To whom it may concern, или про фашистов.
To whom it may concern, или про фашистов.
Свои психотерапевтические способности быть жилеткой для униженных и оскорбленных я обнаружил довольно рано. Лет мне было семь или что-то вроде. Жили мы на таком длинном балконе, которые показывают в фильмах либо про Италию, либо про Одессу. То есть вот идет балкон, а прямо под ним выходят окна квартир на первом этаже.
В одной из квартир на первом этаже жила девочка Света, годом младше меня. А маму ее звали, кажется, тетя Валя. Обычная такая пролетарская семья, живущая в одесских трущобах (потому что иначе этот дом назвать было нельзя).
И вот, как-то раз, услышал я совершенно жуткие крики, сопровождаемые своеобычным материнским "Вот я тебе еще дам, вот ты у меня еще получишь". Кричала девочка Света, которую сильно била ее мама (ремнем, судя по доносящимся звукам). Это сейчас мы просвещенные, и живем (ну я, допустим, живу, и некоторые из моих френдов) в стране, где за это можно сильно влететь, как минимум лишиться родительских прав, а как максимум и сесть порядочно. А тогда и там это считалось в порядке вещей. Сами дети, кстати, это тоже считали в порядке вещей (а что им оставалось) и плакали, конечно, при экзекуциях, но так, в меру.
Но здесь было пожалуй чересчур, потому что крики разносились по всему двору. А спустя какое-то время во двор вышла девочка Света. С сильно заплаканным лицом. Я конечно немедленно подошел к ней - сочувственный ребенок был. За что тебя мама била? - спросил. Разумеется за какую то мелочь, то есть вообще ни за что.
- Какая она - сказал я, и, подумав, выбрал самое страшное ругательство из всех возможных, бывших в ассортименте - фашистка!
А через несколько дней, или даже больше, все сидели во дворе во время то ли очередного праздника, то ли по случаю чьего-то дня рождения. Знаете эти одесские дворы, эти столы через двор, этот жаркий летний день и запах жареной рыбы, и сидят вокруг люди всех сословий, от инженеров до дворников. И детвора сидит рядом со взрослыми. И сидит Света со своей мамой. И идет о чем-то разговор, и дети в нем даже участвуют.
И тут тетя Валя - спокойно так, невзначай, сказала моей маме, а также всем присутствующим рядом: - А вот он меня давеча фашисткой назвал.
Мои родители на меня посмотрели, а мама даже ахнула, мол, как?! - а я почувствовал себя... неописуемо в общем я себя почувствовал. Как-то разговор на этой теме не зафиксировался, впрочем, я уже его не слышал, потому что попытался тихо и незаметно исчезнуть, и поднимался по этой длинной, высокой железной лестнице, ведущей на наш балкон. Меня конечно поразило это предательство, я тогда еще не понимал, что жалеющий чужой никогда не перебьет в иерархии жестокого родного.
Впрочем, я все равно до сих пор время от времени ведусь. А потом сам себе - "Семен Семеныч!" (с)
Да, и если увидите, что какого-нибудь ребенка бьют так, как били эту Свету - все таки вызовите полицию, если вы в цивилизованной стране живете, конечно.
Свои психотерапевтические способности быть жилеткой для униженных и оскорбленных я обнаружил довольно рано. Лет мне было семь или что-то вроде. Жили мы на таком длинном балконе, которые показывают в фильмах либо про Италию, либо про Одессу. То есть вот идет балкон, а прямо под ним выходят окна квартир на первом этаже.
В одной из квартир на первом этаже жила девочка Света, годом младше меня. А маму ее звали, кажется, тетя Валя. Обычная такая пролетарская семья, живущая в одесских трущобах (потому что иначе этот дом назвать было нельзя).
И вот, как-то раз, услышал я совершенно жуткие крики, сопровождаемые своеобычным материнским "Вот я тебе еще дам, вот ты у меня еще получишь". Кричала девочка Света, которую сильно била ее мама (ремнем, судя по доносящимся звукам). Это сейчас мы просвещенные, и живем (ну я, допустим, живу, и некоторые из моих френдов) в стране, где за это можно сильно влететь, как минимум лишиться родительских прав, а как максимум и сесть порядочно. А тогда и там это считалось в порядке вещей. Сами дети, кстати, это тоже считали в порядке вещей (а что им оставалось) и плакали, конечно, при экзекуциях, но так, в меру.
Но здесь было пожалуй чересчур, потому что крики разносились по всему двору. А спустя какое-то время во двор вышла девочка Света. С сильно заплаканным лицом. Я конечно немедленно подошел к ней - сочувственный ребенок был. За что тебя мама била? - спросил. Разумеется за какую то мелочь, то есть вообще ни за что.
- Какая она - сказал я, и, подумав, выбрал самое страшное ругательство из всех возможных, бывших в ассортименте - фашистка!
А через несколько дней, или даже больше, все сидели во дворе во время то ли очередного праздника, то ли по случаю чьего-то дня рождения. Знаете эти одесские дворы, эти столы через двор, этот жаркий летний день и запах жареной рыбы, и сидят вокруг люди всех сословий, от инженеров до дворников. И детвора сидит рядом со взрослыми. И сидит Света со своей мамой. И идет о чем-то разговор, и дети в нем даже участвуют.
И тут тетя Валя - спокойно так, невзначай, сказала моей маме, а также всем присутствующим рядом: - А вот он меня давеча фашисткой назвал.
Мои родители на меня посмотрели, а мама даже ахнула, мол, как?! - а я почувствовал себя... неописуемо в общем я себя почувствовал. Как-то разговор на этой теме не зафиксировался, впрочем, я уже его не слышал, потому что попытался тихо и незаметно исчезнуть, и поднимался по этой длинной, высокой железной лестнице, ведущей на наш балкон. Меня конечно поразило это предательство, я тогда еще не понимал, что жалеющий чужой никогда не перебьет в иерархии жестокого родного.
Впрочем, я все равно до сих пор время от времени ведусь. А потом сам себе - "Семен Семеныч!" (с)
Да, и если увидите, что какого-нибудь ребенка бьют так, как били эту Свету - все таки вызовите полицию, если вы в цивилизованной стране живете, конечно.