Они поверили Советской власти и вернулись…Астраханским и Калмыцким казакам посвящается.
Уважаемые Члены Сообщества, единомышленники. В знак нашего общего дела предлагаю небольшую статью с моего ресурса: Vandeya.ru. Надеюсь, что статья оригинальная и будет с интересом воспринята. С удовольствием налажу обмен материалами. Владимир К.Vladsword,
http://vandeya.ru/blog/archives/310
.
К Вам, родные, обращено слово мое. Вам я считаю своим священным долгом рассказать, что было за эти тяжкие годы. Прочтите и верьте, что превыше всего для меня Ваше счастье, ваша жизнь…
Война объявлена. То, что висело над Европой последние годы наконец разрешилось. В день объявления войны я с моим шефом генералом Янушкевичем были на спектакле в Высочайшем присутствии в Красносельском театре. Генерал Янушкевич, приказав мне ехать в Петроград и явиться на другой день утром в Генеральный штаб, сам отбыл к государю, где было назначено экстренное заседание Совета Министров. Когда я явился на другой день к генералу Янушкевичу, это было 20 июля, генерал мне сказал: “Великий князь Николай Николаевич назначен Верховным главнокомандующим, я - начальником его штаба, вы будете со мной”. Тем вечером мы все должны были собраться в Н.Петергоф к 9 часам, куда будет подан поезд Верховного, и откуда назначен был в ту же ночь отъезд Великого князя на фронт. Прибыв к назначенному часу в Петергоф я застал поезд уже готовым, свита Верховного уже грузилась в вагоны. Поезд Верховного состоял из вагона великого князя Николая Николаевича, где и помещался с братом Великого князя Петра Николаевича, вагона ресторана, вагон генерала Янушкевича, где поместился оберквартирмейстер генерал Ю.Н.Данилов и я, два вагона для свиты Великого князя и вагон для конвоя. Свиту Великого князя Николая Николаевича составляли: генерал М.Е.Крупенский, полковник князь Контакузин, полковник граф Мекаден, полковник Коцебу, штабс-ротмистр Дорфельден, поручик князь Голицын и медик Малома. К отходу поезда прибыл государь, который вошел в вагон Верховного, пробыл там минут 10, после чего наш поезд тронулся.
Нам никому не было известно, куда мы едем, это держалось в тайне. Поезд наш шел очень медленно по графику эшелонов, чтобы не вносить беспорядка в движение войск. На третий день, часам к 4 мы подошли к станции Барановичи и тут только мы узнали, что Барановичи назначены местопребыванием Ставки Верховного главнокомандующего.
Поезд наш был подан по запасному пути к лесу графа Развадовского, верстах в полутора от станции и здесь остановлен. В домике управляющего было помещено отделение генерал-квартирмейстера. Вечером того же дня прибыл сюда второй поезд с офицерами Генерального штаба с дежурным генералом Кондзеровским во главе. День в ставке проходил так: утром все те, кто прибыл с поездом Верховного главнокомандующего собирались к 9 часам в вагон-столовую, где пили кофе. После кофе Великий князь шел в домик управляющего, где выслушивал доклад генерала Янушкевича и генерала Данилова. Доклад этот продолжался до 11,5 часов, после чего Великий князь гулял по саду с лицами своей свиты или с кем-нибудь из иностранных военных агентов. В то время союзные правительства были представлены в ставке следующим образом:
Англия - генерал Вильямс и полковник Нокс; Франция - генерал маркиз. Де Лакиш, Бельгия - генерал барон Рикль, Япония - генерал Оба и генерал Накашима, Сербия - полковник Лонткевич и Италия - полковник Рополо и полковник Морсеньо.
В 12,5 в вагоне-столовой подавался обед, к которому, кроме чинов свиты и военных агентов, приглашались по очереди офицеры генерального штаба. Обед был всегда очень скромный, подавалось только красное и белое вино.
После обеда Верховный уходил к себе в вагон отдыхать, а генерал Янушкевич принимал доклады начальников отделов и управлений. В 4 часа в вагоне-столовой накрывался чай, после которого генерал Янушкевич шел с докладом к Верховному главнокомандующему, после чего Великий князь уезжал на автомобиле кататься, а генерал Янушкевич уходил гулять или ездил со мною верхом. В 8 часов накрывался ужин, который состоял из 3 блюд и кофе, тоже только с красным и белым вином или мадерой. После ужина Верховный главнокомандующий с генералом Янушкевичем и генералом Даниловым шел на прямой провод, который соединял ставку со штабами главнокомандующих фронтами и принимал доклады о положении на фронтах и делал соответствующие распоряжения.
После блестящего наступления и прорыва австрийского фронта генералом Рузским, наступили дни тяжелых неудач: армия Ранненкампфа потеряла половину состава. К этому времени на фронте начался ощущаться недостаток в снарядах. Верховный главнокомандующий требовал снаряды от военного министра, но это не помогало. Я помню такую фразу Верховного: “стоит мне что-нибудь просить у Сухомлинова, он сделает наоборот.” Все больше и больше начало чувствоваться в ставке недовольство военным министром, но пока до открытого конфликта не доходило. Великий князь вызывал несколько раз Родзянко и Гучкова, просил их мобилизовать общественные силы, чтобы помочь армии, ибо положение уже к весне 1915 года было трагедийное: наши батареи на неприятельский огонь могли только отвечать одиночными выстрелами. Наконец, по настоянию Верховного главнокомандующего военный министр генерал Сухомлинов был смещен и на его место назначен талантливый и энергичный генерал Поливанов. Но что он мог сделать в данную минуту?
......
Наконец 27 февраля 1917 года - Великая Российская Революция. Царская власть была сметена в несколько часов. Назначенный последним манифестом на пост Верховного главнокомандующего, великий князь был устранен от этой должности Временным правительством и выбыл на жительство в Крым в свое имение “Дюльбер” около Ялты.
1 апреля 1917 года в г. Астрахани собрался национальный съезд калмыцкого народа. Задачами съезда было устройство административного управления калмыцкой области, ибо старый аппарат в лице попечителей был упразднен революцией. Смешно верить, в 20-м веке целый народ признавался за несовершеннолетнего и управлялся попечителями, кстати сказать, набранными из бывших полицейских, в большинстве случаев пьяниц и взяточников. По решению съезда во главе народа был поставлен Центральный исполнительный комитет, в состав которого вошли: Б.Э. Криштарович, как председатель, Очиров - товарищ председателя, Баянов, я и Баскомясин, как члены. С места резко обозначились два течения: одно, возглавляемое Баяновым, кадетом по убеждениям, другое - Очировым - калмыцким националистом, ко второму течению примыкал и я.
.....
