Ольга Клейнмихель в поместье Ивня
Поместье Ивня
Из мемуаров Ольги Константиновны Клейнмихель (Вороновой)
Дни пребывания в Москве были очень насыщенными. Мы много учились. Один из священников преподавал нам Святое Писание и историю Церкви; помимо языковых и прочих школьных дисциплин изучали музыку и рисование. С приходом теплых весенних дней мы сдавали экзамены в одной из Московских школ, и наступало время мечтать о путешествии в наше летнее поместье Ивня, которое мы совершали ежегодно.
Это путешествие больше походило на миграцию или переселение, ибо кроме родителей и нас, детей - четырех сестер и брата - в путь отправлялись три гувернантки, учительница русского языка, господин Монтон и Джесси, два воспитателя (русский и швейцарец) для моего брата, доктор, две швеи и слуги... Постоянная многолюдная суматоха была для меня, ребёнка, захватывающим и возбуждающим зрелищем. Главное событие путешествия начиналось с того момента, когда поезд, наконец, останавливался на станции и мы устремлялись к экипажам, которые нас там ожидали. При каждом была четвёрка лошадей, кучер в черном велюровом пальто без рукавов, наброшенном на цветастую шёлковую рубаху. На голове у каждого кучера - маленькая чёрная шляпа с павлиньими перьями. Мы устраивались в экипажах и наш кортеж направлялся в Ивню, находящуюся в двадцати пяти километрах.
Как только выезжали из маленького городка, движение ускорялось: две коренные лошади бежали рысцой, а пристяжные - галопом, грациозно склонив головы, каждая в свою сторону, как это было принято на Руси с давних пор. Длительной выучки требовала от лошадей такая манера езды, и левая пристяжная лошадь никогда не запрягалась с правой стороны. Обычно мы трогали в путь на закате дня, и постепенно въезжали в ночь. Примерно в шести верстах от Ивни, там, где на вершине холма мельница касалась своими длинными крыльями чёрного неба, нас ожидали всадники с зажжёнными факелами. Дальше они следовали за нами по бокам экипажей галопом, стоя на стременах и держа в вытянутых руках ярко горящие факелы. Версты через три дорога сворачивала к опушке леса и мы с радостным возбуждением замечали мерцающие огни в окнах нашего дома-дворца, который находился ещё довольно далеко, на холме в окружении тёмной массы деревьев. Мы спускались с холма, и гулкий грохот лошадиных копыт на мосту плотины возвещал о том, что цель поездки близка. Непродолжительный цокот подков о булыжную мостовую и вдруг - таинственная тишина окутывала нас... мы въезжали в парк, и колеса бесшумно катили по дороге, усыпанной песком. У церкви, которая находилась напротив нашего дома, мы всегда останавливались, чтобы послушать «Отче Наш» и произнести благодарственные молитвы за благополучный исход путешествия. Церковь была хорошо освещена изнутри и священник выходил к нам навстречу с крестом в руке и словами приветствия. Главный садовник с помощниками стояли тут же в ожидании нашего выхода и, поздоровавшись с родителями, садовник одаривал каждого букетом цветов. Директор сахарного завода и управляющие поместьем приветствовали поочередно.
И, наконец, - наш главный большой-большой дом, настоящий дворец. Мы, дети, всегда испытывали ликующую радость от долгожданной встречи с ним. Переступив порог, мы в первую очередь разбегались по своим комнатам, расположенным в крыле дома. Всё здесь казалось нам великолепным. Даже запахи в комнатах были какими-то особенными, неуловимыми. Возможно, это был запах весны, наполненный ароматом лилий, в изобилии растущих в парке. И'в то же время в нём угадывался запах свежей краски ... и свеженатертого паркета... и простыней с духом мяты и полыни...
О.К. Клейнмихель с отцом
Помню, я выглянула в окно, и застыла, очарованная красотой родного пейзажа: широкое поле, ярко-зелёное при свете луны, загадочный шелест деревьев, окружающих дом, тёмное небо, светящееся яркими звёздами. Я мечтала, умиротворенно слушая стрекот кузнечиков в траве, отдалённый крик совы и не без сожаления возвратилась с сестрами в гостиную... Но и там нас окружала таинственная красота. Свечи в изящных канделябрах струили мягкий свет на стол, украшенный цветами. А старинные портреты смотрели на нас из потускневших золочённых рам, загадочно и приветливо улыбаясь. Во время продолжительного ужина взрослые обсуждали усадебные дела, а я засыпала над своей тарелкой и меня уносили в постель. Закутавшись в простыне, я наблюдала за мерцающим пламенем лампадки, горящей перед иконами, пока веки сами не смыкались, и я не погружалась в счастливые сны. Каждое утро, перед завтраком, мы посещали наше семейное кладбище, которое находилось по другую сторону церкви, чтобы помолиться об усопших предках. Там были могилы первой жены отца и его старшей сестры, моего сводного брата Пьера и других родственников. Среди них была и могила гувернантки моей мамы, родом из Швейцарии, которая провела большую часть жизни в семье матери и умерла в нашем доме. И могила садовника, пожелавшего быть похороненным рядом с теми, кому он долго служил.
