Три поросенка
https://www.netslova.ru/ahadov/baku-2.html
"ТРИ ПОРОСЁНКА"
Если вы спросите меня, случилась ли вся эта история на самом деле, я вам не отвечу. Может быть, именно так всё и было. А, может быть, и не совсем так. А, может быть, и совсем не так. Ведь каждый помнит по-своему и своё. Но то, что мой рассказ родился не на пустом месте - наверное, очевидно каждому.
Давным-давно в одном южном городе Советского Союза жил-был очень дружный школьный класс. Восьмой "В". Ровно сорок человек - мальчиков и девочек. Они знали друг друга и друг о друге всё или почти всё, потому что почти все учились вместе с первого класса, да и жили рядом со школой. Помимо уроков многие участвовали в школьном хоре, играли в гандбол в одной команде, маршировали строем в военной игре "Зарница", собирали металлолом и макулатуру, как примерные пионеры. И с уроков на "шаталу" в кино сбегали тоже все вместе. Никто не отставал.
Так было до восьмого класса, так же происходило и в восьмом. Школа являлась обычной десятилеткой, в которую приходили в семь лет. То есть, каждому из одноклассников в ту пору было примерно 15. Изменилось в восьмом только одно: в школе появился новый учитель математики, Молодой. Интеллигентный. Выпускник университета. Атлетически сложенный. В роговых очках. С неисчерпаемым багажом знаний буквально обо всём. Умеющий рассказывать так увлекательно, как не способен был никто из педагогов. Харизматичная личность, как сказали бы сейчас, но тогда таких слов не знали. Половина старшеклассниц школы тут же влюбилась в него, а мальчишки слушали его на уроках так, как слушают мудрого гуру где-нибудь в Тибете. Юрий Гаврилович. Он свободно владел французским, немецким, итальянским и английским языками. Прекрасно разбирался в истории, географии и литературе. Знал наизусть массу стихов в оригинале и переводах. Некоторое время спустя вокруг него образовалось нечто вроде общества любителей всех гуманитарных дисциплин. И, поскольку на всё это школьного времени никак не хватало, Юрий Гаврилович стал приглашать наиболее увлечённых учеников к себе домой. Разумеется, с разрешения их родителей. Таких ребят оказалось трое. Все - мальчики с одного класса, с восьмого "В".
Дома его рассказы были такими же интересными, как и в школе, но более специфичными. Он рассказывал детям о Великой французской революции, о её деятелях - Марате, Дантоне, Робеспьере. Прекрасно декламировал стихи о революции, о свободе, равенстве и братстве. Мальчикам запомнилось, как однажды он поставил для них пластинку с "Марсельезой" и подхватил эту песню на французском вместе с голосом певца. Учитель с искренним возмущением и скорбью говорил о том, как высокие идеалы революции со временем подменяются обывательщиной населения и фарисейством руководства на всех уровнях власти. Ребята слушали его, затаив дыхание.
Уходили мальчишки домой вместе. По дороге и позднее в классе, а по выходным - встретившись во дворах возле школы, они горячо обсуждали услышанное от молодого учителя, уже сами находя примеры вранья взрослых, замеченные ими самими, подхалимства и взяточничества, услышанными от родителей, обсуждавших дома на кухнях то, что нередко случалось у каждого из них на работе или в быту. Но если в семьях всё заканчивалось обычными "кухонными" разговорами, то для юных романтически настроенных головушек этого казалось совершенно недостаточно. Им хотелось каким-то образом выразить свой протест так, чтобы все вокруг поняли: не все согласны с подобным положением, существует реальное сопротивление всеобщему злу, каждый имеет право на свои убеждения. Короче: "Да здравствует свобода!"
Как раз в это время город готовился к приезду первого лица государства - генерального секретаря ЦК КПСС, увешавшего себя в тот период уже тремя звёздами Героя всего-всего наигероического. Огромные портреты Брежнева с тремя звёздами на груди были размещены местным руководством по всему городу, в том числе и по предполагаемому пути следования правительственного кортежа.
