КнигоРифмование
Whatever:
Пока длятся эти часы… (с)
Не могу сказать, что точно знаю, как работает этот роман и в чём его средоточие - несмотря на долгие вереницы мыслей и разговоров о нём. Сколь естественен каждый жест, столь же он и предопределён, неслучайнен и неумолим. Сколь замкнуты героини в своих бесконечно длящихся часах, столь же свободны они в перекличке друг с другом - годы разделяют их, но они так похоже встают по утрам, расчёсывают волосы, подносят ладошки чашечкой к лицу, умываясь. И в этом столько значительности и нерва, сколько никаким несчастным Прустам и не снилось.
Эти пары «столько-сколько», видимо, и создают основное обаяние «Часов». Такой фокус, где в один маленький ящик вмещается ещё, и ещё, и ещё. Не хочется говорить, что это «Миссис Дэллоуэй» (черновое название которой - «Часы»), усложнённая четвёртым измерением. Это не литературная вторичность - слишком уж жива героиня Вирджиния, чтобы можно было пристыдить то там, то тут выглядывающую Вирджинию-автора. Любовь Каннингема к своим героиням так чиста, так преданна, что я готова ударить по лицу любого, кто скажет, что этот роман - постмодернистский.
Важно не то, что три несчастных умных женщины одинаково умываются, недоумевая, как прожить этот день, состоящий из стольких часов, важна их борьба с собственной неполноценностью, у которой столько лиц. Важен их выбор и его последствия, важен тот рисунок, который - не торопясь, не мельтеша - они прочертили своей жизнью. И важно то - как эти рисунки пересеклись, оказавшись каждый лишь отрезком чего-то большего… Но это всё потом, а сейчас просто жить. Жить, пока длятся эти часы.
3. Vladimir Nabokov Lolita / Владимир Набоков «Лолита»
Whatever:
Открытие Америки
Я долго побаивалась «Лолиту». Потому что жаль было молодого Сирина, юного, свежего, бесконечно мощного писателя, которого так мало помнят. Ибо слава похожа на неделимое число, и угнездившись в одном месте, она непременно обходит стороной другие. "Лолита" возвеличила и обокрала своего автора.
Но это всё литература. А если воспринимать роман как реальность (а только так и нужно воспринимать бессмертные истории), не хватит всей жидкости организма, чтобы выплакать горечь того, что в мелодии детского смеха нет голоса Ло.
Странная связь престарелой Европы и юной Америки - это огромное эпическое полотно, раскинувшееся от калифорнийских берегов до трущоб Нью-Джерси, от кленовой багряности Новой Англии до бескрайней пустоты Техаса. Это всё - Лолита. Это всё - рай, небо которого горит адским пламенем. Это всё - мир по ту сторону океана, увиденный нами впервые. Молодой, бездумный и обречённый.
Говорят, несмотря на всю свою пластическую изобретательность, мир Набокова холодненький, как свежемороженая сардина, из-за отсутствия этического. Всё это страшная глупость. Может быть, он единственный человек, который наглядно доказал, что этика существует вне зависимости от того, принимают её люди или нет. Потому что если монстр может понять любовь и покориться ей, и возродиться ею, пускай и на пороге смерти, значит любовь - закон непреложный.
top_or:
Опасность острова
«Ни один человек не остров», - сказал умный мужчина Джон Донн.
"Мы изолированы (будто каждый на своем острове) от чужих трагедий", - сказал умный мужчина Гейман.
"Ни один человек не смеет быть островом по отношению к тому, кого он любит", - говорю я, дважды прочитав "Лолиту".
Первое прочтение ушло в основном на смакование описаний зарождения и развития наблюдательного обожания. все эти загорелые коленки, следы помады на трубочке от коктейля, этот персиковый пушок - вся эта и другая эротика и порнография должны быть знакомы любому влюблённому, не столько сами по себе, сколько по одинаковому, видимо, для всех придыханию. Это так универсально и незыблемо, что бедная моя голова! Так сладко и жутко.
понадобился почти год охлаждения головы от первого шока и второе прочтение, чтобы найти следующие бонусы: 1) менее околдовывающее, чем влюбленность, но заметное даже на её фоне настоящее американское road-movie (внезапно!), сделанное так качественно, что компания кока-кола, вместе со всеми владельцами придорожных кафешек, по-моему, теперь должны пожизненно расплачиваться с потомками ВВ; 2) килотонны тротилла сарказма, распиханные, как палочки динамита по мультику "том и джерри", по всем строчкам, кроме, конечно, тех, которые тонут в шелке и меде. и самое интересное. 3) феерическое расставление точек над месье Гумбертом. вдруг оказалось, что он совершенно в той же самой мере влюблен, что и страшен. бесконечно влюблен и бесконечно страшен, если уточнять, но главное - в одной и той же мере. от таких новостей ощущение универсальности его переживаний получает гораздо более горький привкус.
узнавать себя в чудовище читателю, конечно, не очень-то приятно. но вот в чём фокус. с ГГ в итоге случилось чудо: под занавес он наконец-то смог стать человеком, пускай и потеряв все. я уверена, что любовь действительно способна на такое превращение. Страшно другое - гораздо более вероятно обратное. каждый, кто любит, в любую секунду рискует превратиться в чудовище, мотивируя это безусловным правом любви, а на самом деле - ничем, кроме эгоизма. каждый ходит по краю пропасти, соскользнув в которую, в блаженстве свободного падения обязательно наделит себя сверхчеловеческими полномочиями игнорировать чувства объекта своей любви. и это куда хуже неизбежного краха, следующего за любым, даже самым долгим падением. поэтому ни за что нельзя забывать, надо сделать из этого мантру что ли: Ни один человек не смеет быть островом по отношению к тому, кого он любит.
