(no subject)
Что-то пропало в то утро из города.
Скинут ворох белых одежд.
Изможденный проснулся рано,
Расстелился серым, плакал тихо,
Размазывал тушь и оставлял на страницах кляксы.
А вода по венам густо и медленно,
мы здесь все холоднокровные, полуреальные, полоумные, полумертво-полусонные.
И полуденный выстрел не спугнет воробья с ограды.
Эхо гудка разлилось над крышами заревом,
В ночь зеленым сигналом - до скорого.
День заставил задернуть шторы,
Бессильно опустить руки,
Заламывать уголки книг и
отойти от окна, за которым исчезло, замерло, заплетаясь в словах,
ожидание, отчаяние, теплые мысли и тоска
по тому, кто внезапно ушел тем утром вместе со снегом
далеко и неведомо.
Вечером, как и прежде, огнями залиты.
Просто веры в чудо убавилось.
Приглушенно фейерверки, торопливо бенгальские лучики,
догорают свечи к Рождеству и трамваи по паркам.
Спать бы
долго и завтра проснуться
снова в новом году и в белом,
в легком и невесомом,
уютном и так мало знакомом.
Скинут ворох белых одежд.
Изможденный проснулся рано,
Расстелился серым, плакал тихо,
Размазывал тушь и оставлял на страницах кляксы.
А вода по венам густо и медленно,
мы здесь все холоднокровные, полуреальные, полоумные, полумертво-полусонные.
И полуденный выстрел не спугнет воробья с ограды.
Эхо гудка разлилось над крышами заревом,
В ночь зеленым сигналом - до скорого.
День заставил задернуть шторы,
Бессильно опустить руки,
Заламывать уголки книг и
отойти от окна, за которым исчезло, замерло, заплетаясь в словах,
ожидание, отчаяние, теплые мысли и тоска
по тому, кто внезапно ушел тем утром вместе со снегом
далеко и неведомо.
Вечером, как и прежде, огнями залиты.
Просто веры в чудо убавилось.
Приглушенно фейерверки, торопливо бенгальские лучики,
догорают свечи к Рождеству и трамваи по паркам.
Спать бы
долго и завтра проснуться
снова в новом году и в белом,
в легком и невесомом,
уютном и так мало знакомом.