В горячих юных головах созрел дерзкий и детски наивный план, которым они поделились со своим идейным "вождём" - Юрием Гавриловичем. Тот восхитился дерзостью и простотой плана, но предостерёг ребят от реальных действий, из-за которых у них могут быть неприятности. И тут подростки впервые возразили ему, так им стало обидно отказываться от задуманного. Возник спор, который, впрочем, никого не переубедил. И ребята ушли, поскольку приезд генсека ожидался на следующий день, и, если действовать, то действовать нужно было именно в эту ночь... Мальчишки подготовили целую пачку листовок формата А4 для расклейки по городу. Слова на листовках были написаны от руки: "Да здравствует Свобода!" Листовки ночью были расклеены. Но главным было не это. "Изюминку" протеста жители города заметили, когда рассвело. На одном из самых крупных плакатов с изображением генсека, расположенном на автотрассе, по которой ожидался проезд высокого гостя, на месте трёх золотых звёзд Героя красовались фигуры трёх грязных поросят... КГБ принялось за работу. Конечно, генсек ничего такого не увидел. Во-первых, потому что прибыл на сутки позже. Во-вторых, плакат довольно быстро заменили, но жители города всё-таки успели им "полюбоваться" и веселились от души.
Часам к одиннадцати утра в школу, где училась тройка свободолюбивых подростков, прибыли сотрудники госбезопасности. Они знали всё. Бледная от страха, трясущаяся директриса Ида Львовна немедленно собрала всех педагогов школы и в присутствии кэгэбистов и, конечно, с их разрешения рассказала педагогам о случившейся истории, позорящей всю школу, после чего слёзно попросила работников карающих органов дать школе последний шанс продемонстрировать глубокую сознательность своих учеников, их приверженность принципам социализма и коммунизма, и... так далее, и тому подобное. План директрисы был и суров, и прост, и, по её мнению, справедлив... Госбезопасники в целях воспитания в детях приверженности к социалистическим ценностям любезно согласились подождать конца придуманного Идушкой Львовной "спектакля".
Вскоре весь восьмой "В" был выстроен во внутреннем школьном дворе, закрытом от сторонних глаз с трёх сторон (с четвёртой двор закрывала высокая тенистая изгородь). Ребят и девчат расставили по восемь человек в пять рядов так, чтобы между каждым из них было расстояние примерно в один метр. Директриса приказала детям стоять по стойке "смирно", как такое бывало (правда, в общем строю, не раздельно) на тренировках к строевому маршу в "Зарнице", до тех пор, пока кто-нибудь из них не сообщит имена трёх "бунтовщиков" и учителя, который их вдохновил на "позор всей школе". Она не посмела даже сообщить классу о том, что же произошло прошлой ночью, но была уверена, что кто-то из детей об этом непременно уже знает. Она не ошибалась в этом. Если не все, то многие знали. Она ошиблась в другом... Прошло полчаса, миновал час. Никто из детей не пошевелился и не издал ни звука. Наконец, одна из девочек потеряла сознание. Её унесли. Завуч Екатерина Теодоровна с грубым солдафонским голосом и мужскими кулачищами продолжала следить за остальными. Прошло четыре часа. Продолжавших стоять на школьном дворе осталось на ногах меньше половины, когда кэгэбистам надоел "весь этот театр" и они молча забрали с собой "бунтовщиков"... Никто из троих мальчиков не выдал учителя. Класс расформировали. Детей разместили по другим школам. С родителей юных "бунтарей" взяли подписки об ответственности за поведение и воспитание и, разумеется, о неразглашении. Дети, все трое, были несовершеннолетними, иначе им их поведение обошлось бы гораздо дороже. Юрий Гаврилович за всей экзекуцией над восьмым "В" классом наблюдал в окно, поглядывая из-за занавесочки.
Он сильно переживал, но не смог заставить себя выйти к своим воспитанникам, поскольку его мучила совесть: это он предал их и написал донос в КГБ вечером после ухода детей. Потому их сразу и "нашли". В своём предательстве учитель признался мне позже. Гораздо позже. Через много-много лет... в письме. Издалека. Наверное, ему от этого стало легче.
А у меня перед глазами до сих пор та ужасная и в то же время потрясающая картина: дети, одиноко стоящие на плацу, не выдавшие никого. Их родители были разных наций, ныне нередко враждующих между собой, разных вероисповеданий, разного социального уровня: обеспеченные и не очень, рабочие и врачи, музыканты и вчерашние сельские жители... Всем им низкий до земли поклон, они правильно воспитали детей: никого нельзя предавать. Даже если очень страшно.
