(no subject)
Митинг на Чистых прудах проходил очень массово и воодушевленно, содержал много сомнительных лозунгов и закончился призывом идти к ЦИКу и требовать перевыборов. Толпа ломанулась на Мясницкую. Мы тоже отправились поглядеть, что будет дальше. Обстановка накалялась, уходить на самом интересном месте не хотелось, хотя я немного переживала, что могут начаться быдлопогромы или что-то в этом роде. К тому же нам тоже было, что сказать ЦИКу.
Мясницкую, естественно, перекрыли. Мы потолпились вместе со всеми, потом громко призвали тех, кто стоял рядом, идти другим путем и двинулись в сторону Большой Лубянки. Где-то час колесили по Москве, повсюду упираясь в заграждения из ОМОНА, спрашивали у них, как пройти туда-то и шли, как они говорили. В итоге мы вышли в Большой Черкасский переулок. Здание ЦИКа было оцеплено, около заграждения стояло несколько человек. Остальные потерялись где-то в переулках. Кто-то предложил идти к Китай-городу. Москва выглядела очень необычно и как-то предреволюционно. Народу почти не было. По пустым улицам с воем носились омоновские автозаки и автобусы. Кое-где толклись кучки людей. Стояли поодиночке странные люди в штатском. Мы пошли на Пушкинскую площадь.
Потихоньку становилось понятно, что идея с ЦИКом не удалась, но ехать домой не хотелось. Хотелось досмотреть, чем все кончится. На Пушкинской мы решили, что кончилось ничем, вздохнули с облегчением и некоторым разочарованием. К этому времени нас было уже человек 10. Мы воодушевленно болтали, делились опытом наблюдения на выборах и впечатлениями с митинга. Кто-то предложил пойти в следующий раз от Единой России, кто-то более радикальный - прямо-таки вступить в партию. Продолжая упражняться в остроумии, двинулись к метро. В этот момент сзади набежала толпа омоновцев и, что-то невнятно крича, стала хватать нас за руки и толкать в сторону автозака. Мы остановились, повернулись к ним лицом и потребовали документы. Потом попросили представиться. Спросили, в чем дело. Они отвечали что-то в духе «там объяснят» и продолжали наступать. Где-то впереди двое вели Сашу, а он им доходчиво объяснял, что они неправы. Ко мне тоже подвалили два шкафа, но, поняв, что я не сопротивляюсь, отстали. В автозаке уже сидело четверо. Мы уселись, стали звонить всем подряд и просить распространять информацию о том, что нас задержали. Шутили и смеялись, играли в «Ударник». Спрашивали ментов, куда они нас повезут. Менты не отвечали.
Повезли и привезли в ОВД «Тверское». В ОВД почти три часа ничего не происходило. Мы сидели в актовом зале (не все, часть отдельно), играли и болтали с ментами. Я слышала, как один полицейский спросил другого, почему так долго, а тот ответил, что начальство никак не придумает, что бы такое нам впарить. Около часа ночи принесли протоколы и стали вызывать каждого по отдельности. Мы трое были последними.
Надо сказать, что даже после выборов моя вера в людей не поколебалась. Поэтому, увидев свой протокол задержания, я не то что офигела, а прямо-таки онемела. Там было написано, что мы все стояли на проезжей части, перекрывали движение, уходить отказывались, а при задержании накостыляли ОМОНу по самое не могу. Мент ткнул пальцем в строчку внизу страницы и сказал: Пишите здесь «С протоколом согласна, подпись». Я уселась поудобнее, взяла ручку и кааак написала. Под самим описанием моего правонарушения расписала по пунктам, где и в чем ложь (а там кроме лжи ничего не было). На всех пяти, кажется, страницах рядом с каждым словом «правонарушение» написала, что правонарушения не совершала. Заодно написала, что мои права и обязанности мне никто не разъяснял, хотя в протоколе и сказано, что было дело. При этом осмотрели дважды, хотя в протоколе утверждается, что ни в одном глазу. Мент тихо скулил рядом, не сопротивлялся и уговаривал не залезать на поля. «Это же документ, писать можно только там, где строчки, все, хватит, у вас место кончилось…» Знаем мы эти документы, блин. Оглядев созданное и убедившись, что даже визуально мой ответ апостолам зла составляет немалую часть общей площади листа, я позвала Сашу и Тамару и показала им пару непонятных мест. Они тоже засомневались. Я позвонила юристу, телефон которого прислал кто-то из друзей. Юрист сказал, что все ок. Мент жалобно сказал, что «он же говорил».
