Интересное интервью Прокофьева Габриэля о музыке и искусстве.
Внук Сергея Прокофьева Габриэль не говорит по-русски, рассуждает о том, почему композитор больше не бог и хочет, чтобы его музыку слушала молодежь.
Габриэль Прокофьев приехал в Пермь, чтобы принять участие в фестивале «Русское зарубежье». Когда я пришла в фестивальный клуб - сразу узнала его на сцене, где он репетировал к вечернему концерту. «Типичный лондонец», как мне его описывали, покачивал головой в такт клубным битам, доносящимся из его лэптопа, время от времени подбегая к виолончелистке и заглядывая в ноты, чтобы объяснить какие-то тонкости. Репетиция затянулась почти на час, но он прошёл незаметно - до того интересно было наблюдать за живым процессом творчества. Прокофьев-внук был уставший, но предельно вежливый (и ужасно милый). Я жутко стеснялась («Он же внук того самого!»), но меня поддерживал редактор культурного раздела в ЖЖ Фёдор Вяземский, вместе с которым мы брали интервью.
Анастасия: Вы диджей или композитор? В чём разница?
Гэбриэль: Я определённо композитор. Диджейство для меня - лишь небольшая часть творчества, которой я пользуюсь, чтобы исполнять свою музыку. Композитором я был всегда, а диджеем стал, можно сказать, вынужденно. Началось всё 19 лет назад, когда я впервые стал исполнять свою музыку - и музыку моих друзей - в клубах, потому что не многие молодые люди придут слушать современную академическую музыку в концертный зал. Я бывал разочарован, когда на первые исполнения моей музыки приходили только люди в два раза старше меня, ведь я был молодым композитором и писал музыку, которая должна понравиться и молодым людям. Поэтому я решил перенести свою музыку в клубы, где больше молодёжи могло бы ее услышать. Но что делать в паузах между произведениями? Ждать тишины или аплодисментов? Ставить популярные миксы после академических произведений? Поэтому мне и пришлось стать диджеем, чтобы я сам мог выбирать и ставить ту музыку, которую я считаю нужной, никого другого просто не нашлось.
Анастасия: В постмодернистской философии культуры существует идея «смерти автора», будь то художник, композитор или писатель, идея, что всё уже создано, и ничего нового не будет, можно только заимствовать и выстраивать цитаты в другом порядке. В такой ситуации не является ли диджей, как человек, обыгрывающий, уже существующие произведения, современным композитором?
Гэбриэль: Идея смерти автора, безусловно, интересна и может стать поводом для дискуссии, но, на мой взгляд, всё-таки ещё есть что писать. Диджей - больше аранжировщик или дирижёр. С другой стороны, диджей становится композитором, иногда создавая свой собственный материал. И смешивая произведения разных мёртвых или ныне живущих композиторов, он всё равно создаёт нечто новое. Интересна в таком случае идея собственности - кому принадлежит уже готовое произведение? Мы с друзьями часто берём друг у друга композиции и делаем на них ремиксы, а потом ремиксы на ремиксы и так далее. Таким образом, диджей становится как бы проводником культуры, она становится более общей, реальной, менее священной, как было с классическими произведениями, когда композитор был богом, как Бетховен для многих композиторов XX века.
Фёдор: Как я понимаю, вы пытаетесь продвигать не только классическую, но и современную академическую музыку. Это получается?
Гэбриэль: Да, в Лондоне каждый месяц мы проводим мероприятие в клубе, которое собирает около 200 человек, а каждые полгода - большое событие, которое собирает до 400 человек. К нам всегда приходит много людей, очень разных, они могут расслабиться и выпить. Как вы понимаете, современную музыку бывает достаточно сложно слушать и нужно чувствовать себя удобно, расслабленно, уверенно, поэтому клубы - идеальное место. В концертных залах, где все сидят рядами, на неудобных креслах, не могут просто так взять и выйти в любой момент, чувствуешь себя очень напряжённо. Поэтому я думаю, что клубы - отличная идея, и теперь я начинаю делать такие мероприятия в других городах.
Фёдор: Где?
Гэбриэль: В Лондоне, пару событий в Нью-Йорке, в Чикаго, в Милуоки, в Мэдисоне… Также во Франции - два раза в Париже, один в Лилле.
Фёдор: А в России?
Гэбриэль: Полтора года назад на фестивале VivaCello…
Фёдор: В Большом зале консерватории?
Гэбриэль: Нет, это было на Арт-Стройке, так что тоже, в общем, клубное событие. А вот три недели назад я презентовал свой виолончельный концерт в Санкт-Петербурге, надеюсь, получится сделать там и клубные мероприятия.
Анастасия: Сегодня вы выступаете в Перми с виолончельным произведением. Обращаясь к месту виолончели в вашем творчестве, не могу не вспомнить вашего деда, который написал немало концертов для этого инструмента. Можно ли говорить о том, что ваша виолончельная музыка - своего рода традиция, которой вы следуете?
