рассказик
Вокруг старого монастыря, недалеко от которого я жил, все было завалено обломками стен и построек, снег был черно-рыжий из-за кирпичной пыли и грязи. Общее впечатление полной разрухи дополняли расплющенные и перевернутые остовы машин. Людей не было.
Я зашел внутрь, во дворе было так же пусто и стояла еще большая разруха.
Внезапно я услышал громогласный вздох, полный отчаяния и усталости. Так громко и жалобно мог бы вздыхать бронепоезд, которому стало некуда ехать, ведь впереди фашисты подорвали мост, а позади в городе стояла танковая армия Гудериана.
Я прошел дальше, и за очередной грудой кирпичей обнаружил Ее. Она была ужасна и прекрасна: огромные васильковые глаза, мощные когтистые лапы, сильные крылья. Это был дракон, по размерам - немаленький, по ощущениям - ребенок, и это была девочка.
Уж не знаю, как я это определил, но сомнений не было. Вид у нее был несчастный, она лежала, забившись в угол, образованный забором и колокольней, часто испуганно дышала, обиженно сопела и загнанно вращала глазами. Ее пасть была открыта, язык вывален, как у собаки, которой очень жарко. Она была прикована, на ее шее был широкий ошейник, от которого к кольцу в бетонных блоках тянулась не слишком толстая, но, видимо, прочная цепь. Теперь стало ясно, кто устроил весь этот бардак.
Я ее не боялся. Я глядел в ее васильковые глазищи и мысленно гладил ее, успокаивал, чуть ли не на руках укачивал. И она смотрела на меня неотрывно, прямо в глаза. Через некоторое время она перестала ворочаться, как будто успокоилась. Я подошел ближе, она закрыла глаза, свернулась кольцом, выставив наружу только шипы на спине, прикрывая нежное пузо, и устало вздохнула. Она была ужасно тощая, кости выпирали из под ее брони.
Я подошел еще ближе, я уже мог к ней прикоснуться, но просто сел рядом и заговорил. Я говорил какие-то глупости в духе "ну что же ты, девочка, так себя замучила, загнала...", и неважно, что я говорил, главное, что тон голоса был ровный, спокойный и полный доверия. И она откликнулась, развернула ко мне голову на длинной шее, как бы показывая, что ошейник ее мучает.
Ошейник впился в ее шею, растер костяные пластинки и наросты на ней, и из под него сочилась кровь. Такая же красная, как и всех нас, только гуще, и она немного пузырилась.
Я подошел к ее голове, погладил по мягкой коже рядом с глазами и по трепетно дрожащим от дыхания ноздрям. У лошадей такие же ноздри и глаза. От моих прикосновений она еще больше успокоилась, легла по-другому на бок, вытянув лапищи и сложив крылья.
Я думал, как же ее освободить, и начал рассматривать цепь. Побродил по двору, я нашел ломик. Цепь разъединить ломом не удалось, но через несколько часов ковыряния в бетоне получилось вынуть из него последнее, якорное звено цепи.
Все это время, пока я долбил бетон, драконица лежала спокойно и глядела на меня своими васильковыми глазами. Когда цепь удалось освободить из объятий бетона, я показал ей, что она больше не привязана. Драконица поднялась на своих лапах, потрогала цепь, расправила крылья, попробовала взлететь, подняв пылищу и забросав меня мелкими обломками кирпичей. Не получалось, сил у нее не было совсем. Она тоскливо вздохнула и посмотрела на меня. Я махнул рукой, дескать, топай за мной, сарай бронированный, и пошел к лесу. Я знал, где ей можно будет ненадолго спрятаться, над лесной речкой была пещера. Я направился в ту сторону, и она доверчиво пошла за мной, прихрамывая, ворча и волоча гремучую цепь.
Я не знал, чем ее кормить, и купил в соседней деревне огромную коровью ногу. Подошло, коровка пошла на ура, меня забрызгали слюнями и ошметками мяса, а потом пытались лизнуть длинным шершавым языком.
