2.4. Endless love
Дом, в котором живет ребенок, всегда особенный. Даже не тем, что в прихожей стоит пара крошечных ботинок, не круглосуточно разбросанными в каждом уголке игрушками, не тем, как рано этот дом затихает и погружается в сон. Он особенный смехом, не исчезающим никогда, какой-то не сравнимой ни с чем нежностью и любовью, особенный наполненностью событиями, эмоциями, новизной. Для каждого из нас наш дом особенный, но сейчас я каждый раз замечаю, насколько уютнее дома, в которых живут дети.
В которых они вырастают. Вдруг из куртки в куртку, из джинсов в джинсы, вдруг карандашной черточкой на обоях, из месяца в месяц, изо дня в день. Мой маленький ребенок уже два месяца читает мне стихи. Длинные. Целиком! Без запинки. С интонацией, боже ты мой, с моей интонацией. Мой маленький ребенок веселит меня, хотя и расстраивает, конечно, но он не нарочно, на то он и ребенок, на то у него и свой мир, чтобы там все было совсем иначе, чтобы мне временами не понять. Например, зачем бросаются на пол вещи, зачем переворачивается горшок с кактусом, осыпая землей целую комнату, зачем откусывать кусок стекла от бокала и жевать его. Он в нетерпении, он в движении, он в такой буре эмоций, что вам и не снилось, а я учусь. Учусь не забывать ни на минуту о том, что сама была такой же, годы не стирают память, просто засыпают ее другими воспоминаниями, но если хотеть, то всегда можно вспомнить. Вспомнить тот другой мир, в котором живет ребенок, мир, где все иначе, иногда просто с ног на голову, мир, в котором совершенно точно ты жил однажды.
Мартин встречает гостей у порога и нетерпящим возражений тоном требует: "Подарить подарок!" Откуда этот мальчик знает, что без подарка к нему редко кто приходит, откуда эта железная вера, я не знаю. Но он знает. Он просыпается и, едва разлепив глаза, спрашивает: "А где Ленка? Ленки еще нет?" И хнычет. Потому что обещали Ленку. И в трамвае вдруг требует: "Дать мне Ленку!", а я смеюсь, не над ним, нет, смеюсь с нежностью, смеюсь, потому что мне тоже дайте Ленку, потому что и я скучаю, хотя расстались ненадолго пока. Он слушает, как мы с Глазастиком делаем какой-то логический тест, а вечером приносит мне ее лист с рисунками и сообщает, что кьясный квадьят, потому что зиеный кьюг. А заглядывая в ленкину перчатку, задумчиво говорит: "Там темно, потому что там темно". И не поспоришь. Логикой весь в родителей.
У нас времена, как и в любом доме, бывают разные. Мы болеем иногда, доращиваем последние зубы и спится не очень, а потом вдруг всю ночь напролет, на размыкая глаз. Мы обнимаемся бесконечно, потому что нежности в этом мальчике вдруг на миллион человек, ее столько, что иногда кажется, он задушит меня в своих объятиях, равномерно покроет меня слюнявыми поцелуями и будет любить всегда-всегда. Очень хочется, чтобы так. Очень хочется, чтобы над любовью этой не было властно ни время, ни какие-то события, чтобы нам удавалось хранить ее сквозь годы, расстояния, новые привязанности, новые жизни. Потому что с ней не страшно ничего. Она сильнее всего, что есть в этом мире.
В которых они вырастают. Вдруг из куртки в куртку, из джинсов в джинсы, вдруг карандашной черточкой на обоях, из месяца в месяц, изо дня в день. Мой маленький ребенок уже два месяца читает мне стихи. Длинные. Целиком! Без запинки. С интонацией, боже ты мой, с моей интонацией. Мой маленький ребенок веселит меня, хотя и расстраивает, конечно, но он не нарочно, на то он и ребенок, на то у него и свой мир, чтобы там все было совсем иначе, чтобы мне временами не понять. Например, зачем бросаются на пол вещи, зачем переворачивается горшок с кактусом, осыпая землей целую комнату, зачем откусывать кусок стекла от бокала и жевать его. Он в нетерпении, он в движении, он в такой буре эмоций, что вам и не снилось, а я учусь. Учусь не забывать ни на минуту о том, что сама была такой же, годы не стирают память, просто засыпают ее другими воспоминаниями, но если хотеть, то всегда можно вспомнить. Вспомнить тот другой мир, в котором живет ребенок, мир, где все иначе, иногда просто с ног на голову, мир, в котором совершенно точно ты жил однажды.
Мартин встречает гостей у порога и нетерпящим возражений тоном требует: "Подарить подарок!" Откуда этот мальчик знает, что без подарка к нему редко кто приходит, откуда эта железная вера, я не знаю. Но он знает. Он просыпается и, едва разлепив глаза, спрашивает: "А где Ленка? Ленки еще нет?" И хнычет. Потому что обещали Ленку. И в трамвае вдруг требует: "Дать мне Ленку!", а я смеюсь, не над ним, нет, смеюсь с нежностью, смеюсь, потому что мне тоже дайте Ленку, потому что и я скучаю, хотя расстались ненадолго пока. Он слушает, как мы с Глазастиком делаем какой-то логический тест, а вечером приносит мне ее лист с рисунками и сообщает, что кьясный квадьят, потому что зиеный кьюг. А заглядывая в ленкину перчатку, задумчиво говорит: "Там темно, потому что там темно". И не поспоришь. Логикой весь в родителей.
У нас времена, как и в любом доме, бывают разные. Мы болеем иногда, доращиваем последние зубы и спится не очень, а потом вдруг всю ночь напролет, на размыкая глаз. Мы обнимаемся бесконечно, потому что нежности в этом мальчике вдруг на миллион человек, ее столько, что иногда кажется, он задушит меня в своих объятиях, равномерно покроет меня слюнявыми поцелуями и будет любить всегда-всегда. Очень хочется, чтобы так. Очень хочется, чтобы над любовью этой не было властно ни время, ни какие-то события, чтобы нам удавалось хранить ее сквозь годы, расстояния, новые привязанности, новые жизни. Потому что с ней не страшно ничего. Она сильнее всего, что есть в этом мире.