"ТРИ ПОРОСЁНКА"
Если вы спросите меня, случилась ли вся эта история на самом деле, я вам не отвечу. Может быть, именно так всё и было. А, может быть, и не совсем так. А, может быть, и совсем не так. Ведь каждый помнит по-своему и своё. Но то, что мой рассказ родился не на пустом месте - наверное, очевидно каждому.
Давным-давно в одном южном городе Советского Союза жил-был очень дружный школьный класс. Восьмой "В". Ровно сорок человек - мальчиков и девочек. Они знали друг друга и друг о друге всё или почти всё, потому что почти все учились вместе с первого класса, да и жили рядом со школой. Помимо уроков многие участвовали в школьном хоре, играли в гандбол в одной команде, маршировали строем в военной игре "Зарница", собирали металлолом и макулатуру, как примерные пионеры. И с уроков на "шаталу" в кино сбегали тоже все вместе. Никто не отставал.
Так было до восьмого класса, так же происходило и в восьмом. Школа являлась обычной десятилеткой, в которую приходили в семь лет. То есть, каждому из одноклассников в ту пору было примерно 15. Изменилось в восьмом только одно: в школе появился новый учитель математики, Молодой. Интеллигентный. Выпускник университета. Атлетически сложенный. В роговых очках. С неисчерпаемым багажом знаний буквально обо всём. Умеющий рассказывать так увлекательно, как не способен был никто из педагогов. Харизматичная личность, как сказали бы сейчас, но тогда таких слов не знали. Половина старшеклассниц школы тут же влюбилась в него, а мальчишки слушали его на уроках так, как слушают мудрого гуру где-нибудь в Тибете. Юрий Гаврилович. Он свободно владел французским, немецким, итальянским и английским языками. Прекрасно разбирался в истории, географии и литературе. Знал наизусть массу стихов в оригинале и переводах. Некоторое время спустя вокруг него образовалось нечто вроде общества любителей всех гуманитарных дисциплин. И, поскольку на всё это школьного времени никак не хватало, Юрий Гаврилович стал приглашать наиболее увлечённых учеников к себе домой. Разумеется, с разрешения их родителей. Таких ребят оказалось трое. Все - мальчики с одного класса, с восьмого "В".
Дома его рассказы были такими же интересными, как и в школе, но более специфичными. Он рассказывал детям о Великой французской революции, о её деятелях - Марате, Дантоне, Робеспьере. Прекрасно декламировал стихи о революции, о свободе, равенстве и братстве. Мальчикам запомнилось, как однажды он поставил для них пластинку с "Марсельезой" и подхватил эту песню на французском вместе с голосом певца. Учитель с искренним возмущением и скорбью говорил о том, как высокие идеалы революции со временем подменяются обывательщиной населения и фарисейством руководства на всех уровнях власти. Ребята слушали его, затаив дыхание.
Уходили мальчишки домой вместе. По дороге и позднее в классе, а по выходным - встретившись во дворах возле школы, они горячо обсуждали услышанное от молодого учителя, уже сами находя примеры вранья взрослых, замеченные ими самими, подхалимства и взяточничества, услышанными от родителей, обсуждавших дома на кухнях то, что нередко случалось у каждого из них на работе или в быту. Но если в семьях всё заканчивалось обычными "кухонными" разговорами, то для юных романтически настроенных головушек этого казалось совершенно недостаточно. Им хотелось каким-то образом выразить свой протест так, чтобы все вокруг поняли: не все согласны с подобным положением, существует реальное сопротивление всеобщему злу, каждый имеет право на свои убеждения. Короче: "Да здравствует свобода!"
Как раз в это время город готовился к приезду первого лица государства - генерального секретаря ЦК КПСС, увешавшего себя в тот период уже тремя звёздами Героя всего-всего наигероического. Огромные портреты Брежнева с тремя звёздами на груди были размещены местным руководством по всему городу, в том числе и по предполагаемому пути следования правительственного кортежа.
