Жесть!
Советский интеллигент Александр Генис 30 лет назад переехал в США. И теперь он ненавидит американское быдло избравшее Дональда Трампа
Я живу, под собою не чуя страны, причем ни той, ни этой, и дешево мне это не обходится.
...
Я люблю историю, но как бы старательно ее ни изучал, мне все равно не удавалось понять, что испытывали гвельфы и гибеллины, говорившие на одном благородном наречии, жившие в одном прекрасном городе и так ненавидевшие друг друга, что жертвой разборки стал их лучший поэт.
Чтобы история ожила, ее надо испытать на своей шкуре, - но тогда она называется и становится политикой. Причем такой, что ее никак нельзя игнорировать: как это бывало, когда мы лениво обсуждали за чаем Брежнева. У него тоже были руки в крови, но нас она не пачкала. Политика подразумевает мало-мальский выбор, за который ты - именно и только - обязан отвечать. В том числе перед теми, кто выбрал иначе. С этим грузом, как и с любой свободой, жить непросто, но необходимо. Особенно тогда, когда политика исключает примирение и правда бежит середины.
После Крыма и в эпоху Трампа я живу так каждый день, и проблема инакомыслящих раздирает мне душу. Уже который день и который год я ложусь и встаю с одной и той же мыслью: что себе думают другие?
Я не верю в тотальный идиотизм антагонистов, только частичный. Я не допускаю, что все они продались злу, многие отдались ему бескорыстно. Я не надеюсь их переубедить - если бы дело было за аргументами, с этим бы справились до меня.
Но я все равно мучаюсь, потому что не сомневаюсь в собственной правоте. Она слишком очевидна, и, чтобы опровергнуть бесспорную точку зрения, оппоненты переводят стрелки.
- Остальные, - кричат они, не слушая себя, - еще хуже.
Кошмар такой полемики - в отказе от риторики. Диалог без аргументов - словесная поножовщина, и я прихожу в ужас, когда интеллигентные, образованные, приятные во всех других отношениях собеседники на все мои попытки завязать спор отвечают примерно так же, как авторы «Комсомольского прожектора» времен моей юности: «зато у них негров вешают» или «фашисты еще хуже».
Не сумев найти собеседника, я все же не оставляю попыток проникнуть на ту сторону фронта. Невелика заслуга слушать только своих, как мы делаем в социальных сетях, где так легко выгнать противных и противников. Куда сложнее поставить себя на место - их место, как бы отвратительно оно мне ни было.
Либеральные убеждения и 40-летний опыт жизни при демократии, - твержу я себе, - обязывают меня приложить фанатичные усилия, чтобы понять чувства и мысли тех, с кем я не сяду за один стол, но вынужден делить политическое пространство. Для этого надо примерить на себя чужую ментальность и ответить на вопрос: как стать трампистом, путинистом или принять всем сердцем Жириновского.
- Из-за «ненадежности вражды», - писала Цветаева, - Пушкина не взяли в декабристы.
Изображая злодеев, поэт слишком глубоко вникал в их положение. Нас, например, учили, что Пугачев - положительный герой «Капитанской дочки», и поколения советских школьников повторяли за ним: «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью». Опровергая эту вполне безумную традицию, Довлатов напомнил, что описать Пугачева не без симпатии Пушкину было так же трудно, как нам - Берию. (Поскольку сегодня это не такой уж фокус, я бы заменил Берию на Усаму бен Ладена.)
Сегодня вся американская пресса - конечно же, не зная того - подражает Пушкину, стремясь войти в положение поклонников Трампа, сделавших страну заложницей президента.
Согласно общепринятому мнению, край непуганых трампистов расположен между двумя океанами, но вдали от них, в тех штатах, что обидно зовутся flyovers, - здесь обычно не останавливаются пассажиры по дороге между прогрессивным Нью-Йорком и передовой Калифорнией. Чтобы понять жителей этих заповедных земель, публицисты и политологи ведут с ними постоянный диалог, но не настоящий, а вымышленный - как Гулливер с гуигнгнами.
- Почему, - спрашивают адвокаты дьявола, - непоколебимы в своей любви к Трампу его стойкие сторонники?
- Потому, - отвечают они же сами себе, - что им, в отличие от нас, недосуг день за днем следить за проделками Трампа, которые мы считаем преступлениями. Сражаясь с жизнью, работая не покладая рук, не читая газет и презирая всех политиков, а столичных особенно, срединная Америка осуществляет свое святое право игнорировать то, что ей говорят противники. Не знать, не слушать, не спорить, а плевать на нас, - за что мы их обязаны уважать, ибо сказано: обличай грех, но не грешников.
Я столько раз слышал эту проповедь, что проникся ею в теории, но не на практике.
Демократия подразумевает свободу слова - аргументированного и с обеих сторон. Но чем больше я стараюсь понять противников, тем меньше они понимают меня.
И пожалуй, поступают правильно. Чтобы сделать их взгляды если не приемлемыми, то объяснимыми, мне приходится приписывать антагонистам собственные мысли и чувства: как бы я оправдывался на их месте. Но им-то на нем, своем месте, хорошо, они не нуждаются ни в нашем снисхождении, ни в чужом глубокомыслии. Их истина так же наглядна и очевидна, как моя. Разница в том, что я стремлюсь, пусть и с отвращением, хотя бы рассмотреть их позицию, а они в этом не нуждаются вовсе.
Собственно, за это они и презирают слабаков, которые ползут к ним, чтобы спеть хором чужую песню. В наших учебниках это называлось проблемой интеллигенции и объяснялось виной перед народом. С тех пор я потерял из виду уже не один, а два народа, но по-прежнему ищу к ним лазейку, чтобы понять и простить.
Только кто же меня там ждет.