Пока она отлеживалась и приходила в себя, я болгаркой отпилил ошейник. Драконица вытягивала шею и поправляла ошейник лапами, пока я пилил. Она, кажется, понимала меня даже не с полуслова, а с пол-движения. Может, мысли читала, или что...
Я думал о том, как она попала в такой переплет, откуда она вообще взялась, куда все делись из разрушенного ею (а может, и нет?) монастыря, но ответов, естественно, не находил, спросить было не у кого, да и не хотелось, мало ли что.
Самым большим счастьем для меня был день, когда она выбралась из той норы. Она отряхнулась, будто только что плавала, расправила крылья, рассмотрела их внимательно, походила с раскрытыми крыльями по кругу, усиленно ими двигая, немного разбежалась, оттолкнулась передними лапами и взлетела. Я не знаю, видел ли ее тогда кто-нибудь, кроме меня, но я уверен, что если видели, запомнили бы ее полет на всю жизнь. Удивительно, сколько грации и силы в полете такого динозавра, этой огромной бронированной летающей крепости.
Драконица сделала большой круг над лесом и рекой и вернулась, что удивило меня еще больше. Посмеиваясь про себя, я подумал, что же мне теперь, все время ее кормить и за ухом чесать? На этот сарай летучий мяса не напасешься. Она подошла ко мне, села, сложила за спиной крылья, обвила длинным хвостом лапы, как довольная кошка-матрёшка под солнцем на подоконнике, прищурила глаза, приоткрыла пасть и наклонила голову. Получилась улыбка... страшноватенькая, жутко зубастая, но - улыбка, и по ее глазам было понятно, что она тоже рада и счастлива.
Я протянул к ней руку, она подалась мордой навстречу. Я погладил ее, она прикрыла глаза, и мы так недолго постояли. Она открыла глаза, распрямилась, посмотрела на меня, как бы прощаясь, повернулась боком, аккуратно прошла мимо, расправила крылья, снова немного разбежалась, оттолкнулась и взмыла в воздух, оставив меня в одиночестве на берегу.
Я проследил взглядом за ней до тех пор, пока она не превратилась в точку на небе, и побрел в сторону машины.
Я зашел внутрь, во дворе было так же пусто и стояла еще большая разруха.
Внезапно я услышал громогласный вздох, полный отчаяния и усталости. Так громко и жалобно мог бы вздыхать бронепоезд, которому стало некуда ехать, ведь впереди фашисты подорвали мост, а позади в городе стояла танковая армия Гудериана.
Я прошел дальше, и за очередной грудой кирпичей обнаружил Ее. Она была ужасна и прекрасна: огромные васильковые глаза, мощные когтистые лапы, сильные крылья. Это был дракон, по размерам - немаленький, по ощущениям - ребенок, и это была девочка.
Уж не знаю, как я это определил, но сомнений не было. Вид у нее был несчастный, она лежала, забившись в угол, образованный забором и колокольней, часто испуганно дышала, обиженно сопела и загнанно вращала глазами. Ее пасть была открыта, язык вывален, как у собаки, которой очень жарко. Она была прикована, на ее шее был широкий ошейник, от которого к кольцу в бетонных блоках тянулась не слишком толстая, но, видимо, прочная цепь. Теперь стало ясно, кто устроил весь этот бардак.
Я ее не боялся. Я глядел в ее васильковые глазищи и мысленно гладил ее, успокаивал, чуть ли не на руках укачивал. И она смотрела на меня неотрывно, прямо в глаза. Через некоторое время она перестала ворочаться, как будто успокоилась. Я подошел ближе, она закрыла глаза, свернулась кольцом, выставив наружу только шипы на спине, прикрывая нежное пузо, и устало вздохнула. Она была ужасно тощая, кости выпирали из под ее брони.
Я подошел еще ближе, я уже мог к ней прикоснуться, но просто сел рядом и заговорил. Я говорил какие-то глупости в духе "ну что же ты, девочка, так себя замучила, загнала...", и неважно, что я говорил, главное, что тон голоса был ровный, спокойный и полный доверия. И она откликнулась, развернула ко мне голову на длинной шее, как бы показывая, что ошейник ее мучает.
