Не прощаемся
https://ua-katarsis.livejournal.com/1798542.html
Андрей Лисьев " Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО".
- Вы наши радиостанции видели? С длинной антенной?
- Да.
- У них дальность связи четыре километра. В городе - два с половиной. Танки прорывают фронт, допустим, сквозь все «джавелины», и что дальше? Связи нет. Сами по себе? Как?
- Куда наступать? Себе на писюн? - иронизирует «Кречет».
- Все траблы с колоннами снабжения: Киев, Чернигов, Харьков… Из-за связи. Они в засады попадают, мы же для американцев прозрачны, а связи - вызвать помощь - нет. В обороне еще нормально. Могем, - продолжает Юра.
- У танков должны быть свои радиостанции, нормальной дальности, - не сдается «Проза».
- У танков, может быть, и есть, а у остальных подразделений нет. А танки одни наступать не могут.
...
- Авиация - макаки драные. Вчера первый раз попали, куда их просили.
- А что их новые прицелы, как в Сирии? Я видел по телевизор, - «Проза» радуется новой теме разговора.
- Бомбить надо с пикирования, тогда прицелы эффективны. А они с кабрирования работают. Суки! Позавчера… Александровка… Серия ФАБ-500. Все в поле вывалили. Хорошо, что не нам на голову.
- А вертолеты?
- Вертолеты получше, но им тоже сцыкотно к передку подлетать. Нет, небо - не наше.
...
Сергей приехал отправлять в тыловой район последнюю «Стрелу-10». За ненадобностью.
Он рассказывает о мирных жителях. Под Киевом полк проходил районы богатых пригородов - местной Рублевки, и люди смотрели на десантников зло, ругались. Даже когда им никто не угрожал, демонстративно отворачивались к стене, подняв руки.
Сергей вспоминает:
- Подъезжаем к одному дому, только встали, выбегает женщина: «Помогите, папа повесился!». Поднимаемся в дом, на втором этаже кабинет, в петле покойник, на столе включены два компа, софт для корректировки артиллерии. Нас услышал, испугался и повесился. А лучше всего нас встречали в Луганске, когда шли на Васильевку. До слез! И кормили, и обнимали. Именно там я понял, за кого мы воюем.
- А здесь местные как? - спрашивает «Проза».
- Как? Холодно. Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили. Их восемь лет не бомбили, как донецких. Говорят: «Чего вы сюда пришли? У нас нациков не было».
...
В глазах женщин - настороженность. Еще недавно они были нимфами и грациями, женами и мамами, принцессами-дочками. И вот уже полгода женщины живут с пониманием: никто не защитит: ни муж, ни отец, ни брат. Нет государства. Нет эмансипации, феминизма. Все испарилось. Есть только одетые в потное хаки мужики с контуженными глазами, «только что с передка». В глазах женщин, и молодых, и старых, общее невысказанное понимание: здесь они - добыча. Как тысячи лет до сих пор. Усталые «вежливые люди» оскотиниться на войне не успели и девушек не трогают - хлеба бы купить. Но женщинам неуютно.
...
Андрею-снайперу пятьдесят семь. Они не говорят ни о войне, ни о книгах. Обсуждают, как правильно воспитывать мальчишек. «Проза» жалуется:
- Мой старший сын живет с девушкой-«нетвойняшкой», и наша каждая встреча начинается с его реплики: «Я не понимаю смысла этой войны». Каждый раз я повторяю ему разными словами одно и то же, он кивает, соглашается, а потом все заново: «Зачем мы напали на независимую страну?» Я не могу даже сына убедить…
...
- Для нас сигнал к их атаке - прекращение артобстрела. Мы их встречаем, конечно. Потери у них от нашего огня страшные, - Юра вздыхает.
- Жалко их?
- Жалко. Бессмысленные жертвы.
- Небессмысленные, - возражает «Проза» - Слушал я как-то еврейских аналитиков. Они считают, что Путин сделал для этногенеза украинской нации больше, чем шевченки, шухевичи и бандеры вместе взятые. Спецоперация дала бывшим русским и малороссам повод сплотиться и осознать себя украинцами.
- Это по Гумилеву? - спрашивает Юра. - Нации рождаются и умирают, как люди?
- Да. В этих бесполезных атаках сгорают самые лучшие украинцы, самые идейные, самые фанатичные - все те, кто способен на подвиг. Пассионарии. Выживут только «хатаскрайники». Денацификация - это способ прервать этногенез украинской нации. В истории хватает таких примеров… прерванного этногенеза.
- Все равно - жалко… - Юра молчит некоторое время. - А для американцев и мы, и они - русские.
- Да. Это большая стратегическая победа Америки, - русские убивают русских. Здесь и сейчас.
Юра отворачивается и некоторое время смотрит в окно.
