Эклектичненько, да.
...их, конечно, можно троллить, Лициний, можно над ними стебаться, называя ватниками и vatnique - тех из них, кто в мирное время выглядит вполне совместимо с высшей нервной деятельностью, - но это шутки висельника.
Ты спрашиваешь меня, зачем я всегда держу в ленте несколько ватников и не затем ли, чтобы "видеть весь спектр человеческого разнообразия".
Нет, мой друг, не для того. Я держу их перед глазами, чтобы ни на секунду не забывать и каждую минуту помнить (это была риторическая тавтология), в чьей стране нахожусь, кто идёт мне навстречу на улицах, и сидит рядом на скамейках и в кафе. Да, у многих из них чистые ногти и грамотная речь, многие наружно схожи со мной и иногда имеют схожий с моим опыт, но внешнее сходство не должно вводить меня в заблуждение. Диалог невозможен. Они другие. Они в большинстве и в своём праве. Это их дом. Это их империя. Это их идолы. Это их страхи и аппетиты.
А мы, бедный мой друг, принадлежащие другому Богу, дышим ровно до тех пор, пока идолы, которых они боятся безотчётным, неназываемым страхом, не потребовали в торжественной обстановке выпустить нам потроха.
Как в зверинце про некоторых животных, скользнувших по тебе глазами, сразу понятно, что они видят кусок еды, по недоразумению пока отделённый преградой, так по ватникам сразу понятно, что ты и всё твоё для них складской ресурс на тот момент, когда надои, настриги и нравы рухнут, брюхо подведёт окончательно, и понадобится, как велят традиции предков, помазать идола по усам твоей свежеизъятой печенью. В их мире, Лициний, у тебя другой функции нет, что бы ты ни придумывал себе про своё умение работать с невидимым.
Воистину, в тот момент, когда ты думаешь, что сидишь в гостиной с друзьями, затягиваясь из черешневой трубки и отпуская bon mots, я вижу только фургон, набитый жертвенными животными, которые едут на бойню, рассказывая друг другу изящные анекдоты о своих мясниках.
Ты спросишь на это: "Так что же делать?"
Будь мы с тобой иудейского корня, я бы знал, что ответить на этот вопрос, но уж коли не дано, то просто пришли мне ещё того бирманского табаку, потому что прежний твой подарок почти закончился, а тебе за то пришлю нашего любимого портвейну из своих погребов, и продолжим шутить, цитировать и разглядывать невидимое, пока их идолы не проголодаются окончательно.
Только помни, друг мой, что предаваться этим досугам по дороге на бойню красиво и поучительно лишь в том случае, когда продиктовано трезвостью и присутствием духа, а никак не слепотой к истинному положению вещей.
Vale и v.m.,
твой Хамстерий Родентус, эсквайр.
Ты спрашиваешь меня, зачем я всегда держу в ленте несколько ватников и не затем ли, чтобы "видеть весь спектр человеческого разнообразия".
Нет, мой друг, не для того. Я держу их перед глазами, чтобы ни на секунду не забывать и каждую минуту помнить (это была риторическая тавтология), в чьей стране нахожусь, кто идёт мне навстречу на улицах, и сидит рядом на скамейках и в кафе. Да, у многих из них чистые ногти и грамотная речь, многие наружно схожи со мной и иногда имеют схожий с моим опыт, но внешнее сходство не должно вводить меня в заблуждение. Диалог невозможен. Они другие. Они в большинстве и в своём праве. Это их дом. Это их империя. Это их идолы. Это их страхи и аппетиты.
А мы, бедный мой друг, принадлежащие другому Богу, дышим ровно до тех пор, пока идолы, которых они боятся безотчётным, неназываемым страхом, не потребовали в торжественной обстановке выпустить нам потроха.
Как в зверинце про некоторых животных, скользнувших по тебе глазами, сразу понятно, что они видят кусок еды, по недоразумению пока отделённый преградой, так по ватникам сразу понятно, что ты и всё твоё для них складской ресурс на тот момент, когда надои, настриги и нравы рухнут, брюхо подведёт окончательно, и понадобится, как велят традиции предков, помазать идола по усам твоей свежеизъятой печенью. В их мире, Лициний, у тебя другой функции нет, что бы ты ни придумывал себе про своё умение работать с невидимым.
Воистину, в тот момент, когда ты думаешь, что сидишь в гостиной с друзьями, затягиваясь из черешневой трубки и отпуская bon mots, я вижу только фургон, набитый жертвенными животными, которые едут на бойню, рассказывая друг другу изящные анекдоты о своих мясниках.
Ты спросишь на это: "Так что же делать?"
Будь мы с тобой иудейского корня, я бы знал, что ответить на этот вопрос, но уж коли не дано, то просто пришли мне ещё того бирманского табаку, потому что прежний твой подарок почти закончился, а тебе за то пришлю нашего любимого портвейну из своих погребов, и продолжим шутить, цитировать и разглядывать невидимое, пока их идолы не проголодаются окончательно.
Только помни, друг мой, что предаваться этим досугам по дороге на бойню красиво и поучительно лишь в том случае, когда продиктовано трезвостью и присутствием духа, а никак не слепотой к истинному положению вещей.
Vale и v.m.,
твой Хамстерий Родентус, эсквайр.