В горячих юных головах созрел дерзкий и детски наивный план, которым они поделились со своим идейным "вождём" - Юрием Гавриловичем. Тот восхитился дерзостью и простотой плана, но предостерёг ребят от реальных действий, из-за которых у них могут быть неприятности. И тут подростки впервые возразили ему, так им стало обидно отказываться от задуманного. Возник спор, который, впрочем, никого не переубедил. И ребята ушли, поскольку приезд генсека ожидался на следующий день, и, если действовать, то действовать нужно было именно в эту ночь... Мальчишки подготовили целую пачку листовок формата А4 для расклейки по городу. Слова на листовках были написаны от руки: "Да здравствует Свобода!" Листовки ночью были расклеены. Но главным было не это. "Изюминку" протеста жители города заметили, когда рассвело. На одном из самых крупных плакатов с изображением генсека, расположенном на автотрассе, по которой ожидался проезд высокого гостя, на месте трёх золотых звёзд Героя красовались фигуры трёх грязных поросят... КГБ принялось за работу. Конечно, генсек ничего такого не увидел. Во-первых, потому что прибыл на сутки позже. Во-вторых, плакат довольно быстро заменили, но жители города всё-таки успели им "полюбоваться" и веселились от души.
Часам к одиннадцати утра в школу, где училась тройка свободолюбивых подростков, прибыли сотрудники госбезопасности. Они знали всё. Бледная от страха, трясущаяся директриса Ида Львовна немедленно собрала всех педагогов школы и в присутствии кэгэбистов и, конечно, с их разрешения рассказала педагогам о случившейся истории, позорящей всю школу, после чего слёзно попросила работников карающих органов дать школе последний шанс продемонстрировать глубокую сознательность своих учеников, их приверженность принципам социализма и коммунизма, и... так далее, и тому подобное. План директрисы был и суров, и прост, и, по её мнению, справедлив... Госбезопасники в целях воспитания в детях приверженности к социалистическим ценностям любезно согласились подождать конца придуманного Идушкой Львовной "спектакля".
Вскоре весь восьмой "В" был выстроен во внутреннем школьном дворе, закрытом от сторонних глаз с трёх сторон (с четвёртой двор закрывала высокая тенистая изгородь). Ребят и девчат расставили по восемь человек в пять рядов так, чтобы между каждым из них было расстояние примерно в один метр. Директриса приказала детям стоять по стойке "смирно", как такое бывало (правда, в общем строю, не раздельно) на тренировках к строевому маршу в "Зарнице", до тех пор, пока кто-нибудь из них не сообщит имена трёх "бунтовщиков" и учителя, который их вдохновил на "позор всей школе". Она не посмела даже сообщить классу о том, что же произошло прошлой ночью, но была уверена, что кто-то из детей об этом непременно уже знает. Она не ошибалась в этом. Если не все, то многие знали. Она ошиблась в другом... Прошло полчаса, миновал час. Никто из детей не пошевелился и не издал ни звука. Наконец, одна из девочек потеряла сознание. Её унесли. Завуч Екатерина Теодоровна с грубым солдафонским голосом и мужскими кулачищами продолжала следить за остальными. Прошло четыре часа. Продолжавших стоять на школьном дворе осталось на ногах меньше половины, когда кэгэбистам надоел "весь этот театр" и они молча забрали с собой "бунтовщиков"... Никто из троих мальчиков не выдал учителя. Класс расформировали. Детей разместили по другим школам. С родителей юных "бунтарей" взяли подписки об ответственности за поведение и воспитание и, разумеется, о неразглашении. Дети, все трое, были несовершеннолетними, иначе им их поведение обошлось бы гораздо дороже. Юрий Гаврилович за всей экзекуцией над восьмым "В" классом наблюдал в окно, поглядывая из-за занавесочки.
Он сильно переживал, но не смог заставить себя выйти к своим воспитанникам, поскольку его мучила совесть: это он предал их и написал донос в КГБ вечером после ухода детей. Потому их сразу и "нашли". В своём предательстве учитель признался мне позже. Гораздо позже. Через много-много лет... в письме. Издалека. Наверное, ему от этого стало легче.
А у меня перед глазами до сих пор та ужасная и в то же время потрясающая картина: дети, одиноко стоящие на плацу, не выдавшие никого. Их родители были разных наций, ныне нередко враждующих между собой, разных вероисповеданий, разного социального уровня: обеспеченные и не очень, рабочие и врачи, музыканты и вчерашние сельские жители... Всем им низкий до земли поклон, они правильно воспитали детей: никого нельзя предавать. Даже если очень страшно.