...В
самом деле - какое право имела эта природа
производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных
законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал; какое право она имела
производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть,
страдающего, но я не хочу страдать - ибо для чего бы я согласился страдать?
Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом.
Человеческое сознание наделало
из этого возвещения религий. Она
говорит мне, что я, - хоть и знаю
вполне, что в "гармонии целого" участвовать не
могу и никогда не буду, да и не пойму
её вовсе, что она такое значит, - но что я всё-таки должен
подчиниться этому возвещению,
должен смириться, принять страдание в виду гармонии в
целом и согласиться жить. Но если
выбирать сознательно, то, уж разумеется, я
скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а
до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как
я уничтожусь, - останется ли это
целое с гармонией на свете
после меня или
уничтожится сейчас же вместе со мною. И для чего бы я должен был
так заботиться о его сохранении
после меня - вот вопрос? Пусть уж лучше я был бы создан как
все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно;
сознание же моё есть именно не гармония, а, напротив,
дисгармония, потому что
я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на
свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и
ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить
охотно, но именно под
условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и
выводить детей. Есть, пить и спать по-человеческому значит
наживаться и грабить,
а устраивать гнездо значит по преимуществу грабить. Возразят мне,
пожалуй, что можно устроиться и устроить гнездо на основаниях разумных, на
научно верных социальных началах, а не
грабежом, как было доныне. Пусть, а
я спрошу для него? Для чего устраиваться и употреблять
столько стараний устроиться
в обществе людей правильно,
разумно и нравственно-праведно? На
это, уж конечно, никто не сможет
мне дать ответа. Все, что мне могли бы
ответить, это: "чтоб получить наслаждение". Да, если б я был
цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе
беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и
непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо
знаю, что завтра
же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это,
и вся любовь, и всё человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос. А под
таким условием ни за что не могу принять
никакого счастья, - не от нежелания согласиться принять его, не от упрямства
какого из-за принципа, а просто потому, что не буду и не могу быть счастлив под
условием грозящего завтра
нуля. Это - чувство, это непосредственное чувство, и я не могу
побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только
человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может
быть, я все же был бы утешен. Но
ведь планета наша невечна, и
человечеству срок - такой же миг,
как и мне. И как бы разумно, радостно,
праведно и свято
ни устроилось на земле человечество, - всё это тоже приравняется завтра
к тому же нулю. И хоть это почему-то там
и необходимо, по каким-то там
всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой
мысли заключается какое-то глубочайшее
неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое,
что тут нет никого виноватого. И наконец, если б даже предположить эту сказку
об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных и научных основаниях - возможною и
поверить ей, поверить грядущему наконец-то счастью людей, - то уж одна
мысль о
том, что природе необходимо было, по каким-то там косным
законам её, истязать человека тысячелетия, прежде чем
довести его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна.
Теперь прибавьте к
тому, что той же
природе, допустившей человека наконец-то до
счастья, почему-то необходимо обратить все это завтра в нуль,
несмотря на все страдание, которым заплатило человечество за это счастье, и,
главное, нисколько не скрывая этого от
меня и моего сознанья, как скрыла она от коровы, - то невольно приходит
в голову одна чрезвычайно забавная,
но невыносимо грустная
мысль: "ну что,
если человек был пущен на
землю в виде
какой-то наглой пробы,
чтоб только посмотреть: уживется
ли подобное существо на земле или нет?"
Грусть этой мысли, главное - в
том, что опять-таки нет виноватого, никто пробы не делал, некого проклясть, а
просто всё произошло по мертвым законам
природы, мне совсем непонятным, с
которыми сознанию моему никак нельзя согласиться.
(Достоевский "Приговор")