Про старушку на лавочке.
В скверике на лавке плакала старуха. Отнимет платочек от глаз, сморкнется и опять: «У-у…».
Подсел к ней бородатый гражданин с портфелем.
Он представлял, пожалуй, самую неочевидную из наук - психологию. И хотя он спешил, не раздумывая принял участие в пожилом человеке, - а ну помирает?
Тронул плачущую за плечо: - Вам плохо?
Люди старой закалки неохотно делятся болячками, но эта и не думала менжеваться: - Хуёво! - говорит.
В нос шибануло спиртным. Психолог отшатнулся, но старая впилась в него костлявыми крючьями, как коршун и взмолилась:
- Не пужайтесь, паренёк! Я в рот не беру. Это он заставляет. Пей, говорит, или в мертвую волью. Ещё и издевается. Три пердинки до смерти меня кличет. А мне больше семидесяти не дают.
Психологу стало неловко за предвзятость. Старушка кажется была в беде.
- Кто он? - спросил бородач.
- Толя внук. Споить хочет и в психушку притулить, а в квартирке моей одуплиться. Намедни поколотил, что закурить не дала. А я бросила еще в пятьдесят третьем, - как Сталин на повышение ушел. Теперь курево наготове держу. - сметливая старушка хлопнула по карману кацавейки - брякнули спички.
Это было возмутительно. Психолог внимательно слушал злоключения несчастной и мрачнел.
Аж борода наэлектризовалась, как при дикой грозе, когда немыслимые молнии ебашат в землю, заставляя червей копать наружу, а млекопитающих наоборот.
Со слов старухи, внук бухал, как лабораторная крыса, помазавшая губы в рамках исследования алкоголизма.
Будь у Толи отец, он бы переломал мальчику руки и паршивец забыл, как прикасаться к рюмке. И никто не осудил бы подобную уловку.
Даже Макаренко. Как-то зимой тот взялся за наган, и лишь благодаря нежеланию самому чистить снег, не отправил к праотцам беспризорника.
Под прыгающим дулом шпалера, юный пария понял, - лучше копать, нежели быть закопанным, и впредь не залупался, а перековывался повышенными темпами.
В книжке «Педагогическая поэма» об этом тиснуто. Автор как бы тонко намекает - разумному, доброму, вечному не помешают пистолеты…
Но, родители Толика опочили, а у бабушки нет вороненого аргумента, чтоб диктовать добрую волю.
- А сколько лет внуку? - спрашивает психолог.
- Восемнадцать стукнуло.
- Тогда полноте убиваться, любезная! Завтра ему в армию, там исправится. Веселей! Вспомните же киноленту «Солдат Иван Бровкин».
А бабака ему: - Куёвкин! Не годен он, - пальцы на ногах сросшиеся - ласты, не ноги. Чем он флоту не угодил, не понимаю...
Психолог развел руками: - Тогда, остается милиция. Там уж точно приструнят.
Старушонка пригорюнилась: - Что я, коллаборационист? - своих в бастилию. Знамо, терпеть, покуда не утрамбует меня. Эх, жизнь проперженная…
У психолога от этакой простодушной обыденной жертвенности «знамо терпеть… жизнь проперженная» - ком в горле.
Побарабанил пальцами по портфелю, подергал за бородку и, вдруг просиял: - Есть идея, и есть человек! Ручаюсь, Толик оставит вас в покое, или я не знаю шкурной психологии деградирующей личности.
- Валяй, покуда когти не отбросила. - дала добро бабка.
Толик курил на лавочке, когда бородач спросил огоньку.
Чиркнув спичкой, психолог на мгновенье взгляну в лицо угрюмого юноши.
Молодое, оно уже несло печальные черточки преждевременного отупения. В запавшие глаза под набрякшими веками было тягостно взглянуть.
«Две голубые дырки во внутричерепную пустоту» - с неприязнью констатировал психолог.
- Полярники курят только Мальборо. - сказал он, пряча в карман заветную красно-белую пачку и возвращая Толику спички.
Развязно брякнулся рядом, затянулся добрым табачком.
- Вы полярник? - без малейшего пиетета к мужественной профессии, спросил негодяй.
- Да. Кочумал на льдине, что Умка. Хватил лиха: дубарина, сухари да тушенка, ни тебе пива, ни баб. Не то что нынче...
Толя несколько оживился: - А сейчас что, баб разрешили?