После этого меня увели на другой этаж, сфоткали со всех сторон и взяли отпечатки пальцев. Теперь я знаю, что это было незаконно, но тогда мне в ответ на вопрос, можно ли не давать отпечатки, зачитали вслух какой-то закон, и я поверила.
Потом повели в камеру. На входе в коридор с дверьми стоял стол, за столом сидел мент и осматривал вещи. Лингвист по имени Ильяс выкладывал перед ним миллионы гигобайт своих флешек и карт памяти и требовал описать каждую. Мне он растерянно сказал: «Я не понимаю, почему это происходит со мной. Я же не Ходорковский. У меня нет политических убеждений, я никогда не лезу на баррикады и всегда обхожу заслоны стороной». Вот у кого сознание расширилось, так расширилось. У меня забрали все вещи, кроме папки с копией протокола и всевозможными копиями заявлений с выборов (паспорт при этом не отдавали, хотя я просила). Мент вел себя очень неуверенно и немного заигрывал (как и многие другие). На вопрос можно ли взять с собой книжку ответил, что там все равно темно читать. Книжку не дал. На вопрос, можно ливзять блокнот, чтобы рисовать, повторил, что темно же. Я сказала, что займусь оригами, он предложил распилить на оригами копию протокола. Блокнот тоже не дал, как и фломастеры с карандашами. Я не стала долго настаивать, потому что суд обещали в 9, а было уже 3 часа ночи. Рисовать и читать я, естественно, не собиралась.
Камера была размером где-то 1,5 на 3 метра. Мы сидели там втроем с Тамарой и Дашей Розеншейн. У нас был один голый матрас. Мы попросили еще. Мент ответит, что больше нету, и добавил, выходя: «Это - то государство, с которым вы боретесь». Ложиться на полу было противно. В целом я ничего не имею против того, чтобы лежать на полу или на земле, но понимание того, что мы сидим в камере заключения заставляло проявить определенную гордость. Мы немного поболтали за жизнь и, кое-как устроившись на матрасе, попытались уснуть. Удалось не вполне, потому что в соседней камере, где сидели все наши 11 мальчиков, спать было невозможно, и они всю ночь очень громко обсуждали политику.
В 9 утра никакого суда не было. Зато мы со злорадством узнали, что в отделение всю ночь напролет звонили и не давали полиции покоя. Менты из-за этого ходили злые, на звонки отвечать больше не хотели. Нам принесли кучу еды - от Ламзина, Погорелого и еще каких-то людей. Есть булки было уже невозможно, потому мы сделали небольшую инсталляцию из батонов, позанимались оригами из салфеток, и Даша поучила нас тому, как правильно ставить артикли в английском(«вот, например, свобода - неисчисляемое существительное»- вещала она).
Мы периодически стучали в дверь и качали права - требовали письменные принадлежности, бумагу (писать ходатайство в суд), мобильные телефоны, паспорта. Просили пустить сходить к кофеавтомату (пока не пустили). Менты огрызались довольно грубо, но в целом вели себя очень неуверенно и когда на их «нельзя» мы отвечали: «По закону можно», особо не настаивали.
Около 5ти нас повезли в суд. Как судили Сашу подробно написала Света, у нас все было то же самое, за исключением того, что в 6 вечера всех посторонних выгнали и заседание стало незаконно закрытым. Когда судья выходил рассматривать мое ходатайство и писать приговор, я вела беседы с ментами.