Пока длятся эти часы… (с)
Не могу сказать, что точно знаю, как работает этот роман и в чём его средоточие - несмотря на долгие вереницы мыслей и разговоров о нём. Сколь естественен каждый жест, столь же он и предопределён, неслучайнен и неумолим. Сколь замкнуты героини в своих бесконечно длящихся часах, столь же свободны они в перекличке друг с другом - годы разделяют их, но они так похоже встают по утрам, расчёсывают волосы, подносят ладошки чашечкой к лицу, умываясь. И в этом столько значительности и нерва, сколько никаким несчастным Прустам и не снилось.
Эти пары «столько-сколько», видимо, и создают основное обаяние «Часов». Такой фокус, где в один маленький ящик вмещается ещё, и ещё, и ещё. Не хочется говорить, что это «Миссис Дэллоуэй» (черновое название которой - «Часы»), усложнённая четвёртым измерением. Это не литературная вторичность - слишком уж жива героиня Вирджиния, чтобы можно было пристыдить то там, то тут выглядывающую Вирджинию-автора. Любовь Каннингема к своим героиням так чиста, так преданна, что я готова ударить по лицу любого, кто скажет, что этот роман - постмодернистский.
Важно не то, что три несчастных умных женщины одинаково умываются, недоумевая, как прожить этот день, состоящий из стольких часов, важна их борьба с собственной неполноценностью, у которой столько лиц. Важен их выбор и его последствия, важен тот рисунок, который - не торопясь, не мельтеша - они прочертили своей жизнью. И важно то - как эти рисунки пересеклись, оказавшись каждый лишь отрезком чего-то большего… Но это всё потом, а сейчас просто жить. Жить, пока длятся эти часы.
3. Vladimir Nabokov Lolita / Владимир Набоков «Лолита»
Whatever:
Открытие Америки
Я долго побаивалась «Лолиту». Потому что жаль было молодого Сирина, юного, свежего, бесконечно мощного писателя, которого так мало помнят. Ибо слава похожа на неделимое число, и угнездившись в одном месте, она непременно обходит стороной другие. "Лолита" возвеличила и обокрала своего автора.
Но это всё литература. А если воспринимать роман как реальность (а только так и нужно воспринимать бессмертные истории), не хватит всей жидкости организма, чтобы выплакать горечь того, что в мелодии детского смеха нет голоса Ло.
Странная связь престарелой Европы и юной Америки - это огромное эпическое полотно, раскинувшееся от калифорнийских берегов до трущоб Нью-Джерси, от кленовой багряности Новой Англии до бескрайней пустоты Техаса. Это всё - Лолита. Это всё - рай, небо которого горит адским пламенем. Это всё - мир по ту сторону океана, увиденный нами впервые. Молодой, бездумный и обречённый.
Говорят, несмотря на всю свою пластическую изобретательность, мир Набокова холодненький, как свежемороженая сардина, из-за отсутствия этического. Всё это страшная глупость. Может быть, он единственный человек, который наглядно доказал, что этика существует вне зависимости от того, принимают её люди или нет. Потому что если монстр может понять любовь и покориться ей, и возродиться ею, пускай и на пороге смерти, значит любовь - закон непреложный.
top_or:
Опасность острова
«Ни один человек не остров», - сказал умный мужчина Джон Донн.
"Мы изолированы (будто каждый на своем острове) от чужих трагедий", - сказал умный мужчина Гейман.
"Ни один человек не смеет быть островом по отношению к тому, кого он любит", - говорю я, дважды прочитав "Лолиту".
Первое прочтение ушло в основном на смакование описаний зарождения и развития наблюдательного обожания. все эти загорелые коленки, следы помады на трубочке от коктейля, этот персиковый пушок - вся эта и другая эротика и порнография должны быть знакомы любому влюблённому, не столько сами по себе, сколько по одинаковому, видимо, для всех придыханию. Это так универсально и незыблемо, что бедная моя голова! Так сладко и жутко.
понадобился почти год охлаждения головы от первого шока и второе прочтение, чтобы найти следующие бонусы: 1) менее околдовывающее, чем влюбленность, но заметное даже на её фоне настоящее американское road-movie (внезапно!), сделанное так качественно, что компания кока-кола, вместе со всеми владельцами придорожных кафешек, по-моему, теперь должны пожизненно расплачиваться с потомками ВВ; 2) килотонны тротилла сарказма, распиханные, как палочки динамита по мультику "том и джерри", по всем строчкам, кроме, конечно, тех, которые тонут в шелке и меде. и самое интересное. 3) феерическое расставление точек над месье Гумбертом. вдруг оказалось, что он совершенно в той же самой мере влюблен, что и страшен. бесконечно влюблен и бесконечно страшен, если уточнять, но главное - в одной и той же мере. от таких новостей ощущение универсальности его переживаний получает гораздо более горький привкус.
узнавать себя в чудовище читателю, конечно, не очень-то приятно. но вот в чём фокус. с ГГ в итоге случилось чудо: под занавес он наконец-то смог стать человеком, пускай и потеряв все. я уверена, что любовь действительно способна на такое превращение. Страшно другое - гораздо более вероятно обратное. каждый, кто любит, в любую секунду рискует превратиться в чудовище, мотивируя это безусловным правом любви, а на самом деле - ничем, кроме эгоизма. каждый ходит по краю пропасти, соскользнув в которую, в блаженстве свободного падения обязательно наделит себя сверхчеловеческими полномочиями игнорировать чувства объекта своей любви. и это куда хуже неизбежного краха, следующего за любым, даже самым долгим падением. поэтому ни за что нельзя забывать, надо сделать из этого мантру что ли: Ни один человек не смеет быть островом по отношению к тому, кого он любит.