- Да. - отвечал незнакомец. - Секретная директива пленума ЦэКа разрешила баб на станциях. Даешь подписку не трёкать, и шатай шатуру.
- В смысле?
- Бацайся сколько хочешь, - КПСС одобряет. Половой вопрос в условиях мерзлоты снят.
- Кхым... - говорит Толя. - А как там… вообще?
- Это ты про романтику? Серверное сияние, то сё?
- Про оклад.
«Никакой эмоциональной вовлеченности, эмпатии. Деньги - всё! О, какой неприятный, низкий тип!» - препарировал психолог молодчика.
- Полгода зимовки - «Запорожец». Еще и погудеть останется.
- Полгода это долго.
- Пролетают как каникулы у бабушки. - сказал бородач. - Здравница: фикусы, светло, бассейн, байковая пижама. Кукурузник с витаминами: икра, сервелат, огурчики. После смены двести пятьдесят коньячку и пиво от пуза. А коли мало, - так всегда ж можно допиздеться...
И подмигнул.
Толик потер лоб. Эх, промолвил, деньги мне позарез...
Полярник отбросил окурок и сказал задушевно: - Понравился ты мне! Себя в молодости вспомнил. Ступай по этому адресу, там сидит вербовщик, скажешь от меня, - он мой кореш, он поможет.
- Вырезать аппендицит вы уже не успеваете, но залечить зубы вполне.
С приятнейшей улыбкой, но ледяным взором, вербовщик оттиснул печать на трудовом договоре, - отступать Толе стало некуда.
- Послезавтра, в девять ноль-ноль, на вокзале.
Толик замялся: - А подписка?
- Какая? - вылупился вербовщик.
- О неразглашении. Ну, что женщины… Что я их того…
Вербовщик выдвинул ящик стола. Пошарил там и развел руками: - Бланки кончились.
Толя заметно встревожился: - Как же без допуска, товарищ? Все того, а я…
Трухай себе на здоровье, говорит тот. Вернешься, задним числом подпишешь. Обычное дело. Ну, бывай. Привет товарищу Кулаковой.
- Передам. А кто это?
- Приятная девушка. Подружитесь…
Станция на здравницу не походила. Железные шале, смахивающие на морские контейнеры. Глаза невольно искали надпись «Совфрахт».
Из баб, на огонёк заглядывали лишь белые медведицы с пиздюками. Румяные комсомолки мерещились во сне.
Кукурузер с витаминами прилетит, лишь если кто тяжело занеможет. Из вкусненького в самолете лишь слово «кукуруз».
А погода такова, что бывалоча (бают старожилы), биплан прикандёхает забрать уже филе в глазури - промороженный труп романтика.
Спирт был. В медицинских целях. Стаканчик вина по праздникам, - с целью выбесить, не иначе. В остальном - «прохибишн», и ебашим, ебашим...
Из любимых развлечений: просмотр северного сияния и сеансы односторонней связи с тов. Кулаковой.
Бассейн к чести сказать, был. Так и назывался - «бассейн Карского моря», бля.
Психолог двигался через сквер. Увидал старушку, коей оказал маленькую услугу. Подле неё сидел милиционер и что-то оживленно задвигал. Судя по скупым, рубленым жестам, он был зол.
Как психолог не спешил, но присел на соседней лавке. Слухает.
- Ступай домой! - фамильярно требовал милиционер. - Ты опять пьяна! Стыд у тебя есть? Был бы жив Толя, полюбовался бы. Э-эх!
Махнул рукой и пошел прочь.
Несколько обескураженный смертью отщепенца, психолог догнал служителя.
Извините, говорит, я случайно услышал про Толю. Шапочно были знакомы. Что произошло?
- Съели Толю.
- Кто?!
- Хуй в пальто. Медведи.
Милиционер был страшно зол.
- Как?!
- С аппетитом! Как участковый, я знал Толю - золото парень. Не пил, работал, заочно учился. И бабке энтой пить не давал. Носился с ней, что с порядочной. А она его даже поколачивала, что шкалики отбирал.
Парнишка замудохался. А недавно завербовался на севера. Подзаработаю, да и отдохну, говорит мне. А вы за бабусей пригляньте, одна она у меня.
Пиздозвон какой-то ему Пицунду посулил - поехал. Бабака от радости прыгала блядь до третьего этажа. Медведь его там и задрал. Такой кандибобер…
(С) А. Болдырев
Подсел к ней бородатый гражданин с портфелем.