Нью-Йорк
https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/11/14/82741-advokat-dyavola
Я живу, под собою не чуя страны, причем ни той, ни этой, и дешево мне это не обходится.
...
Я люблю историю, но как бы старательно ее ни изучал, мне все равно не удавалось понять, что испытывали гвельфы и гибеллины, говорившие на одном благородном наречии, жившие в одном прекрасном городе и так ненавидевшие друг друга, что жертвой разборки стал их лучший поэт.
Чтобы история ожила, ее надо испытать на своей шкуре, - но тогда она называется и становится политикой. Причем такой, что ее никак нельзя игнорировать: как это бывало, когда мы лениво обсуждали за чаем Брежнева. У него тоже были руки в крови, но нас она не пачкала. Политика подразумевает мало-мальский выбор, за который ты - именно и только - обязан отвечать. В том числе перед теми, кто выбрал иначе. С этим грузом, как и с любой свободой, жить непросто, но необходимо. Особенно тогда, когда политика исключает примирение и правда бежит середины.
После Крыма и в эпоху Трампа я живу так каждый день, и проблема инакомыслящих раздирает мне душу. Уже который день и который год я ложусь и встаю с одной и той же мыслью: что себе думают другие?
Я не верю в тотальный идиотизм антагонистов, только частичный. Я не допускаю, что все они продались злу, многие отдались ему бескорыстно. Я не надеюсь их переубедить - если бы дело было за аргументами, с этим бы справились до меня.
Но я все равно мучаюсь, потому что не сомневаюсь в собственной правоте. Она слишком очевидна, и, чтобы опровергнуть бесспорную точку зрения, оппоненты переводят стрелки.
- Остальные, - кричат они, не слушая себя, - еще хуже.
Кошмар такой полемики - в отказе от риторики. Диалог без аргументов - словесная поножовщина, и я прихожу в ужас, когда интеллигентные, образованные, приятные во всех других отношениях собеседники на все мои попытки завязать спор отвечают примерно так же, как авторы «Комсомольского прожектора» времен моей юности: «зато у них негров вешают» или «фашисты еще хуже».
Не сумев найти собеседника, я все же не оставляю попыток проникнуть на ту сторону фронта. Невелика заслуга слушать только своих, как мы делаем в социальных сетях, где так легко выгнать противных и противников. Куда сложнее поставить себя на место - их место, как бы отвратительно оно мне ни было.
Либеральные убеждения и 40-летний опыт жизни при демократии, - твержу я себе, - обязывают меня приложить фанатичные усилия, чтобы понять чувства и мысли тех, с кем я не сяду за один стол, но вынужден делить политическое пространство. Для этого надо примерить на себя чужую ментальность и ответить на вопрос: как стать трампистом, путинистом или принять всем сердцем Жириновского.
- Из-за «ненадежности вражды», - писала Цветаева, - Пушкина не взяли в декабристы.
Изображая злодеев, поэт слишком глубоко вникал в их положение. Нас, например, учили, что Пугачев - положительный герой «Капитанской дочки», и поколения советских школьников повторяли за ним: «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью». Опровергая эту вполне безумную традицию, Довлатов напомнил, что описать Пугачева не без симпатии Пушкину было так же трудно, как нам - Берию. (Поскольку сегодня это не такой уж фокус, я бы заменил Берию на Усаму бен Ладена.)
Сегодня вся американская пресса - конечно же, не зная того - подражает Пушкину, стремясь войти в положение поклонников Трампа, сделавших страну заложницей президента.
Согласно общепринятому мнению, край непуганых трампистов расположен между двумя океанами, но вдали от них, в тех штатах, что обидно зовутся flyovers, - здесь обычно не останавливаются пассажиры по дороге между прогрессивным Нью-Йорком и передовой Калифорнией. Чтобы понять жителей этих заповедных земель, публицисты и политологи ведут с ними постоянный диалог, но не настоящий, а вымышленный - как Гулливер с гуигнгнами.
- Почему, - спрашивают адвокаты дьявола, - непоколебимы в своей любви к Трампу его стойкие сторонники?
- Потому, - отвечают они же сами себе, - что им, в отличие от нас, недосуг день за днем следить за проделками Трампа, которые мы считаем преступлениями. Сражаясь с жизнью, работая не покладая рук, не читая газет и презирая всех политиков, а столичных особенно, срединная Америка осуществляет свое святое право игнорировать то, что ей говорят противники. Не знать, не слушать, не спорить, а плевать на нас, - за что мы их обязаны уважать, ибо сказано: обличай грех, но не грешников.
Я столько раз слышал эту проповедь, что проникся ею в теории, но не на практике.
Демократия подразумевает свободу слова - аргументированного и с обеих сторон. Но чем больше я стараюсь понять противников, тем меньше они понимают меня.
И пожалуй, поступают правильно. Чтобы сделать их взгляды если не приемлемыми, то объяснимыми, мне приходится приписывать антагонистам собственные мысли и чувства: как бы я оправдывался на их месте. Но им-то на нем, своем месте, хорошо, они не нуждаются ни в нашем снисхождении, ни в чужом глубокомыслии. Их истина так же наглядна и очевидна, как моя. Разница в том, что я стремлюсь, пусть и с отвращением, хотя бы рассмотреть их позицию, а они в этом не нуждаются вовсе.
Собственно, за это они и презирают слабаков, которые ползут к ним, чтобы спеть хором чужую песню. В наших учебниках это называлось проблемой интеллигенции и объяснялось виной перед народом. С тех пор я потерял из виду уже не один, а два народа, но по-прежнему ищу к ним лазейку, чтобы понять и простить.
Только кто же меня там ждет.
Нью-Йорк
https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/11/14/82741-advokat-dyavola