May trip to The Holy Land
Десятки выражений о том, что делать в любой непонятной ситуации, попадались мне на просторах интернета, да и сама я знаю много способов, которые действуют отлично для меня самой. Печь блины, убирать самые заброшенные уголки квартиры, быстро одеться и идти на улицу в любую погоду - все это работает, но есть один мой самый любимый метод, который, к сожалению, не всегда возможен по многим причинам. В любой непонятной ситуации нужно ехать к морю. Идти, бежать, лететь - бывает по-разному и как жаль, что нельзя это делать чаще, хотя с другой стороны, может быть, эта бездонная, бескрайняя любовь питается именно моими чувствами тоскующего и нежно любящего человека, которого где-то там ждет его море.
В этот раз нам повезло: майские праздники (а жестокие чехи не переносят праздничные дни с целью приумножить) выпали так, что вполне можно было куда-то съездить и мы выбрали наш Израиль. Помимо того, что я очень хотела увидеть семью и друзей, в моей жизни как раз сложилась очень непонятная ситуация, в которой не помогали ни блины, ни уборка, ни вечерние пробежки в лесу, ни даже долгие прогулки, поэтому последней моей надеждой оставалось оно. Море.
Израильтяне говорят, что дождя в мае не бывает, но нам достался целый день проливного дождя. Нам достался один мальчик с бронхитом и антибиотиком, а второй - с соплями и зубами. Нам достался еще и ночной перелет, но ничего из всего этого не сделало эту поездку хуже или тяжелее, может, дело в том, что я была безапелляционно настроена на счастье, а может, эмоционально вымоталась настолько, что пустоты внутри можно было заполнить только чем-то очень хорошим. Это были десять дней глубокого спокойствия внутри, десять дней красоты вокруг, легкости мыслей и слов, десять дней полного отрешения от всего мира, который остался ждать меня дома, со всеми его заботами, тревогами, с его печалями и потерями.
Что я запомню? Два дня теплого и спокойного моря, из которого невозможно было выманить наших стучащих зубами детей, хохочущих и счастливых, моря, в которое достаточно окунуться целиком, чтобы над макушкой остался тонкий пласт соленой воды, сквозь которую просвечивает закатное солнце, чтобы все-все плохое вдруг исчезло с лица земли. Вид из окна квартиры, в которой живет мой брат, раскинувшуюся внизу Хайфу, тысячи огней и фрагмент моря. Жаркий любимый Зихрон, квартиру бабушки и дедушки, в которой я не была 15 лет, которая тогда, в детстве, казалась мне огромной и наполненной светом, а сейчас показалась крошечной, сжимающей сердце в тиски. То, как был счастлив мой дед, держа на руках своих правнуков, какой он все еще поразительно крепкий и ясноглазый. Мое первое в жизни посещение кладбища, могила моей любимой бабушки, которой нет уже столько лет, а я все еще вижу ее во сне и не могу привыкнуть. Встречу с моими девочками, которые в моем сердце уже двадцать лет, которые из тоненьких большеглазых детей превратились в прекрасных, умных, счастливых женщин, их улыбки и веснушки, их объятия и глубину глаз, то, как мы все еще помним, и то, сколько всего уже случилось в наших жизнях, и то, сколько еще впереди. Я запомню ночную гулкую пустоту аэропорта Праги и утреннее ласковое солнце в аэропорту Тель-Авива, наши беседы о иудаизме, молящихся евреях и их коробочках, наши вечера на балконе, путешествия по стране на машине с завораживающими картинками в окнах, шашлыки в садике у родителей, то, как хорошо и легко с ними, то, как даже в почти 33 года ребенок продолжает скучать по своей маме.