Гэбриэль: Да, конечно. Я люблю классическую музыку, я на ней вырос, и конечно, я хорошо знаю творчество своего деда. Я очень люблю музыку русских композиторов. Но в ХХ веке, в последние 60 лет, традицию всячески отвергали. Был период, когда считалось зазорным использовать традиционную гармонию, всё было отличным от классики, но очень академичным. И всё же многие люди, как и я сам, любят классику. И Сергей Прокофьев был в своём роде одним из последних композиторов в этой мелодической и выразительной традиции. Может быть, Шостакович в какой-то мере продолжил её - в русской музыке это дольше задержалось, чем в Европе, даже Шнитке придерживался этого эмоционального подхода. И я хочу тоже что-то от этой традиции продолжить в своей музыке, но внести в неё современность, городскую жизнь, поэтому я часто использую ритмы, которые слышу в ночных клубах, в разных типах современной популярной музыки. Раньше композиторы часто обращались к народной музыке - как в Европе, например, вальс был народным танцем долгое время, и стал использоваться композиторами только уже в XIX веке. Для них традиционным и формальным был менуэт, и они думали, что вальс - деревенский танец, это круто, это ново - использовать его в своей музыке. У меня сейчас уже нет вальса, но есть хип-хоп, дабстеп, техно - эти ритмы меня восхищают, их я хочу привнести в свою музыку. Я думаю, это даёт энергию, которая идёт из города, от реальных людей, а не чистый консерваторский академизм. Потому что в нём - одна из проблем современной академической музыки, она слишком далека от реальности, застряла в своём маленьком уголке и нуждается в том, чтобы стать более открытой реальному миру.
Анастасия: То есть современная музыка вообще не должна исполняться в консерваторских залах?
Гэбриэль: Нет, почему, должна, но она не должна застревать в прошлом. Сейчас у нас время, когда средства массовой информации захватили весь мир, и образ жизни стал другим. Люди работают допоздна и просто не успевают на многие академические мероприятия - будь то опера, балет или спектакль, - потому что они начинаются достаточно рано, у нас в Лондоне, например, в 19.30. Я сам часто опаздываю на концерты классической музыки и пропускаю первую часть симфонии или первое действие балета. И если академическая музыка хочет добиться популярности, то мы должны начинать все эти мероприятия позже, делать концерты в новых местах - не только в клубах, но например, в галереях, и давать больше концертов, делать больше событий, как это делается в поп-музыке. И также сами музыканты должны быть более активными - по старой традиции композиторы часто просто отдают свои произведения исполнителям и на этом успокаиваются, музыканты садятся в один оркестр, сейчас же нужно работать по большему количеству каналов, продвигать себя везде, чтобы быть совместимыми с современной жизнью.
Анастасия: Хотелось бы немного поговорить о ваших отношениях с Россией, в какой-то мере даже наследственных. У ваших родителей и деда они были достаточно напряжённые, особенно с советской властью - лагеря, запрет выезда и так далее. Вашему отцу пришлось уехать из страны, и со своими детьми он никогда не говорил по-русски. Чувствуете ли вы, что к вам перешло это болезненное внутренне противоречие в отношениях с родиной?
Гэбриэль: Мне грустно, что мой отец не мог в то время, когда я был маленьким, вернуться в Россию, потому что это были времена холодной войны, и его бы сразу репрессировали. Тогда я знал, что это страна, откуда я родом, но путь туда заказан. Теперь, побывав в России, я вижу, что это совершенно другое место, где культурная жизнь кажется мне более интересной, особенно в сфере музыки. Место, обладающее гораздо более глубокой традицией, чем Великобритания. У нас сейчас всем правит мода, тенденции, шоу-бизнес. Мне очень нравится, что здесь к музыке более серьёзное отношение. Не могу сказать, что чувствую какое-то отторжение или страх перед Россией, мне скорее просто грустно, потому что здесь до сих пор нет признания ужасов сталинского террора, происходит какое-то отрицание прошлого, как будто Россия и Советский Союз - это две абсолютно разные страны и ничто их не связывает.
Анастасия: А если говорить о творческой наследственности, чувствуете ли вы себя продолжателем династии композиторов, от вашего деда, через отца-художника и может быть в ваших детях?
Гэбриэль: Я буду счастлив, если мои дети в будущем станут людьми творческими, но я не делаю из этого какой-то цели. Я из творческой семьи, и для таких семей нормально, что кто-нибудь из детей продолжает заниматься тем же, чем родители, потому что растёт в этой атмосфере. Но я, например, единственный, из семи внуков Сергея Прокофьева, кто занимается музыкой. Это доказывает, что творческая наследственность совсем не обязательна. Я ушёл в музыку не потому, что я чувствую какую-то династическую преемственность или долг перед великим предком, просто я на самом деле люблю музыку. Я вообще стараюсь не задумываться о вопросах наследственности, династии и так далее, потому что это может только помешать творчеству, нужно концентрироваться на искусстве, а это очень сильное давление, ответственность, которая опасна. Если вспомнить, как я начал заниматься музыкой - учился на валторне, потом на фортепиано, - на меня очень давило то, что я Прокофьев, я очень чётко осознавал, что люди вокруг говорят: «О, это Прокофьев, он должен быть очень талантливым пианистом». Я мало занимался, потому что стеснялся заниматься. Я представлял, как мой отец, слыша мою игру, сравнивает меня со своим отцом… Поэтому я не стал исполнителем. Но композиция - это другое, ты в комнате наедине с собой, погружённый в музыку, хотя первые исполнения моих произведений всё-таки дались мне с трудом.
Анастасия: Обобщая наш разговор об искусстве - есть ли у вас какая-то генеральная идея, философия искусства и жизни?
Гэбриэль: Моя основная мысль, что искусство - это о том, чтобы общаться с людьми, разделять с ними магию жизни и человеческого существования. Каждый должен следовать любым своим творческим идеям, и тоже разделять их с другими людьми, развивать их. И ещё: часто мы думаем, что смотрим фильмы или слушаем музыку, но сейчас всё так быстро поглощается, что у нас просто нет времени, чтобы пережить, осмыслить то, что мы видим и слышим. Мы должны отметить важность искусства в нашей жизни, никогда не воспринимать его как должное, выделить ему время, только тогда оно сможет служить своей цели.
Беседовали - Анастасия Алыпова и Федор Вяземский
Фото - Enia Kulish, Марина Дмитриева