Один из предков моего отца - Никанор Переверзев, живший в XVIII веке, тоже похоронен на этом кладбище. Я часто простаивала перед его портретом в гостиной, пытаясь представить по радостному выражению его лица и слегка саркастической улыбке, что означает выражение «жить в своё удовольствие», которым характеризовали его взрослые. Отец рассказывал множество историй об экстравагантности этого предка и о его забавном решении: самому никогда не капризничать, но исполнять любые невероятные капризы друзей... Зная об этом странном зароке, друзья однажды решили подшутить над ним, потребовав прокатить их в санях среди июля... В ответ на это Никанор Переверзев только рассмеялся и воскликнул: «Я вас приглашаю на прогулку в санях через три дня». И спустя три дня, проснувшись, его гости увидели в окно землю, покрытую «снегом»... И запряженную в сани тройку лошадей, поджидающую их у главного входа... С помощью соли, которую тайком свезли и рассыпали за ночь, он преобразил летнюю деревню в зимнюю. Своей эксцентричной натуре Никанор Переверзев остался верным до конца. Последнее его желание заключалось в том, чтобы в момент его погребения прогремел выстрел из пушки, которую он для этой цели привёз в Ивню. Воля его была исполнена.
Среди портретов, украшавших стены гостиной, я особенно восхищалась портретами одной из двоюродных тётушек моего отца, грациозной графини Волькенштейн в белом атласном платье и припудренном парике и моей бабушки Клейнмихель с тремя из восьми её детей. Привлекал внимание и великолепный портрет моего дедушки - во весь рост, во фраке со множеством наград и голубой лентой ордена Святого Андрея (самой высокой награды Империи). Портрет этот кисти очень известного художника Крюгера.
Почепский дворец Клейнмихелей, ранее- Разумовских
Наш дом, как и дом в Почепе, строился по проекту Растрелли, известного итальянского архитектора времён императрицы Елизаветы. Он был не больше дома в Почепе, в нём всего лишь шестьдесят пять комнат. Дом окружён большим парком, нисходящим к пруду. По другую сторону пруда располагался сахарный завод. Большую часть дня мы проводили в парке на специальной игровой площадке, где состязались в ловкости и проворстве. У мамы были большие способности к гимнастике, она была ловкой, как обезьяна. За считанные секунды она могла вскарабкаться на вершину мачты, в то время как мы взбирались на неё лишь до середины. У каждой из сестёр был свой сад-огород, в котором мы выращивали овощи и цветы. Самой большой гордостью для каждой считалось подать для нашей мамы к завтраку редис или цветы, выращенные собственными руками.
По утрам мы обычно ходили на ферму. Она располагалась за садом. Отец подарил трём младшим сестрам по телёнку. Нам нравилось поить их молоком, опуская руки в ведро. Телята бойко тянули молоко, зажимая наши пальцы между языком и шероховатым нёбом. Они откликались на свои клички и наши голоса, а когда повзрослели, то убегали из стада по нашему зову каждый к своей хозяйке, чтобы потереться мордами о наши щёки. Однажды вечером, возвращаясь из длительной прогулки по лесу, мы увидели стадо коров. В вечерней тишине раздавался лишь глухой топот копыт о мягкую землю и поднималась пыль, розовая в лучах заходящего солнца. Мы окликнули своих коров. Они сразу же остановились, оглянулись на зов и, узнав нас, помчались галопом навстречу. Наша гувернантка, увидевшая всё это впервые, была так напугана, что перескочила через изгородь, увлекая нас за
собой. Прийдя в себя, она приказала нам идти домой, браня за безрассудство. Расстроенные от несостоявшейся встречи, мы послушно побрели прочь, виновато оборачиваясь на каждом шагу на коров, которые смотрели на наше постыдное бегство через изгородь с немым недоумением в огромных нежных глазах.