- Вам не стыдно? - спрашивала я мента, который десять минут назад с дрожащими руками врал про то, как мы перекрывали улицу и оказывали им сопротивление.
- Вы про какой стыд говорите?
- Вы никогда не испытываете чувство стыда?
- Испытываю.
- Вам не было стыдно сейчас врать?
- Я не врал. Нечего было переходить улицу в неположенном месте.
Поняв, что этот говорить не станет, я спросила у другого:
-А вы что чувствуете, когда все это говорите?
-Ну, понимаете, где-то 30 процентам меня стыдно, а остальные 70 процентов настолько устали, что им все равно.
И потом:
- А это ваш муж был тут перед вами?
- Да.
- А детей своих вы так же будете воспитывать?
- Да, так же.
- Тогда они тоже будут тут сидеть.
- Значит, будут, что делать. А вы своих детей как воспитывать будете?
невнятное бормотание, начинают говорить между собой и ржать. Злость.
Уже позже я уныло сидела в коридоре, ожидая Тамару. Сидящие рядом менты сказали мне:
- Мы не такие, как вы думаете. Думаете, нам все это нравится? У нас просто нет выбора.
- Вам плохо и нам плохо - кому же хорошо?
- Тем, кто сверху.
- А вы не боитесь? Ведь это с нами так легко воевать, а когда на улицы выйдет быдло и пойдет все крушить, вам достанется в первую очередь.
- Нет, не боимся, - сказали они и пояснили, как именно будут справляться с быдлом.
Они правда тупят и не боятся.
Ребятам дали 1-2-3 суток, Ддевочкам штрафы 500-1000 рублей.
Краткий вывод:
- Менты страдают и пытаются оправдываться. Один раз они дружно сказали: мы больше не будем участвовать в задержаниях, надоело". И много раз всем видом старались показать, что они на нашей стороне.
- Хуже всех судье, но, если честно, гори он в аду.
- Менты тупят и не боятся, но мы-то знаем, кто боится. Если сейчас им удастся всех прищучить, они станут мстить за свой страх, это очевидно.
-Надо начинать учить закон, иначе, видимо, никак.
Мясницкую, естественно, перекрыли. Мы потолпились вместе со всеми, потом громко призвали тех, кто стоял рядом, идти другим путем и двинулись в сторону Большой Лубянки. Где-то час колесили по Москве, повсюду упираясь в заграждения из ОМОНА, спрашивали у них, как пройти туда-то и шли, как они говорили. В итоге мы вышли в Большой Черкасский переулок. Здание ЦИКа было оцеплено, около заграждения стояло несколько человек. Остальные потерялись где-то в переулках. Кто-то предложил идти к Китай-городу. Москва выглядела очень необычно и как-то предреволюционно. Народу почти не было. По пустым улицам с воем носились омоновские автозаки и автобусы. Кое-где толклись кучки людей. Стояли поодиночке странные люди в штатском. Мы пошли на Пушкинскую площадь.
Потихоньку становилось понятно, что идея с ЦИКом не удалась, но ехать домой не хотелось. Хотелось досмотреть, чем все кончится. На Пушкинской мы решили, что кончилось ничем, вздохнули с облегчением и некоторым разочарованием. К этому времени нас было уже человек 10. Мы воодушевленно болтали, делились опытом наблюдения на выборах и впечатлениями с митинга. Кто-то предложил пойти в следующий раз от Единой России, кто-то более радикальный - прямо-таки вступить в партию. Продолжая упражняться в остроумии, двинулись к метро. В этот момент сзади набежала толпа омоновцев и, что-то невнятно крича, стала хватать нас за руки и толкать в сторону автозака. Мы остановились, повернулись к ним лицом и потребовали документы. Потом попросили представиться. Спросили, в чем дело. Они отвечали что-то в духе «там объяснят» и продолжали наступать. Где-то впереди двое вели Сашу, а он им доходчиво объяснял, что они неправы. Ко мне тоже подвалили два шкафа, но, поняв, что я не сопротивляюсь, отстали. В автозаке уже сидело четверо. Мы уселись, стали звонить всем подряд и просить распространять информацию о том, что нас задержали. Шутили и смеялись, играли в «Ударник». Спрашивали ментов, куда они нас повезут. Менты не отвечали.