В октябре 1917 года в г.Владикавказе состоялся съезд делегатов казачьих войск Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, в состав коего был принят калмыцкий народ, народы Чечни, Ингушетии, Кабарды и Дагестана. Был образован союз, который именовался: ”Юго-Восточный союз казачьих войск, горских народов и вольных народов степей”. Было избрано правительство, в которое вошли: Харламов, в качестве председателя, и Епифанов - от Войска Донского, Чермоев и Бамматов - от Чечни и Дагестанов, Джабагиев - от Ингушетии, я и Скворцов - от Астраханского войска, Коцев - от Кабарды, Караулов Николай и Вертепов - от Терского войска, Макаренко и Калабухов - от Кубани.
Правительство это выпустило декларацию. Здесь говорилось: “Впредь до созыва Учредительного собрания, территория Юго-восточного союза объявляет себя автономной и, не вмешиваясь в судьбы Центральной России, мыслит себя ее составной частью, как федерация. Краем управляет Объединенное правительство, которое составляется по 2 члена, делегируемых подлежащими правительствами в его состав, и ответственно перед Юго-восточным съездом, созываемым два раза в год в осенней и весенней сессии. Члены этих съездов избираются подлежащими войсковыми кругами и народными собраниями”.
Резиденцией правительства Юго-Восточного союза был избран г.Екатеринодар, куда к концу октября 1917 года и переехало. Заседания правительства происходили в зале 1 отдела атаманского дворца, а затем и весь нижний этаж был освобожден для канцелярии и секретарской части Объединенного правительства. Одной из первых забот правительства было установление дружественных отношений с республиками Закавказья. Для выполнения этого задания туда выехал Харламов, председатель правительства, а затем были командированы Бамматов и я.
По приезду в Тифлис мы имели совещание с Грузинским правительством, которое возглавлялось тогда гг. Чхенкели и Рамишвили. Грузинское правительство вполне было согласно с теми положениями, которые выдвинуло Объединенное правительство, и в конце декабря было выработано соглашение, которым обе стороны признали друг друга, и, впредь до выяснения событий в Центральной России, признавали друг друга самостоятельными единицами, входящими в будущем в Российскую Федерации, как автономные, самоуправляющиеся области. Во время пребывания нашего в Тифлисе нам стало известно о падении Донского правительства, смерти Донского атамана ген. Каледина. Одновременно с этим и Объединенное правительство покинуло Екатеринодар. Таким образом, нам не было смысла возвращаться на Северный Кавказ и мы остались в Тифлисе, куда, в скором времени прибыли и тов. Председателя правительства Чермоев и Коцев.
В начале марта началась оккупация Украины германскими войсками. Киев был занят штабом главнокомандующего генерал-фельдмаршалом Эйхгорн. В середине марта германская делегация во главе с генералом фон Лоссов прибыла в Батум. Германская делегация, кроме генерала фон Лоссов, состояла из его заместителя гр. Шуленбурга, с которым я был хорошо знаком еще по Петрограду, когда он был секретарем Германского посольства, полк. Руткирх и ротмистр Гнезенау. Для переговоров с германской делегацией в Батум отбыли г.Чхенкели, а от Объединенного правительства Бамматов и я.
Нам точно были неизвестны ни намерения Германского главного командования, ни те задания, которые были даны грузинским правительством господину Чхенкели. Объединенное же правительство поручило нам изложить Германскому командованию положение и взгляды Объединенного правительства Юго-Восточного союза и ознакомиться, как только возможно, с дальнейшими планами Германского командования, ибо до нас доходили неофициальные сведения, что Донская область и Кубанская включены в состав Украины и будут оккупированы.
........
В Киеве в это время был уже гетман Скоропадский. Так как дел у меня никаких уже не было, я пробыл в Киеве всего несколько часов и выехал в Ростов Дон.
В Ростове я встретил председателя Астраханского войскового правительства Б.Э.Криштаровича, который уже отдал приказ о пребывании астраханского правительства временно в Новочеркасске, и предложил мне вступить в исполнение своих прямых обязанностей, как войскового атамана Астраханского казачьего войска, ибо предшественник мой генерал Бирюков был неизвестно где. Тут же в Ростов в скором времени прибыли члены Объединенного правительства Юго-восточного союза Коцев, Макаренко, Шахим-Гирей, члены же этого правительства Харламов и Епифанов были уже в Новочеркасске.
В июне месяце Донской атаман ген. Краснов отдал приказ о формировании трех корпусов: Воронежского генерала Иванова, Саратовского полковника Маныкина и Астраханского генерала Павлова. Во всех отношениях эти корпуса были подчинены Донскому командующему армией генералу Денисову, таким образом на обязанности моей и войскового правительства лежало только управление областью и снабжение фронта. Добровольческая армия, уже вернувшаяся с Ледяного похода, формировалась в ст. Мечетинской, Черкасского округа Донской области.
В Новочеркасске жил только ген. Алексеев, тяжко уже больной, и ген. Эльснер, который являлся представителем Добр. армии при Донском атамане.
Теперь уже стала чувствоваться разрозненность в правящих кругах: члены Объединенного правительства стояли на прежней точке зрения, т.е. невмешательства в дела Центральной России и ожидании полного там успокоения, и затем федерирования с нею; ген. Алексеев и Деникин и все командование Добр. армии стояло за поход на Москву и лозунг “Единая неделимая Россия”, ген. Краснов не высказывался ясно, говоря, что Донская армия занята освобождением Донской области, а там будет видно. Наконец в середине июле 1918 года по настоянию членов Объединенного правительства Юго-восточного союза, ген. Краснов назначил в атаманском дворце заседание, куда были приглашены все наличные члены Объединенного правительства, а именно: Коцев, я, Макаренко, Харламов, Епифанов, Шахим-Гирей, Скворцов, Белоусов и Джабалиев.
Мы выдвинули вопрос о восстановлении Юго-восточного союза в тех границах, которые были указаны в соглашении во Владикавказе, и проведении тех начал, которые были высказаны в декларации Объединенного правительства. Генерал Краснов согласился с нами, и было постановлено вызвать Кубанского атамана генерала Филимонова, который был в ставке Добр. армии в Мечетинской, дабы оформить наше заседание подписью Кубанского атамана и правительства. Три телеграммы и курьер, посланный в Мечетинскую, вернулись без результата: ген. Филимонов был всецело под влиянием ген. Деникина и ген. Романовского, был противником Юго-Восточного союза и всецело стоял на платформе Добр. армии и за ее лозунг “Единая, неделимая”.
Одновременно с этим в газетах, разделявших точку зрения Добр. армии, в-особенности, “Новое время”, поднялась травля членов Объединенного правительства. Нас называли сепаратистами, изменниками России, германскими агентами, доставалось по дороге и Краснову. В особенности неиствовали в “Новом времени” Борис Суворин. Антагонизм между казачьими верхами и командованием Добр. армии усиливался и начал проникать уже в фронтовые части. “Что же это такое, собрались кацапские генералы и верховодят Доном”, не раз говорили казаки.