О.К. Воронова
Во второй половине дня мы иногда ходили в лес на пикник, прихватив с собой самовар и корзины с пирожными и бутербродами. На одной из полян расстилали большой ковёр. Неподалёку разводили костёр и, когда горящие ветки хвороста превращались в красноватый пепел, пекли картошку. Дети в это время играли в прятки, собирали землянику и срывали целые охапки полевых цветов. После ужина, пока ещё было светло, мы играли возле дома в игры, в которых принимали участие наши многочисленные учителя и наставники, и воздух был наполнен возбуждёнными криками и смехом. Но, хотя летом мы и были счастливы, я всё же любила больше осень, когда небо наливалось глубокой голубизной, а горизонт, темневший в конце летнего дня, оставался светлым и не казался таким далёким. Окрестные леса отличались большим разнообразием пород деревьев, и осенью они являли такое богатство красок, какое не доводилось видеть ни в одной стране, кроме России. От тёмно-красного до ярко-красного, переходящего в медные цвет. Очервлённые чистым золотом леса, восхищали глаз. После уборки урожая поля становились бледно-жёлтыми, опоясанные блестящими чёрными лентами дорог. На клиньях хорошо вспаханной земли длинные сверкающие нити целины выписывали фантастические узоры.
В лесах - обилие грибов. Мы собирали их в большие корзины и относили домой, где в полном разгаре шли заготовки на зиму. В это время появлялся с доброй сотней борзых младший брат мамы, дядя Андрей, чтобы поохотиться на волков, лис, зайцев в наших заповедных лесах. Волк - животное невообразимой силы, хитрое и жестокое. В одно мгновенье он может отбиться от двух или трёх собак, которые уж, казалось, стискивают его зубами. Об его прыжке рассказывали легенды. В одном из лесов Ивни жил матёрый и хитрый волк. Крестьяне, узнавая его по отрубленному хвосту, особенно охотились за ним. Однажды они заметили его в поле неподалёку от дороги. С вилами, топорами, дубинками целым обозом окружили они логово зверя. И каково же было их
удивление и возмущение, когда в великолепном прыжке их заклятый враг легко перемахнул одну из повозок и скрылся в лесу... Моему дяде понадобились два охотничьих сезона, чтобы изловить в капкан коварного зверя, погубившего у крестьян десятки овец.
Когда наступали первые заморозки, и земля покрывалась изморозью, мы разбивали «стеклянный» лёд в мраморных вазах с цветами... В парке листья громко шуршали под ногами, и пахло свежестью и прелью. В это время, после торжественного открытия, начинал работу сахарный завод. Мы любили наблюдать, как только что нарезанная свёкла проплывала по конвейеру в чрево одного из ревущих чудовищ-машин и, претерпев там различные изменения, превращалась в маленькие пакеты белого как снег сахара.
Клеопатра Клейнмихель (сестра Ольги)с семьей
После ужина мы обычно сидели за рукоделием, а учителя читали нам вслух. Иногда проходили небольшие концерты. У Эллы был прекрасный, от рождения хорошо поставленный голос, и мы, четыре сестры, составляли маленький хор. Элла и Дима к тому же играли на мандолине, а кто-нибудь из взрослых аккомпанировал им на рояле... Здесь, как и в Почепе, отец водил нас по различным закоулкам имения. Иногда мы останавливались у школы, которую он построил для крестьян Ивни. Мы наблюдали за детьми во время уроков. Склонённые над книгами светлые головки с наморщенными лбами и надутыми от усердия губками говорили об одном - занимались они прилежно. Отец построил и больницу, шефствовал над ней. Помогал крестьянам приобретать скот, зерно, семена, орудия труда. В Ивне и других местах я была лично знакома со многими крестьянами, фермы которых процветали. У них было не менее четырёх или пяти сотен акров земли (один акр равен тысяче квадратных метров). Это были фермеры, называемые «кулаками». В Советской России против них ведётся беспощадная борьба. А до революции эти люди верили в здравомыслие и справедливость моего отца и часто обращались к нему за советом и помощью.
В Ивне и в Почепе мы часто видели, как группы крестьян приходили ко дворцу для встречи с отцом. Он всегда выходил к ним, веля принести стулья и для гостей. Но усаживались лишь пожилые, а молодёжь почтенно стояла за их спинами. Многие вопросы решались на этих советах. Чаще всего речь шла о средствах к существованию. Отец помогал многим одолеть затруднительное положение. Бывало, что он разрешал и семейные ссоры. Когда революция достигла самых отдалённых уголков России, крестьяне Ивни пришли к моей сестре, которая жила там с мужем и детьми, и попросили её остаться и защитить их от плохих людей, которые стали появляться в деревне. Крестьяне предлагали и нас вызвать в Ивню, пока это «сумасшествие», как они говорили, не закончится. «Граф смотрел за нами, как за своими собственными детьми, теперь настала наша очередь присмотреть за его детьми», - говорили они.
"Русские провинциальные усадьбы"
Ивня