- А например? Прерванный этногенез?
- Ну вот смотри. Русские в 1913 году. У нас с теми русскими сейчас нет ничего общего. Мы по историческим музеям ходим, как будто египетские пирамиды смотрим. Археологический интерес. Никто из нас не захочет жить так, как жили наши предки - ни в деревне, ни в городе. А что случилось? Большевики русскому народу переломили хребет. Точнее, сломали русскую деревню: коллективизация, война, а потом укрупнение колхозов при Хрущеве.
- Да ладно? - не верит Юра.
- Коммунисты строили новую историческую общность - советский народ.
- И почти построили?
- Нет! Построили бы - Советский Союз не развалился бы. Советский народ - еще один пример прерванного этногенеза.
Юра минуту молчит, потом морщится:
- У наших в этой войне тоже гибнут лучшие.
...
Машина привезла четверых, которые в сопровождении водителя спускаются в штаб. Там прохладнее, «Проза» идет следом. Вдруг тоже герои? Но нет. Эти четверо - «пятисотые». «Пятисотые» - бедствие профессиональной армии. Пока «Дрозд» расписывается на их рапортах, «Проза» изучает лица «пятисотых». Один молоденький, с лишним весом блондин - растерян. Двое других худые, высушенные, один молодой, другой постарше - смотрят с вызовом. На лице четвертого равнодушие. Они выходят.
- Вот так, Владимирыч, - обращается к «Прозе» «Дрозд», - здесь они струсили, а вернутся на гражданку, будут всем рассказывать, что командиры - мудаки.
- Почему?
- Психологическая защита. Никто не хочет винить себя в неудаче. Шел на контракт, мечтал о подвигах, а под обстрелами сломался. Кого винить? Не себя ж любимого. Потому всегда командиры виноваты
...
- Боевой дух каков?
- Нет веры в победу, - невесело отвечает «Алабама», - из сорока человек у двадцати четырех 14-го сентября оканчивается контракт. Продлевать никто не собирается. И нет моей роты.
- За уши их держи! - говорит кэп. - Хотя бы пару дней.
У «Алабамы» странная манера улыбаться - сначала на каменном лице дрогнет рот, потом заискрятся смешинкой глаза, и только потом губы изобразят улыбку.
«Аляска» хмурится:
- У нас то же самое. Пришло пополнение - тридцать человек, через Днепр переправились двадцать один. На передок пришли восемь.
Вот это и есть - правда. Какая есть...
Андрей Лисьев " Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО".
- Вы наши радиостанции видели? С длинной антенной?
- Да.
- У них дальность связи четыре километра. В городе - два с половиной. Танки прорывают фронт, допустим, сквозь все «джавелины», и что дальше? Связи нет. Сами по себе? Как?
- Куда наступать? Себе на писюн? - иронизирует «Кречет».
- Все траблы с колоннами снабжения: Киев, Чернигов, Харьков… Из-за связи. Они в засады попадают, мы же для американцев прозрачны, а связи - вызвать помощь - нет. В обороне еще нормально. Могем, - продолжает Юра.
- У танков должны быть свои радиостанции, нормальной дальности, - не сдается «Проза».
- У танков, может быть, и есть, а у остальных подразделений нет. А танки одни наступать не могут.
...
- Авиация - макаки драные. Вчера первый раз попали, куда их просили.
- А что их новые прицелы, как в Сирии? Я видел по телевизор, - «Проза» радуется новой теме разговора.
- Бомбить надо с пикирования, тогда прицелы эффективны. А они с кабрирования работают. Суки! Позавчера… Александровка… Серия ФАБ-500. Все в поле вывалили. Хорошо, что не нам на голову.
- А вертолеты?
- Вертолеты получше, но им тоже сцыкотно к передку подлетать. Нет, небо - не наше.
...
Сергей приехал отправлять в тыловой район последнюю «Стрелу-10». За ненадобностью.
Он рассказывает о мирных жителях. Под Киевом полк проходил районы богатых пригородов - местной Рублевки, и люди смотрели на десантников зло, ругались. Даже когда им никто не угрожал, демонстративно отворачивались к стене, подняв руки.
Сергей вспоминает:
- Подъезжаем к одному дому, только встали, выбегает женщина: «Помогите, папа повесился!». Поднимаемся в дом, на втором этаже кабинет, в петле покойник, на столе включены два компа, софт для корректировки артиллерии. Нас услышал, испугался и повесился. А лучше всего нас встречали в Луганске, когда шли на Васильевку. До слез! И кормили, и обнимали. Именно там я понял, за кого мы воюем.
- А здесь местные как? - спрашивает «Проза».
- Как? Холодно. Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили. Их восемь лет не бомбили, как донецких. Говорят: «Чего вы сюда пришли? У нас нациков не было».
...