Члены круга, тоже недовольные политикой командования Добр. армией. несколько раз обращались с запросом к Донскому атаману с просьбой выяснить создавшееся положение. На это генер. Краснов неизменно отвечал: “Ничего особенного, простые интриги”. Он был прав: официально при нем был ген. Эльснер, представитель Добр. армии, ген. Алексеев был в наилучших с ним отношениях. а на самом деле против него велся самый настоящий подкоп, командование Добр. армии не брезговало никакими средствами, лишь бы только подорвать авторитет Донского атамана.
Председатель Донского войскового круга и председатель Объединенного правительства Харламов, недовольный нерешительной политикой Краснова в вопросе Юго-восточного союза, тоже перешел на сторону противников Краснова и создал группу членов круга, требующих смещения Краснова с атаманского поста, и замену его ген. Богаевским.
Наступила осень 1918 года. Германия была раздавлена. Германские войска получили приказ эвакуировать Украину и Донскую область. В Ростове появились союзные миссии. Первой прибыла английская миссия с полковником Киисом во главе. Вслед за нею приехали французы с капитаном Эрлишем. Положение ген. Краснова сразу пошатнулось: его считали германофилом, и вот командование Добр. армией, дабы окончательно сломить Краснова, раздувала германскую ориентацию Краснова перед всеми прибывающими союзными миссиями. Наконец, в декабре 1918 года в Екатеринодар прибыл генерал английской службы Пул.
Им сейчас же был выдвинут вопрос о едином командовании и подчинении Донской армии командованию Добр. армии.
В конце декабря на ст. Кущевка состоялось свидание Донского атамана ген. Краснова с ген. Пулом. Разговор, передают очевидцы, принял очень резкий оборот. Краснов вначале и слышать не хотел о подчинении Дона Добр. армии, и, наконец, когда ген. Пул пригрозил, что в случае его, Краснова, упорства, союзники вынуждены будут прекратить снабжение армий Юга и оставить на произвол судьбы, Донской атаман уступил и признал главное командование Доб. армии.
Через несколько дней Деникин отдал приказ, которым принял на себя звание главнокомандующего вооруженными силами на Юге России. В середине января в Новочеркасске был собран войсковой круг, который выразил недоверие командующему Донской армией Денисову, а когда за Денисова вступился Краснов, то и ему. Краснов покинул свой пост, а Донским атаманом был избран ген. А.П.Богаевский.
Между тем переход высшей власти на Юге России в руки ген. Деникина сразу дал себя знать. Начались репрессии против членов Кубанской Рады, против членов Объединенного правительства. Сама мысль о создании Юго-восточного союза почиталась изменой. Править Северным Кавказом был назначен ген. Эрдели, человек, с Кавказом совершенно не знакомый и мало им интересовавшийся, а помощником его сенатор Стремоухов. Над народами Кавказа были назначены правители, но в правители были назначены лица совершенно не популярные в массе, но зато слепо послушные воле Деникина.
Недовольство росло и росло. Деникин совершенно перестал считаться с пожеланиями войсковых кругов и Рады. Наконец, накопившееся за год недовольство друг другом, вырвалось. Громовым приказом ген. Деникин объявил членов Объединенного правительства Чермоева, Бамматова, Быча, Макаренко - изменниками России и присудил их заочно к смертной казни, а бывшего случайно в Екатеринодаре члена Объединенного правительства Калабухова - повесил тут же на Красной площади.
Недовольство Деникиным и его политикой передалось в армию, в казачьи полки, усилилось дезертирство.
В Астраханском войсковом правительстве борьба казачьих верхов с главным командованием тоже нашла отклик. Председатель Астраханского войскового круга Ляхов, исполнявший при мне обязанности председателя войскового правительства Б.Э.Криштафович, члены правительства Астахов и Баянов стали открыто на сторону Деникина, обвиняя меня и помощника моего Очирова в национализме и сепаратизме. Насчет сепаратных наших планов и вожделений они написали целый даже доклад, обвинив меня попутно в германофильстве.
Условия работы создались невероятные, да и хорошего ничего ожидать было нельзя, и вот 8 февраля 1919 года я созвал экстренное заседание правительства и заявил им о сложении мною своих полномочий и передал их председателю правительства Ляхову. Немного спустя Деникин издал приказ, по которому мне и Очирову воспрещался выезд в казачьи области и мы выселялись из пределов Северн. Кавказа, Астраханской и Ставропольской губ.
Я взял заграничный паспорт, сел на итальянский пароход в Новороссийске и уехал за границу.
1919 и 1920 годы я пробыл в Париже. Армия Деникина, как и следовало ожидать, была разгромлена, сам Деникин позорно, один из первых, забрался на английский крейсер и оттуда уже давал свои последние распоряжения армии, которая еще была под Екатеринодаром. Знали мы в Париже, что в Крыму еще держится Врангель и Слащев, но, откровенно говоря, мало этим интересовались. Оригинальную картину в смысле русского представительства давал в эти годы Париж. Русское посольство, возглавляемое послом Маклаковым, говорившим и писавшим по уполномочию Временного Российского правительства, которого и в помине не было; полномочный представитель Врангеля - ген. Щербачев, имевший при себе целый штаб; посол Всевеликого войска Донского - Харламов; посол кубанский - Быч; посол и председатель Горского правительства Северного Кавказа Чермоев и заместитель его Джабагиев; полномочный представитель атамана Семенова - генерал Сахаров; посол Грузии - тот же Чхенкели; представитель Петлюры и т.д. и т.д. Одним словом, куда ни взглянешь, все послы и послы.
Все эти посольства и посольчики были на ножах друг с другом и воображаю, как нелегко было справляться с ними несчастному монсиньору Леглуа, заведующему русским отделом Министерства иностранных дел. Впрочем, вначале всем этим посольствам жилось недурно, но с течением времени, когда правительства их стали экономнее, послы уже простились с автомобилями, постепенно меняя более шикарные отели на менее и вот, когда уже в конце 1920 года я встретил Харламова, он жил в ужасной гостинице в Латинском квартале. Очевидно, финансы Всевеликого войска Донского были далеко не в блестящем состоянии.
Осенью 1921 года, в сентября, волей судеб я очутился в Константинополе. В это время Константинополь был переполнен русскими беженцами из Крыма и остатками Врангелевской армии. Трудно даже себе вообразить, до чего в ужасном состоянии были эти люди: оборванные, бледные, изможденные бродили русские толпами по Пера, возбуждая жалость и отвращение иностранной публики.