Повезли и привезли в ОВД «Тверское». В ОВД почти три часа ничего не происходило. Мы сидели в актовом зале (не все, часть отдельно), играли и болтали с ментами. Я слышала, как один полицейский спросил другого, почему так долго, а тот ответил, что начальство никак не придумает, что бы такое нам впарить. Около часа ночи принесли протоколы и стали вызывать каждого по отдельности. Мы трое были последними.
Надо сказать, что даже после выборов моя вера в людей не поколебалась. Поэтому, увидев свой протокол задержания, я не то что офигела, а прямо-таки онемела. Там было написано, что мы все стояли на проезжей части, перекрывали движение, уходить отказывались, а при задержании накостыляли ОМОНу по самое не могу. Мент ткнул пальцем в строчку внизу страницы и сказал: Пишите здесь «С протоколом согласна, подпись». Я уселась поудобнее, взяла ручку и кааак написала. Под самим описанием моего правонарушения расписала по пунктам, где и в чем ложь (а там кроме лжи ничего не было). На всех пяти, кажется, страницах рядом с каждым словом «правонарушение» написала, что правонарушения не совершала. Заодно написала, что мои права и обязанности мне никто не разъяснял, хотя в протоколе и сказано, что было дело. При этом осмотрели дважды, хотя в протоколе утверждается, что ни в одном глазу. Мент тихо скулил рядом, не сопротивлялся и уговаривал не залезать на поля. «Это же документ, писать можно только там, где строчки, все, хватит, у вас место кончилось…» Знаем мы эти документы, блин. Оглядев созданное и убедившись, что даже визуально мой ответ апостолам зла составляет немалую часть общей площади листа, я позвала Сашу и Тамару и показала им пару непонятных мест. Они тоже засомневались. Я позвонила юристу, телефон которого прислал кто-то из друзей. Юрист сказал, что все ок. Мент жалобно сказал, что «он же говорил».
После этого меня увели на другой этаж, сфоткали со всех сторон и взяли отпечатки пальцев. Теперь я знаю, что это было незаконно, но тогда мне в ответ на вопрос, можно ли не давать отпечатки, зачитали вслух какой-то закон, и я поверила.
Потом повели в камеру. На входе в коридор с дверьми стоял стол, за столом сидел мент и осматривал вещи. Лингвист по имени Ильяс выкладывал перед ним миллионы гигобайт своих флешек и карт памяти и требовал описать каждую. Мне он растерянно сказал: «Я не понимаю, почему это происходит со мной. Я же не Ходорковский. У меня нет политических убеждений, я никогда не лезу на баррикады и всегда обхожу заслоны стороной». Вот у кого сознание расширилось, так расширилось. У меня забрали все вещи, кроме папки с копией протокола и всевозможными копиями заявлений с выборов (паспорт при этом не отдавали, хотя я просила). Мент вел себя очень неуверенно и немного заигрывал (как и многие другие). На вопрос можно ли взять с собой книжку ответил, что там все равно темно читать. Книжку не дал. На вопрос, можно ливзять блокнот, чтобы рисовать, повторил, что темно же. Я сказала, что займусь оригами, он предложил распилить на оригами копию протокола. Блокнот тоже не дал, как и фломастеры с карандашами. Я не стала долго настаивать, потому что суд обещали в 9, а было уже 3 часа ночи. Рисовать и читать я, естественно, не собиралась.
