Испанское
Хочется сказать с ехидцей, что Эль Греко шлёпал свои апостолаты, как какая-нибудь Дарья Донцова, но на самом деле мои глаза видели так много огнедышащей красоты и старых, свирепых камней, столько испанского полотна и красок, что я никогда больше не смогу отождествлять живопись с итальянцами на уровне безусловной реакции "цветок - роза".
Свирепое, яростное, безусловно прекрасное мясо испанского художества. Ломаное, угловатое, отчёркнутое жирной угольной линией, вылепленное глубокими, как De Profundo, тенями.
Толедо нельзя съесть в один глоток, не переваришь, а то и отравишься. Туда надо возвращаться и возвращаться, на этот странный камень, обросший городом, как мхом.
Надо возвращаться и к Гойе, и к Рибере, и к Эль Греко с его свинцовыми телами и пунцовыми складками.
Испанская живопись не разбросана по Европе, как остальные, а лежит в одной горсти радиоактивным бруском.
Испанское вино примерно такое же.
Испанская еда - для лужёного желудка, но ты идёшь на эту верную смерть, как средневековые святые: с фанатичным огнём в глазах и радостью в сердце.
Избыточные краски, звуки, крик - всё тут кричит: оранжевые апельсины в глянцевых зелёных кронах, синее небо над ними, терракота и уличная майолика Севильи, сталь толедских клинков, чёрные тени и солнце, выжигающее своим сиянием непривычные северные глаза.
По-английски тут не говорят от слова совсем. Как справляюсь? Да так, как-то. Поржали вместе - вроде и договорились.
Где у северянина технология и визуальная коммуникация, у испанца стоит на каждом повороте живой человек и пальцами показывает сошедшим с самолёта пассажирам, куда идти. Безопасность тружеников вокзальной справки - это не пластиковая панель, не защитная перегородка, а верёвка, которая держит вопрошающих на безопасных полутора метрах от вопрошаемых. И они друг другу орут по-испански. Не то чтобы они на обычном расстоянии умели тихо. Но на полутора метрах в справочной - it's official.
Поэтому вагоны скоростного поезда грозят, увещевают и умоляют соблюдать тишину.
Часто получается.
Мы в Севилье. Плевать на всё, мы в Севилье, и я успела перед уроками накатить красного с хамоном.
Свирепое, яростное, безусловно прекрасное мясо испанского художества. Ломаное, угловатое, отчёркнутое жирной угольной линией, вылепленное глубокими, как De Profundo, тенями.
Толедо нельзя съесть в один глоток, не переваришь, а то и отравишься. Туда надо возвращаться и возвращаться, на этот странный камень, обросший городом, как мхом.
Надо возвращаться и к Гойе, и к Рибере, и к Эль Греко с его свинцовыми телами и пунцовыми складками.
Испанская живопись не разбросана по Европе, как остальные, а лежит в одной горсти радиоактивным бруском.
Испанское вино примерно такое же.
Испанская еда - для лужёного желудка, но ты идёшь на эту верную смерть, как средневековые святые: с фанатичным огнём в глазах и радостью в сердце.
Избыточные краски, звуки, крик - всё тут кричит: оранжевые апельсины в глянцевых зелёных кронах, синее небо над ними, терракота и уличная майолика Севильи, сталь толедских клинков, чёрные тени и солнце, выжигающее своим сиянием непривычные северные глаза.
По-английски тут не говорят от слова совсем. Как справляюсь? Да так, как-то. Поржали вместе - вроде и договорились.
Где у северянина технология и визуальная коммуникация, у испанца стоит на каждом повороте живой человек и пальцами показывает сошедшим с самолёта пассажирам, куда идти. Безопасность тружеников вокзальной справки - это не пластиковая панель, не защитная перегородка, а верёвка, которая держит вопрошающих на безопасных полутора метрах от вопрошаемых. И они друг другу орут по-испански. Не то чтобы они на обычном расстоянии умели тихо. Но на полутора метрах в справочной - it's official.
Поэтому вагоны скоростного поезда грозят, увещевают и умоляют соблюдать тишину.
Часто получается.
Мы в Севилье. Плевать на всё, мы в Севилье, и я успела перед уроками накатить красного с хамоном.