Сравнительно хорошо устроились наши казаки и калмыки астраханцы: по ходатайству “Общества помощи буддистам России” калмыки были приняты кучерами и погонщиками в английский обоз на должности сивилиэнс драйверс в АрЭйЭсСи. Получали они рядовые по 32 лиры на всем готовом, а форманы - 65 лир в месяц, так что имели возможность помогать всем неимущим и инвалидам. По приезде в Константинополь я поселился в общежитии “Союза помощи буддистам России”. Председателем союза был это время г. Чонов. Нигде за границей нет столько самых различных слухов и толков, как в Константинополе. Все эти слухи фабрикуются во дворе Русского посольства, разносятся по городу и оказываются всегда, конечно, вздорными.
.......
Прошла зима, был уже апрель. Положение астраханцев-калмыков резко ухудшилось. В связи с нараставшей в Англии безработицей, в РАСЦ начали принимать безработных англичан, а калмыков увольнять. Работу в Константинополе найти совершенно невозможно. Надо было думать об эвакуации из Константинополя. Но куда? Болгария забита русскими беженцами, да и условия труда там на шахтах очень тяжелы, Сербия переполнена врангелевскими контингентами. Выбор наш пал на Венгрию, где было развито коневодство и была надежда устроить калмыков на конные заводы к венгерским коннозаводчикам.
“Союз помощи буддистам России” обратился с просьбой разрешить ему командировать делегацию в Венгрию в Комитет Лиги Наций к полк. Проктор и капитану Бурнье. Разрешение было дано, и вот я, Востряков и Балзанов в конце апреля должны были выехать в Будапешт в качестве делегации.
Так как многие казаки и калмыки были оторваны от своих семей, то естественно они интересовались теми возможностями вернуться домой, они слышали о Рапалльском договоре и поручили делегации узнать точно, возможно ли возвращение, и, если возможно, то каким образом и куда надо обращаться.
Ввиду того, что Константинополь питался самыми невероятными слухами, к тому появились в печати письма Краснова, в которых он призывал казаков организовывать станицы по месту жительства, готовить походные вьюки и вещи и обратиться за помощью к президенту Северо-Американских Соединенных штатов, казачество и офицерство было совершенно сбито с толку, даже и мы не были в состоянии точно отдать себе отчет в том, что происходит.
В конце апреля Востряков с семьей, Балзанов с семьей, атаман Дербентской станицы Шургурчиев и я прибыли в Будапешт. Здесь я встретил своего старого товарища, офицера Уланского полка, ротмистра Казембека. Т.к. он жил в Будапеште уже около 2 лет, то я ему объяснил цель нашего приезда и просил его совета, как это выполнить и вообще исполнимо ли это. На это Казембек ответил, что все это зависит от венгерского правительства, и, если венгерское правительство выразит согласие и даст даровые визы, то устроить на работу в крупные имения человек 200-300 вполне возможно.
Через неделю после нашего приезда, через начальника русского отдела Министерства внутренних дел д-ра Пьячека, делегации удалось получить аудиенцию у правителя Венгрии, адмирала Хорти.
Хорти было изложено наше ходатайство, были передано письмо, адресованное Верховным комиссаром Лиги Наций по делам помощи русским беженцам. Хорти обещал переговорить с правительством и в самом ближайшем будущем дать тот или иной ответ. Тут только нам пришлось убедиться, насколько венгры легко относятся к своим обещаниям. Проходят дни за днями, а ответа нет, министерства внутр. дел и иностранных все время кормит нас завтраками “приходите завтра, Вы наверное, получите ответ”, говорят они. Между тем деньги делегации приходят к концу. Тяжело в особенности положение Вострякова и Балзанова, которые прибыли с женами и детьми. Пришлось прибегать к займам. Много денег для Вострякова и Балзанова достал по моей просьбе Казембек, но этого, конечно, было недостаточно. Наконец, представителя Красного Креста Малама устроил Вострякова и Балзанова с семьями в общежитие в Кобани, на окраине Будапешта.
Тем временем был получен ответ от венгерского Министра иностр. дел. Ответ гласил, что мы можем получить визы на приезд людей на общем основании, т.е. за плату, причем венгерское правительство просит указать, каким образом прибывающие беженцы будут существовать здесь до подыскания работ, и находит необходимым взнос суммы, гарантирующей жизнь каждого прибывающего беженца в течении трех недель со дня прибытия. Ясно, условия были невыполнимы, откуда могли быть у “Общества помощи буддистам” такие средства. Долго обсуждали мы, как быть дальше. Выручить людей из Константинополя надо было, но как? На какие средства? Наконец, решили написать письмо Кириллу Владимировичу и Борису Владимировичу, как почетным казакам Астраханского войска, излагая в этом письме бедственное положение казаков, офицеров и калмыков, и прося их помочь, если возможно, нам. Письмо это осталось без ответа, как осталось без ответа и письмо, обращенное к Союзу торгово-промышленных деятелей в Париже.
В конце мая я выехал в Берлин, где, через посредство советника Германского министерства ин. дел д-ра Крулля я познакомился с секретарем Чичерина Флоринским, и которого просил выяснить вопрос о возвращении наших людей домой в Россию. На другой день я получил ответ, что те, кто хочет ехать на казенный счет, те должны ехать через Болгарию и Варну на Одессу и Новороссийск, а те, кто едет на свой счет, те могут ехать через любую границу, что все участники белого движения прощены, амнистированы и могут спокойно вернуться домой.
.........
Родные братья, я, как выборный войсковой атаман, по долгу совести Вам заявляю: “Идите с миром домой, на Родину, Россия сильна, она на пути к полному выздоровлению, Россия справится со всеми ужасами Гражданской войны и голода, Россия ждет своих бедных, заблудших детей. Российское советское правительство не мстит нам и не наказывает за былые ошибки и прегрешения, оно говорит: “Всякого, кто честно и прямо идет ко мне, я прощаю и старое не вспоминаю.”
России сейчас нужны сильные, честные люди, и я уверен, каждый из Вас найдет тут у себя на Родине дело. Вспомните стариков, жен и детей, которые ждут Вас уже четвертый год. Итак, родные, до скорого свидания.
Дмитрий Тундутов-Дундуков
Москва, 3 июня 1923 года.”
“РОДНЫМ АСТРАХАНЦАМ”
Воспоминания 1914-1922
бывшего Астраханского войскового атамана Дмитрия Тундутова-Дундукова
(посвящается тем, кто умеет бороться, побеждать и прощать)
Спасибо за любезно предоставленный материал: Владимиру Марковчину.
Тундутов-Дундуков Дмитрий Давидович
Родился в 1889 г., Астраханская губ.; калмык; образование среднее; б/п; без определенных занятий. Проживал: Москва, Афанасьевский пер., 19-2.
Арестован 14 апреля 1923 г.
Приговорен: Коллегией ОГПУ 2 августа 1923 г., обв.: участие в к.-р. монархической организации за границей.