Камера была размером где-то 1,5 на 3 метра. Мы сидели там втроем с Тамарой и Дашей Розеншейн. У нас был один голый матрас. Мы попросили еще. Мент ответит, что больше нету, и добавил, выходя: «Это - то государство, с которым вы боретесь». Ложиться на полу было противно. В целом я ничего не имею против того, чтобы лежать на полу или на земле, но понимание того, что мы сидим в камере заключения заставляло проявить определенную гордость. Мы немного поболтали за жизнь и, кое-как устроившись на матрасе, попытались уснуть. Удалось не вполне, потому что в соседней камере, где сидели все наши 11 мальчиков, спать было невозможно, и они всю ночь очень громко обсуждали политику.
В 9 утра никакого суда не было. Зато мы со злорадством узнали, что в отделение всю ночь напролет звонили и не давали полиции покоя. Менты из-за этого ходили злые, на звонки отвечать больше не хотели. Нам принесли кучу еды - от Ламзина, Погорелого и еще каких-то людей. Есть булки было уже невозможно, потому мы сделали небольшую инсталляцию из батонов, позанимались оригами из салфеток, и Даша поучила нас тому, как правильно ставить артикли в английском(«вот, например, свобода - неисчисляемое существительное»- вещала она).
Мы периодически стучали в дверь и качали права - требовали письменные принадлежности, бумагу (писать ходатайство в суд), мобильные телефоны, паспорта. Просили пустить сходить к кофеавтомату (пока не пустили). Менты огрызались довольно грубо, но в целом вели себя очень неуверенно и когда на их «нельзя» мы отвечали: «По закону можно», особо не настаивали.
Около 5ти нас повезли в суд. Как судили Сашу подробно написала Света, у нас все было то же самое, за исключением того, что в 6 вечера всех посторонних выгнали и заседание стало незаконно закрытым. Когда судья выходил рассматривать мое ходатайство и писать приговор, я вела беседы с ментами.
- Вам не стыдно? - спрашивала я мента, который десять минут назад с дрожащими руками врал про то, как мы перекрывали улицу и оказывали им сопротивление.
- Вы про какой стыд говорите?
- Вы никогда не испытываете чувство стыда?
- Испытываю.
- Вам не было стыдно сейчас врать?
- Я не врал. Нечего было переходить улицу в неположенном месте.
Поняв, что этот говорить не станет, я спросила у другого:
-А вы что чувствуете, когда все это говорите?
-Ну, понимаете, где-то 30 процентам меня стыдно, а остальные 70 процентов настолько устали, что им все равно.
И потом:
- А это ваш муж был тут перед вами?
- Да.
- А детей своих вы так же будете воспитывать?
- Да, так же.
- Тогда они тоже будут тут сидеть.
- Значит, будут, что делать. А вы своих детей как воспитывать будете?
невнятное бормотание, начинают говорить между собой и ржать. Злость.
Уже позже я уныло сидела в коридоре, ожидая Тамару. Сидящие рядом менты сказали мне:
- Мы не такие, как вы думаете. Думаете, нам все это нравится? У нас просто нет выбора.
- Вам плохо и нам плохо - кому же хорошо?
- Тем, кто сверху.
- А вы не боитесь? Ведь это с нами так легко воевать, а когда на улицы выйдет быдло и пойдет все крушить, вам достанется в первую очередь.
- Нет, не боимся, - сказали они и пояснили, как именно будут справляться с быдлом.
Они правда тупят и не боятся.
Ребятам дали 1-2-3 суток, Ддевочкам штрафы 500-1000 рублей.
Краткий вывод:
- Менты страдают и пытаются оправдываться. Один раз они дружно сказали: мы больше не будем участвовать в задержаниях, надоело". И много раз всем видом старались показать, что они на нашей стороне.
- Хуже всех судье, но, если честно, гори он в аду.
- Менты тупят и не боятся, но мы-то знаем, кто боится. Если сейчас им удастся всех прищучить, они станут мстить за свой страх, это очевидно.
-Надо начинать учить закон, иначе, видимо, никак.