Something about my heart
Раньше я думала, что нет ничего сильнее и нежнее любви к своему ребенку, но сейчас я точно знаю, что есть кое-что, от чего мое сердце разрывается на тысячи пестрокрылых бабочек, на миллионы звезд, кое-что посильнее меня самой. Это любовь моих детей друг к другу, та особенная, вроде бы без тебя невозможная, но тебе уже не подчиняющаяся. Та, которую невозможно создать или контролировать, хотя, я уверена, наше бессознательное влияние на нее очень сильно. Ведь эти маленькие обезьянки копируют нас во всем, и чем больше мы любим их и не стесняемся выражать свою любовь, тем легче им любить весь окружающий мир своим огромным сердцем.
Ранним утром мы ждем корабль, который повезет нас в аэропорт Марко Поло, мишка стоит на деревянной скамейке, а мартин под ним на полу, он вдруг поднимает голову и говорит: "Мишка, давай я тебя поцелую!" Тот живо реагирует, наклоняется и целует вытянутые губы брата. Нас троих взрослых в этот момент объединяет одно: глупая и полная нежности улыбка. В этот момент я чувствую, как вселенная расширяется и сжимается внутри меня с движением сердца, в этот момент я понимаю, какая я маленькая и уязвимая песчинка в океане ее, но как, вместе с тем, много я значу. Как много я принесла жизни в эту жизнь. Словно на мне растут снежинки фракталов, а на них - новые, и все это - любовь.
Мишкины "да", "нет" и "отдай" очень лаконичны и покрывают собой весь спектр возможных дейтвий, желаний и переживаний. Остальное на своем языке, который не хочется анализировать и расчленять, а только слушать и наслаждаться щекочущим счастьем, которое известно только родителям. А вот мартин говорит так, что хочется записывать все его фразы, так удивительно и ярко, копируя наши речевые обороты и придумывая свои собственные. И чешский его вышел уже на очень высокий уровень, скоро мне будет за ним не угнаться. Но когда я сажусь писать, не помню совсем-совсем ничего. И это грустно, как признак ускользающего времени и провалов в памяти, но сегодня он снова мне что-нибудь скажет и уж точно будет не до грусти.
Кажется, просыпаешься каждое утро, а они все такие же, твои дети, все та же длина волос, разрез глаз, округлость щечек и пяточек, словарный запас, запас улыбок. А потом однажды ты смотришь, как идет по дорожке этот кучерявый большеротый мальчик, так похожий на тебя, и вдруг понимаешь, что он взял и вырос, не предупредил тебя, не сообщил, не дал времени, чтобы осознать и свыкнуться. Вырос в один миг, и эта его копна кудрей, умные и хитрые глаза, больше на размер сандалики, паучья лазучесть, эта его улыбка - все новое, неизвестно когда пришедшее, откуда и как надолго. Боже мой, иногда в такие моменты я чувствую, как останавливается и глухо урчит, словно поломанный мотор, сердце. Беспомощность и печаль, осознание уходящего времени и пространства. Но потом сердце с размаху ухает в новый бешеный ритм и несется-несется, заполняя тело адреналином, нежностью, гордостью. Вот он, мой ребенок. Мой. Красивый, упрямый, отращивающий зубы и характер. Мой самый главный, мой неповторимый. И это все в двойном объеме. Сердце, шепчу я себе, сердце, пожалуйста. Ты должно это выдержать.
Удивительно, какие разные дети родились у нас. Кареглазый блондин, который рано заговорил и очень хорошо, который обожает камни, песок и землю, тактильные ощущения, которым я начала сдаваться, насыпая ему в чашку муку и закрывая глаза, когда мука медленно, но верно переползает с кухонного пола на ковер комнаты, мальчик-художник, которому я никогда не показывала, как и что рисовать, но он уже рисует так интересно и его место за столом покрыто краской, которая расцветила все поверхности, на обои наклеены фигуры из цветной бумаги, которые он и вырезает сам. Я даже часто не вижу, когда он все это успевает. Он вежливый и добрый, но эмоциональный и вспыльчивый. Похожий на меня, но внешне при этом совсем папин.
Зеленоглазый кудрявый брюнет, который считает, что слов не должно быть много, ужасно, невероятно, поразительно обидчивый: чуть упустишь тональность голоса - слезы, дрожащий подбородок, печаль. Нежный-нежный, но стоит поддаться этой нежности, как рискуешь получить кулаком по лбу или крепкую пощечину. Человек-паук! Он уже сейчас залезает на такие высоты на детских площадках, куда Мартин до сих пор даже не имеет намерений лезть. Отвернешься на миг, повернёшься, а он уже на двухметровой платформе для больших детей, сердце падает в песок, вытягиваешь дрожащие руки, едва доставая, пытаешься снять, а он смеется.
Кто бы только знал, как я хочу писать о них чаще, чтобы в их десять-пятнадцать, легко путешествовать во времени туда, где время измерялось количеством зубов и слов. Где весь мир принадлежал только нам троим. В это самое сейчас, где я стою посреди апреля, зеленого цвета вокруг, посреди своих эмоций, такая уязвимая и живая.