Расстрелян 7 августа 1923 г. Место захоронения - место захоронения - Москва, Яузская больница. Реабилитирован Закон РСФСР от 18 октября 1991 года
Источник: Москва, расстрельные списки - Яузская больница
http://vandeya.ru/blog/archives/310
.
К Вам, родные, обращено слово мое. Вам я считаю своим священным долгом рассказать, что было за эти тяжкие годы. Прочтите и верьте, что превыше всего для меня Ваше счастье, ваша жизнь…
Война объявлена. То, что висело над Европой последние годы наконец разрешилось. В день объявления войны я с моим шефом генералом Янушкевичем были на спектакле в Высочайшем присутствии в Красносельском театре. Генерал Янушкевич, приказав мне ехать в Петроград и явиться на другой день утром в Генеральный штаб, сам отбыл к государю, где было назначено экстренное заседание Совета Министров. Когда я явился на другой день к генералу Янушкевичу, это было 20 июля, генерал мне сказал: “Великий князь Николай Николаевич назначен Верховным главнокомандующим, я - начальником его штаба, вы будете со мной”. Тем вечером мы все должны были собраться в Н.Петергоф к 9 часам, куда будет подан поезд Верховного, и откуда назначен был в ту же ночь отъезд Великого князя на фронт. Прибыв к назначенному часу в Петергоф я застал поезд уже готовым, свита Верховного уже грузилась в вагоны. Поезд Верховного состоял из вагона великого князя Николая Николаевича, где и помещался с братом Великого князя Петра Николаевича, вагона ресторана, вагон генерала Янушкевича, где поместился оберквартирмейстер генерал Ю.Н.Данилов и я, два вагона для свиты Великого князя и вагон для конвоя. Свиту Великого князя Николая Николаевича составляли: генерал М.Е.Крупенский, полковник князь Контакузин, полковник граф Мекаден, полковник Коцебу, штабс-ротмистр Дорфельден, поручик князь Голицын и медик Малома. К отходу поезда прибыл государь, который вошел в вагон Верховного, пробыл там минут 10, после чего наш поезд тронулся.
Нам никому не было известно, куда мы едем, это держалось в тайне. Поезд наш шел очень медленно по графику эшелонов, чтобы не вносить беспорядка в движение войск. На третий день, часам к 4 мы подошли к станции Барановичи и тут только мы узнали, что Барановичи назначены местопребыванием Ставки Верховного главнокомандующего.
Поезд наш был подан по запасному пути к лесу графа Развадовского, верстах в полутора от станции и здесь остановлен. В домике управляющего было помещено отделение генерал-квартирмейстера. Вечером того же дня прибыл сюда второй поезд с офицерами Генерального штаба с дежурным генералом Кондзеровским во главе. День в ставке проходил так: утром все те, кто прибыл с поездом Верховного главнокомандующего собирались к 9 часам в вагон-столовую, где пили кофе. После кофе Великий князь шел в домик управляющего, где выслушивал доклад генерала Янушкевича и генерала Данилова. Доклад этот продолжался до 11,5 часов, после чего Великий князь гулял по саду с лицами своей свиты или с кем-нибудь из иностранных военных агентов. В то время союзные правительства были представлены в ставке следующим образом:
Англия - генерал Вильямс и полковник Нокс; Франция - генерал маркиз. Де Лакиш, Бельгия - генерал барон Рикль, Япония - генерал Оба и генерал Накашима, Сербия - полковник Лонткевич и Италия - полковник Рополо и полковник Морсеньо.
В 12,5 в вагоне-столовой подавался обед, к которому, кроме чинов свиты и военных агентов, приглашались по очереди офицеры генерального штаба. Обед был всегда очень скромный, подавалось только красное и белое вино.
После обеда Верховный уходил к себе в вагон отдыхать, а генерал Янушкевич принимал доклады начальников отделов и управлений. В 4 часа в вагоне-столовой накрывался чай, после которого генерал Янушкевич шел с докладом к Верховному главнокомандующему, после чего Великий князь уезжал на автомобиле кататься, а генерал Янушкевич уходил гулять или ездил со мною верхом. В 8 часов накрывался ужин, который состоял из 3 блюд и кофе, тоже только с красным и белым вином или мадерой. После ужина Верховный главнокомандующий с генералом Янушкевичем и генералом Даниловым шел на прямой провод, который соединял ставку со штабами главнокомандующих фронтами и принимал доклады о положении на фронтах и делал соответствующие распоряжения.
После блестящего наступления и прорыва австрийского фронта генералом Рузским, наступили дни тяжелых неудач: армия Ранненкампфа потеряла половину состава. К этому времени на фронте начался ощущаться недостаток в снарядах. Верховный главнокомандующий требовал снаряды от военного министра, но это не помогало. Я помню такую фразу Верховного: “стоит мне что-нибудь просить у Сухомлинова, он сделает наоборот.” Все больше и больше начало чувствоваться в ставке недовольство военным министром, но пока до открытого конфликта не доходило. Великий князь вызывал несколько раз Родзянко и Гучкова, просил их мобилизовать общественные силы, чтобы помочь армии, ибо положение уже к весне 1915 года было трагедийное: наши батареи на неприятельский огонь могли только отвечать одиночными выстрелами. Наконец, по настоянию Верховного главнокомандующего военный министр генерал Сухомлинов был смещен и на его место назначен талантливый и энергичный генерал Поливанов. Но что он мог сделать в данную минуту?
......
Наконец 27 февраля 1917 года - Великая Российская Революция. Царская власть была сметена в несколько часов. Назначенный последним манифестом на пост Верховного главнокомандующего, великий князь был устранен от этой должности Временным правительством и выбыл на жительство в Крым в свое имение “Дюльбер” около Ялты.
1 апреля 1917 года в г. Астрахани собрался национальный съезд калмыцкого народа. Задачами съезда было устройство административного управления калмыцкой области, ибо старый аппарат в лице попечителей был упразднен революцией. Смешно верить, в 20-м веке целый народ признавался за несовершеннолетнего и управлялся попечителями, кстати сказать, набранными из бывших полицейских, в большинстве случаев пьяниц и взяточников. По решению съезда во главе народа был поставлен Центральный исполнительный комитет, в состав которого вошли: Б.Э. Криштарович, как председатель, Очиров - товарищ председателя, Баянов, я и Баскомясин, как члены. С места резко обозначились два течения: одно, возглавляемое Баяновым, кадетом по убеждениям, другое - Очировым - калмыцким националистом, ко второму течению примыкал и я.
.....
