Добавлю наблюдений к минутке об интеллигенции Мараховского
Я вдруг понял, как настоящего интеллигента отличить от быдла вроде меня. Мы, быдло, можем быть сколь угодно начитанными и умненькими, а они, интеллигенты, сколь угодно необразованными и тупыми - но нас не спутать, мы различаемся на первых же опознавательных кодах. Мы, быдло, можем быть даже оппозиционерами, а они, интеллигенты, даже лоялистами - но мы расходимся на первых же цифрах после запятой.
Штука вся в том, что у нас, быдла, и у них, интеллигентов, совершенно по-разному устроен русский язык. Мы используем совершенно разные словари понятий для основных сфер жизни.
Настоящий интеллигент, когда пишет о Родине, всегда пишет о жратве и бытовухе. О чём бы он ни писал - он всегда составляет свою мысль из котлет, макарон, макияжа, кнопок в лифте, потных подмышек, желудочных газов, гарнитуров, ковров на стене, истошных соседкиных собачек и как его толкнули в трамвае. Он всегда помнит, когда и где как ели и что носили и чем обставлялись. Он вспоминает это, даже когда пишет об искусстве. Его тексты о каком-нибудь отечественном творце - это всегда тексты о том, как он, интеллигент, пробирался на концерт/фильм/выставку творца и порвал себе колготки.
А когда он начинает писать о чём-нибудь горнем, нездешнем - то грубый материализм покидает интеллигента, и даже если он пишет про чьи-то ужасы, вонь и подмышки, вся его сварливость сразу куда-то девается. Всё превращается в Высокий Слог. И он поэтично задвигает что-то типа "у Пазолини внутренний мир экстериоризуется, исходит вовне, рывком обнажая содержание".
Я случайно нашёл сейчас такого интеллигента. Вот он пишет про горнее: "Великое мифологическое ничто у Фасбиндера всегда содержит ничто человеческое - простейшую животную особь. Его герои, явившиеся на свет после конца, рождены с неизбывным чувством краха. Они - недоноски, бастарды, полулюди. Не зная ни любви, ни понимания, они не в силах осмысленно жить и с толком, с чувством умереть. У них нет не только истории, у них нет биографии. Они - фантомы. Но причастность к другому, большему фантому, делает их великими".
А вот спустя пару абзацев про Родину: "Но полицейское государство блокирует любые меньшинства, само это понятие; вместо недоносков, бастардов и полулюдей всегда в ассортименте номенклатурные герои - настоящие мужики, скромные и скорбные, и Варвара краса-накладная коса в штопаной кофточке, с духовностью во взоре. Не было народа-преступника, ставшего народом-фантомом, были герои, совершавшие перманентный подвиг. Иногда среди них попадались жертвы, с этим, кряхтя и пердя, пока соглашаются".
Почувствуйте разницу. Как всё сразу материализовалось-то. Накладная коса, штопаная кофточка, кряхтение и пердение. Это твой интеллигент, Родина. Он так тебя видит, слышит, обоняет.
У того же чубзика, кстати, дальше три поста про колготки и почему в интеллигентных домах обувь не снимали - "советский человек был лишён прайвеси, и а интеллигенты не принуждали друг друга к коллективистским тапкам".
...А мы, быдло, описываем мир так, будто он один, общий для всех людей. Для нас обои всего лишь обои, а котлеты всего лишь котлеты одинаково в Самаре и Берлине. А режиссёр И. Бергман для нас такой же живой рассказчик, как С. Бондарчук - первого мы не превращаем в астральную сущность, второго мысленно не обряжаем в тапки, спецпаёк и волгу с занавесочками. Мы возмутительно терпимо относимся к жратве и бытовухе, они нам не мешают любоваться Врубелем, Гогеном и закатом. Для нас состояние уборных в Версале и Петергофе - это одно, а Пуссен и Куинджи - это другое.
Из-за этого мы всё время забываем, где нужно ныть, а где воспарять. Быдло может написать статью про "Гамлета" Козинцева, ни разу не упомянув перловку и перманент, - а интеллигент не может. Зато интеллигент, когда смотрит какую-нибудь пальмоносную порнушку вроде "жизни Адель", видит там сплошь Нарушения Табу, Страстность и Фактурность, а не как быдло - непрерывно что-то едящих и долго совокупляющихся крашеных лесби.
=====================
Это был исходный текст Мараховского. Теперь ещё мои наблюдения. Во-первых, Россия - лакмусовая бумажка не только для наших интеллигентов, но и для зарубежных. Это знает любой регулярный читатель Иносми.