Это невозможно рассказать. Все эти чувства невозможно уместить в слова, а ведь слова - это единственный вид искусства, который немножко подвластен мне, нарисовать или спеть все это я уж точно не смогу. Но я сейчас пишу это и как будто проживаю снова и поэтому радуюсь, что нашла время написать. Это не значит, что я могу все это забыть, нет, не могу. Но это как запахи и совокупности нот, которые вытягивают из нашей души что-то, скрытое там годами, с такой неотвратимой силой, пробуждают наши воспоминания с такой даже немного болезненной интенсивностью, с такой живой яркостью, так же однажды мои слова откроют внутри меня сияющую бездну счастья.
В этот раз нам повезло: майские праздники (а жестокие чехи не переносят праздничные дни с целью приумножить) выпали так, что вполне можно было куда-то съездить и мы выбрали наш Израиль. Помимо того, что я очень хотела увидеть семью и друзей, в моей жизни как раз сложилась очень непонятная ситуация, в которой не помогали ни блины, ни уборка, ни вечерние пробежки в лесу, ни даже долгие прогулки, поэтому последней моей надеждой оставалось оно. Море.
Израильтяне говорят, что дождя в мае не бывает, но нам достался целый день проливного дождя. Нам достался один мальчик с бронхитом и антибиотиком, а второй - с соплями и зубами. Нам достался еще и ночной перелет, но ничего из всего этого не сделало эту поездку хуже или тяжелее, может, дело в том, что я была безапелляционно настроена на счастье, а может, эмоционально вымоталась настолько, что пустоты внутри можно было заполнить только чем-то очень хорошим. Это были десять дней глубокого спокойствия внутри, десять дней красоты вокруг, легкости мыслей и слов, десять дней полного отрешения от всего мира, который остался ждать меня дома, со всеми его заботами, тревогами, с его печалями и потерями.
Что я запомню? Два дня теплого и спокойного моря, из которого невозможно было выманить наших стучащих зубами детей, хохочущих и счастливых, моря, в которое достаточно окунуться целиком, чтобы над макушкой остался тонкий пласт соленой воды, сквозь которую просвечивает закатное солнце, чтобы все-все плохое вдруг исчезло с лица земли. Вид из окна квартиры, в которой живет мой брат, раскинувшуюся внизу Хайфу, тысячи огней и фрагмент моря. Жаркий любимый Зихрон, квартиру бабушки и дедушки, в которой я не была 15 лет, которая тогда, в детстве, казалась мне огромной и наполненной светом, а сейчас показалась крошечной, сжимающей сердце в тиски. То, как был счастлив мой дед, держа на руках своих правнуков, какой он все еще поразительно крепкий и ясноглазый. Мое первое в жизни посещение кладбища, могила моей любимой бабушки, которой нет уже столько лет, а я все еще вижу ее во сне и не могу привыкнуть. Встречу с моими девочками, которые в моем сердце уже двадцать лет, которые из тоненьких большеглазых детей превратились в прекрасных, умных, счастливых женщин, их улыбки и веснушки, их объятия и глубину глаз, то, как мы все еще помним, и то, сколько всего уже случилось в наших жизнях, и то, сколько еще впереди. Я запомню ночную гулкую пустоту аэропорта Праги и утреннее ласковое солнце в аэропорту Тель-Авива, наши беседы о иудаизме, молящихся евреях и их коробочках, наши вечера на балконе, путешествия по стране на машине с завораживающими картинками в окнах, шашлыки в садике у родителей, то, как хорошо и легко с ними, то, как даже в почти 33 года ребенок продолжает скучать по своей маме.
Это невозможно рассказать. Все эти чувства невозможно уместить в слова, а ведь слова - это единственный вид искусства, который немножко подвластен мне, нарисовать или спеть все это я уж точно не смогу. Но я сейчас пишу это и как будто проживаю снова и поэтому радуюсь, что нашла время написать. Это не значит, что я могу все это забыть, нет, не могу. Но это как запахи и совокупности нот, которые вытягивают из нашей души что-то, скрытое там годами, с такой неотвратимой силой, пробуждают наши воспоминания с такой даже немного болезненной интенсивностью, с такой живой яркостью, так же однажды мои слова откроют внутри меня сияющую бездну счастья.