В октябре 1917 года в г.Владикавказе состоялся съезд делегатов казачьих войск Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, в состав коего был принят калмыцкий народ, народы Чечни, Ингушетии, Кабарды и Дагестана. Был образован союз, который именовался: ”Юго-Восточный союз казачьих войск, горских народов и вольных народов степей”. Было избрано правительство, в которое вошли: Харламов, в качестве председателя, и Епифанов - от Войска Донского, Чермоев и Бамматов - от Чечни и Дагестанов, Джабагиев - от Ингушетии, я и Скворцов - от Астраханского войска, Коцев - от Кабарды, Караулов Николай и Вертепов - от Терского войска, Макаренко и Калабухов - от Кубани.
Правительство это выпустило декларацию. Здесь говорилось: “Впредь до созыва Учредительного собрания, территория Юго-восточного союза объявляет себя автономной и, не вмешиваясь в судьбы Центральной России, мыслит себя ее составной частью, как федерация. Краем управляет Объединенное правительство, которое составляется по 2 члена, делегируемых подлежащими правительствами в его состав, и ответственно перед Юго-восточным съездом, созываемым два раза в год в осенней и весенней сессии. Члены этих съездов избираются подлежащими войсковыми кругами и народными собраниями”.
Резиденцией правительства Юго-Восточного союза был избран г.Екатеринодар, куда к концу октября 1917 года и переехало. Заседания правительства происходили в зале 1 отдела атаманского дворца, а затем и весь нижний этаж был освобожден для канцелярии и секретарской части Объединенного правительства. Одной из первых забот правительства было установление дружественных отношений с республиками Закавказья. Для выполнения этого задания туда выехал Харламов, председатель правительства, а затем были командированы Бамматов и я.
По приезду в Тифлис мы имели совещание с Грузинским правительством, которое возглавлялось тогда гг. Чхенкели и Рамишвили. Грузинское правительство вполне было согласно с теми положениями, которые выдвинуло Объединенное правительство, и в конце декабря было выработано соглашение, которым обе стороны признали друг друга, и, впредь до выяснения событий в Центральной России, признавали друг друга самостоятельными единицами, входящими в будущем в Российскую Федерации, как автономные, самоуправляющиеся области. Во время пребывания нашего в Тифлисе нам стало известно о падении Донского правительства, смерти Донского атамана ген. Каледина. Одновременно с этим и Объединенное правительство покинуло Екатеринодар. Таким образом, нам не было смысла возвращаться на Северный Кавказ и мы остались в Тифлисе, куда, в скором времени прибыли и тов. Председателя правительства Чермоев и Коцев.
В начале марта началась оккупация Украины германскими войсками. Киев был занят штабом главнокомандующего генерал-фельдмаршалом Эйхгорн. В середине марта германская делегация во главе с генералом фон Лоссов прибыла в Батум. Германская делегация, кроме генерала фон Лоссов, состояла из его заместителя гр. Шуленбурга, с которым я был хорошо знаком еще по Петрограду, когда он был секретарем Германского посольства, полк. Руткирх и ротмистр Гнезенау. Для переговоров с германской делегацией в Батум отбыли г.Чхенкели, а от Объединенного правительства Бамматов и я.
Нам точно были неизвестны ни намерения Германского главного командования, ни те задания, которые были даны грузинским правительством господину Чхенкели. Объединенное же правительство поручило нам изложить Германскому командованию положение и взгляды Объединенного правительства Юго-Восточного союза и ознакомиться, как только возможно, с дальнейшими планами Германского командования, ибо до нас доходили неофициальные сведения, что Донская область и Кубанская включены в состав Украины и будут оккупированы.
........
В Киеве в это время был уже гетман Скоропадский. Так как дел у меня никаких уже не было, я пробыл в Киеве всего несколько часов и выехал в Ростов Дон.
В Ростове я встретил председателя Астраханского войскового правительства Б.Э.Криштаровича, который уже отдал приказ о пребывании астраханского правительства временно в Новочеркасске, и предложил мне вступить в исполнение своих прямых обязанностей, как войскового атамана Астраханского казачьего войска, ибо предшественник мой генерал Бирюков был неизвестно где. Тут же в Ростов в скором времени прибыли члены Объединенного правительства Юго-восточного союза Коцев, Макаренко, Шахим-Гирей, члены же этого правительства Харламов и Епифанов были уже в Новочеркасске.
В июне месяце Донской атаман ген. Краснов отдал приказ о формировании трех корпусов: Воронежского генерала Иванова, Саратовского полковника Маныкина и Астраханского генерала Павлова. Во всех отношениях эти корпуса были подчинены Донскому командующему армией генералу Денисову, таким образом на обязанности моей и войскового правительства лежало только управление областью и снабжение фронта. Добровольческая армия, уже вернувшаяся с Ледяного похода, формировалась в ст. Мечетинской, Черкасского округа Донской области.
В Новочеркасске жил только ген. Алексеев, тяжко уже больной, и ген. Эльснер, который являлся представителем Добр. армии при Донском атамане.
Теперь уже стала чувствоваться разрозненность в правящих кругах: члены Объединенного правительства стояли на прежней точке зрения, т.е. невмешательства в дела Центральной России и ожидании полного там успокоения, и затем федерирования с нею; ген. Алексеев и Деникин и все командование Добр. армии стояло за поход на Москву и лозунг “Единая неделимая Россия”, ген. Краснов не высказывался ясно, говоря, что Донская армия занята освобождением Донской области, а там будет видно. Наконец в середине июле 1918 года по настоянию членов Объединенного правительства Юго-восточного союза, ген. Краснов назначил в атаманском дворце заседание, куда были приглашены все наличные члены Объединенного правительства, а именно: Коцев, я, Макаренко, Харламов, Епифанов, Шахим-Гирей, Скворцов, Белоусов и Джабалиев.
Мы выдвинули вопрос о восстановлении Юго-восточного союза в тех границах, которые были указаны в соглашении во Владикавказе, и проведении тех начал, которые были высказаны в декларации Объединенного правительства. Генерал Краснов согласился с нами, и было постановлено вызвать Кубанского атамана генерала Филимонова, который был в ставке Добр. армии в Мечетинской, дабы оформить наше заседание подписью Кубанского атамана и правительства. Три телеграммы и курьер, посланный в Мечетинскую, вернулись без результата: ген. Филимонов был всецело под влиянием ген. Деникина и ген. Романовского, был противником Юго-Восточного союза и всецело стоял на платформе Добр. армии и за ее лозунг “Единая, неделимая”.
Одновременно с этим в газетах, разделявших точку зрения Добр. армии, в-особенности, “Новое время”, поднялась травля членов Объединенного правительства. Нас называли сепаратистами, изменниками России, германскими агентами, доставалось по дороге и Краснову. В особенности неиствовали в “Новом времени” Борис Суворин. Антагонизм между казачьими верхами и командованием Добр. армии усиливался и начал проникать уже в фронтовые части. “Что же это такое, собрались кацапские генералы и верховодят Доном”, не раз говорили казаки.