Во-вторых, "зарубежных" - это не только западных, но, скажем, и китайских. Какой-нибудь китайский зильбертруд может приехать в Крым, и совершенно по-европейски разлить сопли:
Из-за того, что Украина перестала обеспечивать полуостров энергоресурсами, Симферополь оказался в состоянии хронической нехватки электроэнергии. Несколько дней назад весь город лишился электричества, что вынудило Россию ускорить строительство подводного кабеля. Однако даже после заката солнца город выглядит тускло: все дороги темные, и только вдоль главной дороги может загореться мерцающий фонарь, будто бы вскоре и он тоже погаснет.
Я живу в гест-хаусе. Под висящей лампочкой булькает алюминиевый котел. Анна помешивает суп ложкой, и периодически почмокивая губами, пробует его на вкус. Бритый наголо Леша сидит на красно-коричневом диванчике, держа в руке банку пива. По телевизору говорят о том, что президент Путин как раз проводит очередные проверки. Мимо окна проехала старая «Лада», из которой на очень высокой громкости доносился рок...
Дальше - Алексиевич, Солженицын, татары под гнётом русни сперва в Самарканде, потом в Крыму, Толстой, проигравший за два дня Крымской войны 1500 рублей, полная блондинка в слезах, курящая бледными пальцами с жёлтым маникюром, тень войны и смерти над городом, Аксёнов - советский аналог Сэлинджера.
Сквозь эту херню нужно разок честно продраться. Просто, чтоб знать, что китайцы тоже на такое способны, не только европейцы.
В скобках отмечу:
1) К иностранцам вообще китайцы порой относятся с заметной толикой спеси, не только к нам.
2) Судя по этнофолизмам, к нам они относятся, как к архетипичным воинственным "северным варварам", и это далеко не самое плохое. См. список этнофолизмов здесь. Часть переведу пословно: "корейская дубина" (южная / северная дубина соответственно); "волосатые" (это мы); "чёрные черти" (в смысле, негры); просто "черти" (в смысле - "японцы"). Впрочем, в китайской прессе и учебных материалах я сам из этнофолизмов видел только
- "战斗民族" - боевой народ, это про нас (из материала про парад 9 мая) и
- "日本鬼子" - японские черти (из рассказа про посещение китайскими школьниками тамошнего музея II Мировой войны).
И то, и другое достаточно сдержанно, учитывая контекст.
Штука вся в том, что у нас, быдла, и у них, интеллигентов, совершенно по-разному устроен русский язык. Мы используем совершенно разные словари понятий для основных сфер жизни.
Настоящий интеллигент, когда пишет о Родине, всегда пишет о жратве и бытовухе. О чём бы он ни писал - он всегда составляет свою мысль из котлет, макарон, макияжа, кнопок в лифте, потных подмышек, желудочных газов, гарнитуров, ковров на стене, истошных соседкиных собачек и как его толкнули в трамвае. Он всегда помнит, когда и где как ели и что носили и чем обставлялись. Он вспоминает это, даже когда пишет об искусстве. Его тексты о каком-нибудь отечественном творце - это всегда тексты о том, как он, интеллигент, пробирался на концерт/фильм/выставку творца и порвал себе колготки.
А когда он начинает писать о чём-нибудь горнем, нездешнем - то грубый материализм покидает интеллигента, и даже если он пишет про чьи-то ужасы, вонь и подмышки, вся его сварливость сразу куда-то девается. Всё превращается в Высокий Слог. И он поэтично задвигает что-то типа "у Пазолини внутренний мир экстериоризуется, исходит вовне, рывком обнажая содержание".
Я случайно нашёл сейчас такого интеллигента. Вот он пишет про горнее: "Великое мифологическое ничто у Фасбиндера всегда содержит ничто человеческое - простейшую животную особь. Его герои, явившиеся на свет после конца, рождены с неизбывным чувством краха. Они - недоноски, бастарды, полулюди. Не зная ни любви, ни понимания, они не в силах осмысленно жить и с толком, с чувством умереть. У них нет не только истории, у них нет биографии. Они - фантомы. Но причастность к другому, большему фантому, делает их великими".