В глазах женщин - настороженность. Еще недавно они были нимфами и грациями, женами и мамами, принцессами-дочками. И вот уже полгода женщины живут с пониманием: никто не защитит: ни муж, ни отец, ни брат. Нет государства. Нет эмансипации, феминизма. Все испарилось. Есть только одетые в потное хаки мужики с контуженными глазами, «только что с передка». В глазах женщин, и молодых, и старых, общее невысказанное понимание: здесь они - добыча. Как тысячи лет до сих пор. Усталые «вежливые люди» оскотиниться на войне не успели и девушек не трогают - хлеба бы купить. Но женщинам неуютно.
...
Андрею-снайперу пятьдесят семь. Они не говорят ни о войне, ни о книгах. Обсуждают, как правильно воспитывать мальчишек. «Проза» жалуется:
- Мой старший сын живет с девушкой-«нетвойняшкой», и наша каждая встреча начинается с его реплики: «Я не понимаю смысла этой войны». Каждый раз я повторяю ему разными словами одно и то же, он кивает, соглашается, а потом все заново: «Зачем мы напали на независимую страну?» Я не могу даже сына убедить…
...
- Для нас сигнал к их атаке - прекращение артобстрела. Мы их встречаем, конечно. Потери у них от нашего огня страшные, - Юра вздыхает.
- Жалко их?
- Жалко. Бессмысленные жертвы.
- Небессмысленные, - возражает «Проза» - Слушал я как-то еврейских аналитиков. Они считают, что Путин сделал для этногенеза украинской нации больше, чем шевченки, шухевичи и бандеры вместе взятые. Спецоперация дала бывшим русским и малороссам повод сплотиться и осознать себя украинцами.
- Это по Гумилеву? - спрашивает Юра. - Нации рождаются и умирают, как люди?
- Да. В этих бесполезных атаках сгорают самые лучшие украинцы, самые идейные, самые фанатичные - все те, кто способен на подвиг. Пассионарии. Выживут только «хатаскрайники». Денацификация - это способ прервать этногенез украинской нации. В истории хватает таких примеров… прерванного этногенеза.
- Все равно - жалко… - Юра молчит некоторое время. - А для американцев и мы, и они - русские.
- Да. Это большая стратегическая победа Америки, - русские убивают русских. Здесь и сейчас.
Юра отворачивается и некоторое время смотрит в окно.
- А например? Прерванный этногенез?
- Ну вот смотри. Русские в 1913 году. У нас с теми русскими сейчас нет ничего общего. Мы по историческим музеям ходим, как будто египетские пирамиды смотрим. Археологический интерес. Никто из нас не захочет жить так, как жили наши предки - ни в деревне, ни в городе. А что случилось? Большевики русскому народу переломили хребет. Точнее, сломали русскую деревню: коллективизация, война, а потом укрупнение колхозов при Хрущеве.
- Да ладно? - не верит Юра.
- Коммунисты строили новую историческую общность - советский народ.
- И почти построили?
- Нет! Построили бы - Советский Союз не развалился бы. Советский народ - еще один пример прерванного этногенеза.
Юра минуту молчит, потом морщится:
- У наших в этой войне тоже гибнут лучшие.
...
Машина привезла четверых, которые в сопровождении водителя спускаются в штаб. Там прохладнее, «Проза» идет следом. Вдруг тоже герои? Но нет. Эти четверо - «пятисотые». «Пятисотые» - бедствие профессиональной армии. Пока «Дрозд» расписывается на их рапортах, «Проза» изучает лица «пятисотых». Один молоденький, с лишним весом блондин - растерян. Двое других худые, высушенные, один молодой, другой постарше - смотрят с вызовом. На лице четвертого равнодушие. Они выходят.
- Вот так, Владимирыч, - обращается к «Прозе» «Дрозд», - здесь они струсили, а вернутся на гражданку, будут всем рассказывать, что командиры - мудаки.
- Почему?
- Психологическая защита. Никто не хочет винить себя в неудаче. Шел на контракт, мечтал о подвигах, а под обстрелами сломался. Кого винить? Не себя ж любимого. Потому всегда командиры виноваты
...
- Боевой дух каков?
- Нет веры в победу, - невесело отвечает «Алабама», - из сорока человек у двадцати четырех 14-го сентября оканчивается контракт. Продлевать никто не собирается. И нет моей роты.
- За уши их держи! - говорит кэп. - Хотя бы пару дней.
У «Алабамы» странная манера улыбаться - сначала на каменном лице дрогнет рот, потом заискрятся смешинкой глаза, и только потом губы изобразят улыбку.
«Аляска» хмурится:
- У нас то же самое. Пришло пополнение - тридцать человек, через Днепр переправились двадцать один. На передок пришли восемь.
Вот это и есть - правда. Какая есть...