Члены круга, тоже недовольные политикой командования Добр. армией. несколько раз обращались с запросом к Донскому атаману с просьбой выяснить создавшееся положение. На это генер. Краснов неизменно отвечал: “Ничего особенного, простые интриги”. Он был прав: официально при нем был ген. Эльснер, представитель Добр. армии, ген. Алексеев был в наилучших с ним отношениях. а на самом деле против него велся самый настоящий подкоп, командование Добр. армии не брезговало никакими средствами, лишь бы только подорвать авторитет Донского атамана.
Председатель Донского войскового круга и председатель Объединенного правительства Харламов, недовольный нерешительной политикой Краснова в вопросе Юго-восточного союза, тоже перешел на сторону противников Краснова и создал группу членов круга, требующих смещения Краснова с атаманского поста, и замену его ген. Богаевским.
Наступила осень 1918 года. Германия была раздавлена. Германские войска получили приказ эвакуировать Украину и Донскую область. В Ростове появились союзные миссии. Первой прибыла английская миссия с полковником Киисом во главе. Вслед за нею приехали французы с капитаном Эрлишем. Положение ген. Краснова сразу пошатнулось: его считали германофилом, и вот командование Добр. армией, дабы окончательно сломить Краснова, раздувала германскую ориентацию Краснова перед всеми прибывающими союзными миссиями. Наконец, в декабре 1918 года в Екатеринодар прибыл генерал английской службы Пул.
Им сейчас же был выдвинут вопрос о едином командовании и подчинении Донской армии командованию Добр. армии.
В конце декабря на ст. Кущевка состоялось свидание Донского атамана ген. Краснова с ген. Пулом. Разговор, передают очевидцы, принял очень резкий оборот. Краснов вначале и слышать не хотел о подчинении Дона Добр. армии, и, наконец, когда ген. Пул пригрозил, что в случае его, Краснова, упорства, союзники вынуждены будут прекратить снабжение армий Юга и оставить на произвол судьбы, Донской атаман уступил и признал главное командование Доб. армии.
Через несколько дней Деникин отдал приказ, которым принял на себя звание главнокомандующего вооруженными силами на Юге России. В середине января в Новочеркасске был собран войсковой круг, который выразил недоверие командующему Донской армией Денисову, а когда за Денисова вступился Краснов, то и ему. Краснов покинул свой пост, а Донским атаманом был избран ген. А.П.Богаевский.
Между тем переход высшей власти на Юге России в руки ген. Деникина сразу дал себя знать. Начались репрессии против членов Кубанской Рады, против членов Объединенного правительства. Сама мысль о создании Юго-восточного союза почиталась изменой. Править Северным Кавказом был назначен ген. Эрдели, человек, с Кавказом совершенно не знакомый и мало им интересовавшийся, а помощником его сенатор Стремоухов. Над народами Кавказа были назначены правители, но в правители были назначены лица совершенно не популярные в массе, но зато слепо послушные воле Деникина.
Недовольство росло и росло. Деникин совершенно перестал считаться с пожеланиями войсковых кругов и Рады. Наконец, накопившееся за год недовольство друг другом, вырвалось. Громовым приказом ген. Деникин объявил членов Объединенного правительства Чермоева, Бамматова, Быча, Макаренко - изменниками России и присудил их заочно к смертной казни, а бывшего случайно в Екатеринодаре члена Объединенного правительства Калабухова - повесил тут же на Красной площади.
Недовольство Деникиным и его политикой передалось в армию, в казачьи полки, усилилось дезертирство.
В Астраханском войсковом правительстве борьба казачьих верхов с главным командованием тоже нашла отклик. Председатель Астраханского войскового круга Ляхов, исполнявший при мне обязанности председателя войскового правительства Б.Э.Криштафович, члены правительства Астахов и Баянов стали открыто на сторону Деникина, обвиняя меня и помощника моего Очирова в национализме и сепаратизме. Насчет сепаратных наших планов и вожделений они написали целый даже доклад, обвинив меня попутно в германофильстве.
Условия работы создались невероятные, да и хорошего ничего ожидать было нельзя, и вот 8 февраля 1919 года я созвал экстренное заседание правительства и заявил им о сложении мною своих полномочий и передал их председателю правительства Ляхову. Немного спустя Деникин издал приказ, по которому мне и Очирову воспрещался выезд в казачьи области и мы выселялись из пределов Северн. Кавказа, Астраханской и Ставропольской губ.
Я взял заграничный паспорт, сел на итальянский пароход в Новороссийске и уехал за границу.
1919 и 1920 годы я пробыл в Париже. Армия Деникина, как и следовало ожидать, была разгромлена, сам Деникин позорно, один из первых, забрался на английский крейсер и оттуда уже давал свои последние распоряжения армии, которая еще была под Екатеринодаром. Знали мы в Париже, что в Крыму еще держится Врангель и Слащев, но, откровенно говоря, мало этим интересовались. Оригинальную картину в смысле русского представительства давал в эти годы Париж. Русское посольство, возглавляемое послом Маклаковым, говорившим и писавшим по уполномочию Временного Российского правительства, которого и в помине не было; полномочный представитель Врангеля - ген. Щербачев, имевший при себе целый штаб; посол Всевеликого войска Донского - Харламов; посол кубанский - Быч; посол и председатель Горского правительства Северного Кавказа Чермоев и заместитель его Джабагиев; полномочный представитель атамана Семенова - генерал Сахаров; посол Грузии - тот же Чхенкели; представитель Петлюры и т.д. и т.д. Одним словом, куда ни взглянешь, все послы и послы.
Все эти посольства и посольчики были на ножах друг с другом и воображаю, как нелегко было справляться с ними несчастному монсиньору Леглуа, заведующему русским отделом Министерства иностранных дел. Впрочем, вначале всем этим посольствам жилось недурно, но с течением времени, когда правительства их стали экономнее, послы уже простились с автомобилями, постепенно меняя более шикарные отели на менее и вот, когда уже в конце 1920 года я встретил Харламова, он жил в ужасной гостинице в Латинском квартале. Очевидно, финансы Всевеликого войска Донского были далеко не в блестящем состоянии.
Осенью 1921 года, в сентября, волей судеб я очутился в Константинополе. В это время Константинополь был переполнен русскими беженцами из Крыма и остатками Врангелевской армии. Трудно даже себе вообразить, до чего в ужасном состоянии были эти люди: оборванные, бледные, изможденные бродили русские толпами по Пера, возбуждая жалость и отвращение иностранной публики.
Сравнительно хорошо устроились наши казаки и калмыки астраханцы: по ходатайству “Общества помощи буддистам России” калмыки были приняты кучерами и погонщиками в английский обоз на должности сивилиэнс драйверс в АрЭйЭсСи. Получали они рядовые по 32 лиры на всем готовом, а форманы - 65 лир в месяц, так что имели возможность помогать всем неимущим и инвалидам. По приезде в Константинополь я поселился в общежитии “Союза помощи буддистам России”. Председателем союза был это время г. Чонов. Нигде за границей нет столько самых различных слухов и толков, как в Константинополе. Все эти слухи фабрикуются во дворе Русского посольства, разносятся по городу и оказываются всегда, конечно, вздорными.