Он представлял, пожалуй, самую неочевидную из наук - психологию. И хотя он спешил, не раздумывая принял участие в пожилом человеке, - а ну помирает?
Тронул плачущую за плечо: - Вам плохо?
Люди старой закалки неохотно делятся болячками, но эта и не думала менжеваться: - Хуёво! - говорит.
В нос шибануло спиртным. Психолог отшатнулся, но старая впилась в него костлявыми крючьями, как коршун и взмолилась:
- Не пужайтесь, паренёк! Я в рот не беру. Это он заставляет. Пей, говорит, или в мертвую волью. Ещё и издевается. Три пердинки до смерти меня кличет. А мне больше семидесяти не дают.
Психологу стало неловко за предвзятость. Старушка кажется была в беде.
- Кто он? - спросил бородач.
- Толя внук. Споить хочет и в психушку притулить, а в квартирке моей одуплиться. Намедни поколотил, что закурить не дала. А я бросила еще в пятьдесят третьем, - как Сталин на повышение ушел. Теперь курево наготове держу. - сметливая старушка хлопнула по карману кацавейки - брякнули спички.
Это было возмутительно. Психолог внимательно слушал злоключения несчастной и мрачнел.
Аж борода наэлектризовалась, как при дикой грозе, когда немыслимые молнии ебашат в землю, заставляя червей копать наружу, а млекопитающих наоборот.
Со слов старухи, внук бухал, как лабораторная крыса, помазавшая губы в рамках исследования алкоголизма.
Будь у Толи отец, он бы переломал мальчику руки и паршивец забыл, как прикасаться к рюмке. И никто не осудил бы подобную уловку.
Даже Макаренко. Как-то зимой тот взялся за наган, и лишь благодаря нежеланию самому чистить снег, не отправил к праотцам беспризорника.
Под прыгающим дулом шпалера, юный пария понял, - лучше копать, нежели быть закопанным, и впредь не залупался, а перековывался повышенными темпами.
В книжке «Педагогическая поэма» об этом тиснуто. Автор как бы тонко намекает - разумному, доброму, вечному не помешают пистолеты…
Но, родители Толика опочили, а у бабушки нет вороненого аргумента, чтоб диктовать добрую волю.
- А сколько лет внуку? - спрашивает психолог.
- Восемнадцать стукнуло.
- Тогда полноте убиваться, любезная! Завтра ему в армию, там исправится. Веселей! Вспомните же киноленту «Солдат Иван Бровкин».
А бабака ему: - Куёвкин! Не годен он, - пальцы на ногах сросшиеся - ласты, не ноги. Чем он флоту не угодил, не понимаю...
Психолог развел руками: - Тогда, остается милиция. Там уж точно приструнят.
Старушонка пригорюнилась: - Что я, коллаборационист? - своих в бастилию. Знамо, терпеть, покуда не утрамбует меня. Эх, жизнь проперженная…
У психолога от этакой простодушной обыденной жертвенности «знамо терпеть… жизнь проперженная» - ком в горле.
Побарабанил пальцами по портфелю, подергал за бородку и, вдруг просиял: - Есть идея, и есть человек! Ручаюсь, Толик оставит вас в покое, или я не знаю шкурной психологии деградирующей личности.
- Валяй, покуда когти не отбросила. - дала добро бабка.
Толик курил на лавочке, когда бородач спросил огоньку.
Чиркнув спичкой, психолог на мгновенье взгляну в лицо угрюмого юноши.
Молодое, оно уже несло печальные черточки преждевременного отупения. В запавшие глаза под набрякшими веками было тягостно взглянуть.
«Две голубые дырки во внутричерепную пустоту» - с неприязнью констатировал психолог.
- Полярники курят только Мальборо. - сказал он, пряча в карман заветную красно-белую пачку и возвращая Толику спички.
Развязно брякнулся рядом, затянулся добрым табачком.
- Вы полярник? - без малейшего пиетета к мужественной профессии, спросил негодяй.
- Да. Кочумал на льдине, что Умка. Хватил лиха: дубарина, сухари да тушенка, ни тебе пива, ни баб. Не то что нынче...
Толя несколько оживился: - А сейчас что, баб разрешили?