А вот спустя пару абзацев про Родину: "Но полицейское государство блокирует любые меньшинства, само это понятие; вместо недоносков, бастардов и полулюдей всегда в ассортименте номенклатурные герои - настоящие мужики, скромные и скорбные, и Варвара краса-накладная коса в штопаной кофточке, с духовностью во взоре. Не было народа-преступника, ставшего народом-фантомом, были герои, совершавшие перманентный подвиг. Иногда среди них попадались жертвы, с этим, кряхтя и пердя, пока соглашаются".
Почувствуйте разницу. Как всё сразу материализовалось-то. Накладная коса, штопаная кофточка, кряхтение и пердение. Это твой интеллигент, Родина. Он так тебя видит, слышит, обоняет.
У того же чубзика, кстати, дальше три поста про колготки и почему в интеллигентных домах обувь не снимали - "советский человек был лишён прайвеси, и а интеллигенты не принуждали друг друга к коллективистским тапкам".
...А мы, быдло, описываем мир так, будто он один, общий для всех людей. Для нас обои всего лишь обои, а котлеты всего лишь котлеты одинаково в Самаре и Берлине. А режиссёр И. Бергман для нас такой же живой рассказчик, как С. Бондарчук - первого мы не превращаем в астральную сущность, второго мысленно не обряжаем в тапки, спецпаёк и волгу с занавесочками. Мы возмутительно терпимо относимся к жратве и бытовухе, они нам не мешают любоваться Врубелем, Гогеном и закатом. Для нас состояние уборных в Версале и Петергофе - это одно, а Пуссен и Куинджи - это другое.
Из-за этого мы всё время забываем, где нужно ныть, а где воспарять. Быдло может написать статью про "Гамлета" Козинцева, ни разу не упомянув перловку и перманент, - а интеллигент не может. Зато интеллигент, когда смотрит какую-нибудь пальмоносную порнушку вроде "жизни Адель", видит там сплошь Нарушения Табу, Страстность и Фактурность, а не как быдло - непрерывно что-то едящих и долго совокупляющихся крашеных лесби.
=====================
Это был исходный текст Мараховского. Теперь ещё мои наблюдения. Во-первых, Россия - лакмусовая бумажка не только для наших интеллигентов, но и для зарубежных. Это знает любой регулярный читатель Иносми.
Во-вторых, "зарубежных" - это не только западных, но, скажем, и китайских. Какой-нибудь китайский зильбертруд может приехать в Крым, и совершенно по-европейски разлить сопли:
Из-за того, что Украина перестала обеспечивать полуостров энергоресурсами, Симферополь оказался в состоянии хронической нехватки электроэнергии. Несколько дней назад весь город лишился электричества, что вынудило Россию ускорить строительство подводного кабеля. Однако даже после заката солнца город выглядит тускло: все дороги темные, и только вдоль главной дороги может загореться мерцающий фонарь, будто бы вскоре и он тоже погаснет.
Я живу в гест-хаусе. Под висящей лампочкой булькает алюминиевый котел. Анна помешивает суп ложкой, и периодически почмокивая губами, пробует его на вкус. Бритый наголо Леша сидит на красно-коричневом диванчике, держа в руке банку пива. По телевизору говорят о том, что президент Путин как раз проводит очередные проверки. Мимо окна проехала старая «Лада», из которой на очень высокой громкости доносился рок...
Дальше - Алексиевич, Солженицын, татары под гнётом русни сперва в Самарканде, потом в Крыму, Толстой, проигравший за два дня Крымской войны 1500 рублей, полная блондинка в слезах, курящая бледными пальцами с жёлтым маникюром, тень войны и смерти над городом, Аксёнов - советский аналог Сэлинджера.
Сквозь эту херню нужно разок честно продраться. Просто, чтоб знать, что китайцы тоже на такое способны, не только европейцы.
В скобках отмечу:
1) К иностранцам вообще китайцы порой относятся с заметной толикой спеси, не только к нам.
2) Судя по этнофолизмам, к нам они относятся, как к архетипичным воинственным "северным варварам", и это далеко не самое плохое. См. список этнофолизмов здесь. Часть переведу пословно: "корейская дубина" (южная / северная дубина соответственно); "волосатые" (это мы); "чёрные черти" (в смысле, негры); просто "черти" (в смысле - "японцы"). Впрочем, в китайской прессе и учебных материалах я сам из этнофолизмов видел только
- "战斗民族" - боевой народ, это про нас (из материала про парад 9 мая) и
- "日本鬼子" - японские черти (из рассказа про посещение китайскими школьниками тамошнего музея II Мировой войны).
И то, и другое достаточно сдержанно, учитывая контекст.