.......
Прошла зима, был уже апрель. Положение астраханцев-калмыков резко ухудшилось. В связи с нараставшей в Англии безработицей, в РАСЦ начали принимать безработных англичан, а калмыков увольнять. Работу в Константинополе найти совершенно невозможно. Надо было думать об эвакуации из Константинополя. Но куда? Болгария забита русскими беженцами, да и условия труда там на шахтах очень тяжелы, Сербия переполнена врангелевскими контингентами. Выбор наш пал на Венгрию, где было развито коневодство и была надежда устроить калмыков на конные заводы к венгерским коннозаводчикам.
“Союз помощи буддистам России” обратился с просьбой разрешить ему командировать делегацию в Венгрию в Комитет Лиги Наций к полк. Проктор и капитану Бурнье. Разрешение было дано, и вот я, Востряков и Балзанов в конце апреля должны были выехать в Будапешт в качестве делегации.
Так как многие казаки и калмыки были оторваны от своих семей, то естественно они интересовались теми возможностями вернуться домой, они слышали о Рапалльском договоре и поручили делегации узнать точно, возможно ли возвращение, и, если возможно, то каким образом и куда надо обращаться.
Ввиду того, что Константинополь питался самыми невероятными слухами, к тому появились в печати письма Краснова, в которых он призывал казаков организовывать станицы по месту жительства, готовить походные вьюки и вещи и обратиться за помощью к президенту Северо-Американских Соединенных штатов, казачество и офицерство было совершенно сбито с толку, даже и мы не были в состоянии точно отдать себе отчет в том, что происходит.
В конце апреля Востряков с семьей, Балзанов с семьей, атаман Дербентской станицы Шургурчиев и я прибыли в Будапешт. Здесь я встретил своего старого товарища, офицера Уланского полка, ротмистра Казембека. Т.к. он жил в Будапеште уже около 2 лет, то я ему объяснил цель нашего приезда и просил его совета, как это выполнить и вообще исполнимо ли это. На это Казембек ответил, что все это зависит от венгерского правительства, и, если венгерское правительство выразит согласие и даст даровые визы, то устроить на работу в крупные имения человек 200-300 вполне возможно.
Через неделю после нашего приезда, через начальника русского отдела Министерства внутренних дел д-ра Пьячека, делегации удалось получить аудиенцию у правителя Венгрии, адмирала Хорти.
Хорти было изложено наше ходатайство, были передано письмо, адресованное Верховным комиссаром Лиги Наций по делам помощи русским беженцам. Хорти обещал переговорить с правительством и в самом ближайшем будущем дать тот или иной ответ. Тут только нам пришлось убедиться, насколько венгры легко относятся к своим обещаниям. Проходят дни за днями, а ответа нет, министерства внутр. дел и иностранных все время кормит нас завтраками “приходите завтра, Вы наверное, получите ответ”, говорят они. Между тем деньги делегации приходят к концу. Тяжело в особенности положение Вострякова и Балзанова, которые прибыли с женами и детьми. Пришлось прибегать к займам. Много денег для Вострякова и Балзанова достал по моей просьбе Казембек, но этого, конечно, было недостаточно. Наконец, представителя Красного Креста Малама устроил Вострякова и Балзанова с семьями в общежитие в Кобани, на окраине Будапешта.
Тем временем был получен ответ от венгерского Министра иностр. дел. Ответ гласил, что мы можем получить визы на приезд людей на общем основании, т.е. за плату, причем венгерское правительство просит указать, каким образом прибывающие беженцы будут существовать здесь до подыскания работ, и находит необходимым взнос суммы, гарантирующей жизнь каждого прибывающего беженца в течении трех недель со дня прибытия. Ясно, условия были невыполнимы, откуда могли быть у “Общества помощи буддистам” такие средства. Долго обсуждали мы, как быть дальше. Выручить людей из Константинополя надо было, но как? На какие средства? Наконец, решили написать письмо Кириллу Владимировичу и Борису Владимировичу, как почетным казакам Астраханского войска, излагая в этом письме бедственное положение казаков, офицеров и калмыков, и прося их помочь, если возможно, нам. Письмо это осталось без ответа, как осталось без ответа и письмо, обращенное к Союзу торгово-промышленных деятелей в Париже.
В конце мая я выехал в Берлин, где, через посредство советника Германского министерства ин. дел д-ра Крулля я познакомился с секретарем Чичерина Флоринским, и которого просил выяснить вопрос о возвращении наших людей домой в Россию. На другой день я получил ответ, что те, кто хочет ехать на казенный счет, те должны ехать через Болгарию и Варну на Одессу и Новороссийск, а те, кто едет на свой счет, те могут ехать через любую границу, что все участники белого движения прощены, амнистированы и могут спокойно вернуться домой.
.........
Родные братья, я, как выборный войсковой атаман, по долгу совести Вам заявляю: “Идите с миром домой, на Родину, Россия сильна, она на пути к полному выздоровлению, Россия справится со всеми ужасами Гражданской войны и голода, Россия ждет своих бедных, заблудших детей. Российское советское правительство не мстит нам и не наказывает за былые ошибки и прегрешения, оно говорит: “Всякого, кто честно и прямо идет ко мне, я прощаю и старое не вспоминаю.”
России сейчас нужны сильные, честные люди, и я уверен, каждый из Вас найдет тут у себя на Родине дело. Вспомните стариков, жен и детей, которые ждут Вас уже четвертый год. Итак, родные, до скорого свидания.
Дмитрий Тундутов-Дундуков
Москва, 3 июня 1923 года.”
“РОДНЫМ АСТРАХАНЦАМ”
Воспоминания 1914-1922
бывшего Астраханского войскового атамана Дмитрия Тундутова-Дундукова
(посвящается тем, кто умеет бороться, побеждать и прощать)
Спасибо за любезно предоставленный материал: Владимиру Марковчину.
Тундутов-Дундуков Дмитрий Давидович
Родился в 1889 г., Астраханская губ.; калмык; образование среднее; б/п; без определенных занятий. Проживал: Москва, Афанасьевский пер., 19-2.
Арестован 14 апреля 1923 г.
Приговорен: Коллегией ОГПУ 2 августа 1923 г., обв.: участие в к.-р. монархической организации за границей.
Расстрелян 7 августа 1923 г. Место захоронения - место захоронения - Москва, Яузская больница. Реабилитирован Закон РСФСР от 18 октября 1991 года
Источник: Москва, расстрельные списки - Яузская больница