- Да. - отвечал незнакомец. - Секретная директива пленума ЦэКа разрешила баб на станциях. Даешь подписку не трёкать, и шатай шатуру.
- В смысле?
- Бацайся сколько хочешь, - КПСС одобряет. Половой вопрос в условиях мерзлоты снят.
- Кхым... - говорит Толя. - А как там… вообще?
- Это ты про романтику? Серверное сияние, то сё?
- Про оклад.
«Никакой эмоциональной вовлеченности, эмпатии. Деньги - всё! О, какой неприятный, низкий тип!» - препарировал психолог молодчика.
- Полгода зимовки - «Запорожец». Еще и погудеть останется.
- Полгода это долго.
- Пролетают как каникулы у бабушки. - сказал бородач. - Здравница: фикусы, светло, бассейн, байковая пижама. Кукурузник с витаминами: икра, сервелат, огурчики. После смены двести пятьдесят коньячку и пиво от пуза. А коли мало, - так всегда ж можно допиздеться...
И подмигнул.
Толик потер лоб. Эх, промолвил, деньги мне позарез...
Полярник отбросил окурок и сказал задушевно: - Понравился ты мне! Себя в молодости вспомнил. Ступай по этому адресу, там сидит вербовщик, скажешь от меня, - он мой кореш, он поможет.
- Вырезать аппендицит вы уже не успеваете, но залечить зубы вполне.
С приятнейшей улыбкой, но ледяным взором, вербовщик оттиснул печать на трудовом договоре, - отступать Толе стало некуда.
- Послезавтра, в девять ноль-ноль, на вокзале.
Толик замялся: - А подписка?
- Какая? - вылупился вербовщик.
- О неразглашении. Ну, что женщины… Что я их того…
Вербовщик выдвинул ящик стола. Пошарил там и развел руками: - Бланки кончились.
Толя заметно встревожился: - Как же без допуска, товарищ? Все того, а я…
Трухай себе на здоровье, говорит тот. Вернешься, задним числом подпишешь. Обычное дело. Ну, бывай. Привет товарищу Кулаковой.
- Передам. А кто это?
- Приятная девушка. Подружитесь…
Станция на здравницу не походила. Железные шале, смахивающие на морские контейнеры. Глаза невольно искали надпись «Совфрахт».
Из баб, на огонёк заглядывали лишь белые медведицы с пиздюками. Румяные комсомолки мерещились во сне.
Кукурузер с витаминами прилетит, лишь если кто тяжело занеможет. Из вкусненького в самолете лишь слово «кукуруз».
А погода такова, что бывалоча (бают старожилы), биплан прикандёхает забрать уже филе в глазури - промороженный труп романтика.
Спирт был. В медицинских целях. Стаканчик вина по праздникам, - с целью выбесить, не иначе. В остальном - «прохибишн», и ебашим, ебашим...
Из любимых развлечений: просмотр северного сияния и сеансы односторонней связи с тов. Кулаковой.
Бассейн к чести сказать, был. Так и назывался - «бассейн Карского моря», бля.
Психолог двигался через сквер. Увидал старушку, коей оказал маленькую услугу. Подле неё сидел милиционер и что-то оживленно задвигал. Судя по скупым, рубленым жестам, он был зол.
Как психолог не спешил, но присел на соседней лавке. Слухает.
- Ступай домой! - фамильярно требовал милиционер. - Ты опять пьяна! Стыд у тебя есть? Был бы жив Толя, полюбовался бы. Э-эх!
Махнул рукой и пошел прочь.
Несколько обескураженный смертью отщепенца, психолог догнал служителя.
Извините, говорит, я случайно услышал про Толю. Шапочно были знакомы. Что произошло?
- Съели Толю.
- Кто?!
- Хуй в пальто. Медведи.
Милиционер был страшно зол.
- Как?!
- С аппетитом! Как участковый, я знал Толю - золото парень. Не пил, работал, заочно учился. И бабке энтой пить не давал. Носился с ней, что с порядочной. А она его даже поколачивала, что шкалики отбирал.
Парнишка замудохался. А недавно завербовался на севера. Подзаработаю, да и отдохну, говорит мне. А вы за бабусей пригляньте, одна она у меня.
Пиздозвон какой-то ему Пицунду посулил - поехал. Бабака от радости прыгала блядь до третьего этажа. Медведь его там и задрал. Такой кандибобер…
(С) А. Болдырев