Ошейник впился в ее шею, растер костяные пластинки и наросты на ней, и из под него сочилась кровь. Такая же красная, как и всех нас, только гуще, и она немного пузырилась.
Я подошел к ее голове, погладил по мягкой коже рядом с глазами и по трепетно дрожащим от дыхания ноздрям. У лошадей такие же ноздри и глаза. От моих прикосновений она еще больше успокоилась, легла по-другому на бок, вытянув лапищи и сложив крылья.
Я думал, как же ее освободить, и начал рассматривать цепь. Побродил по двору, я нашел ломик. Цепь разъединить ломом не удалось, но через несколько часов ковыряния в бетоне получилось вынуть из него последнее, якорное звено цепи.
Все это время, пока я долбил бетон, драконица лежала спокойно и глядела на меня своими васильковыми глазами. Когда цепь удалось освободить из объятий бетона, я показал ей, что она больше не привязана. Драконица поднялась на своих лапах, потрогала цепь, расправила крылья, попробовала взлететь, подняв пылищу и забросав меня мелкими обломками кирпичей. Не получалось, сил у нее не было совсем. Она тоскливо вздохнула и посмотрела на меня. Я махнул рукой, дескать, топай за мной, сарай бронированный, и пошел к лесу. Я знал, где ей можно будет ненадолго спрятаться, над лесной речкой была пещера. Я направился в ту сторону, и она доверчиво пошла за мной, прихрамывая, ворча и волоча гремучую цепь.
Я не знал, чем ее кормить, и купил в соседней деревне огромную коровью ногу. Подошло, коровка пошла на ура, меня забрызгали слюнями и ошметками мяса, а потом пытались лизнуть длинным шершавым языком.
Пока она отлеживалась и приходила в себя, я болгаркой отпилил ошейник. Драконица вытягивала шею и поправляла ошейник лапами, пока я пилил. Она, кажется, понимала меня даже не с полуслова, а с пол-движения. Может, мысли читала, или что...
Я думал о том, как она попала в такой переплет, откуда она вообще взялась, куда все делись из разрушенного ею (а может, и нет?) монастыря, но ответов, естественно, не находил, спросить было не у кого, да и не хотелось, мало ли что.
Самым большим счастьем для меня был день, когда она выбралась из той норы. Она отряхнулась, будто только что плавала, расправила крылья, рассмотрела их внимательно, походила с раскрытыми крыльями по кругу, усиленно ими двигая, немного разбежалась, оттолкнулась передними лапами и взлетела. Я не знаю, видел ли ее тогда кто-нибудь, кроме меня, но я уверен, что если видели, запомнили бы ее полет на всю жизнь. Удивительно, сколько грации и силы в полете такого динозавра, этой огромной бронированной летающей крепости.
Драконица сделала большой круг над лесом и рекой и вернулась, что удивило меня еще больше. Посмеиваясь про себя, я подумал, что же мне теперь, все время ее кормить и за ухом чесать? На этот сарай летучий мяса не напасешься. Она подошла ко мне, села, сложила за спиной крылья, обвила длинным хвостом лапы, как довольная кошка-матрёшка под солнцем на подоконнике, прищурила глаза, приоткрыла пасть и наклонила голову. Получилась улыбка... страшноватенькая, жутко зубастая, но - улыбка, и по ее глазам было понятно, что она тоже рада и счастлива.
Я протянул к ней руку, она подалась мордой навстречу. Я погладил ее, она прикрыла глаза, и мы так недолго постояли. Она открыла глаза, распрямилась, посмотрела на меня, как бы прощаясь, повернулась боком, аккуратно прошла мимо, расправила крылья, снова немного разбежалась, оттолкнулась и взмыла в воздух, оставив меня в одиночестве на берегу.
Я проследил взглядом за ней до тех пор, пока она не превратилась в точку на небе, и побрел в сторону машины.