Сказка о том, как перепутались два Аполлон Иваныча
Несмотря на все величие реформ и не прекращающуюся череду обновления, победу нового, а также давно забытого старого мышления, случаются еще отдельно взятые петухи, которые дают нам отдельно взятые прогрессивные реформы в виде дивидентов. Оные петухи, как правило, подкрадываются незаметно, по-пластунски, с подлой и преступной целью укусить клювом то самое дорогое, что у нас есть-наши непререкаемые идеалы. А после, выкусив самое бесценное, бегут в чиновные кабинеты с целью спрятать концы в воду, прикинувшись папье-маше. И от этакой свистопляски у нас повсюду сквозняки. Вот один из вышеперечисленных сквозняков отворил одну из бесчисленных дверей посреди длинного-предлинного коридора и сунул в организовавшуюся щель свой бесконечный бородавчатый клюв…
В глубине кабинета сидел человек приятно-замечательной наружности. Наружность его была замечательна тем, что ничем замечательным не отличалась. Это был так себе человечек: ножки его прятались за огромной величины столом, выставляя ради приличия небольшую лысину головы, по которой теснились немногочисленными просителями жиденькие волосики.
Немного ниже лысины (впрочем, согласитесь, было бы странно, если бы он сидел выше) сидел ничем не примечательный курносый носик, у верхнего подножия которого торчали два изумительно бесцветных глаза. Оба глаза выполняли чрезвычайно важную и полезную работу: они уставились в одну точку, словно намереваясь загипнотизировать ее.
О! Это была не простая точка. Это была в высшей степени уполномоченная точка, облеченная высшими государственными соображениями. Это была в высшей степени административная точка, ибо в вышеупомянутой точке лежала некая замечательно важная бумага, а на ней в свою очередь (да не на точке, а на бумаге)сидела рыжая, преисполненная чувства собственной важности канцелярская муха (признайтесь, вы, было, подумали-крыса.)
По раздувающимся ноздрям человечка видно было, как тягостно ему присутствие этого наглого аполитичного животного, без спроса подписывающего своими лапками некую важную бумагу. Наконец муха вняла голосу рассудка, расправила крылья и с чувством собственного достоинства полетела биться лбом о стекло.
Человечек с облегчением вздохнул и продолжал неподвижно сидеть, созерцая. И был он столь прекрасен в своем созерцательном подвиге, что всякий залюбовался бы им .И Аполлон Иваныч (его звали)тоже не устоял перед так сказать как бы чарами своего Я. Грудь его волнительно приподнялась ,а лик увлажнился от избытка любви к человечеству, присутствующему в настоящий момент в его собственном кабинете в его собственном лице.
Но тут прошло ровно тысячу лет.
Стало быть рабочий день давно закончился, как и срок пребывания. И Аполлон Иваныч, смахнув с секретной точки секретную бумагу и придав себе поелику возможно умственно-благородый вид, поспешил к парадному подъезду, где его поджидала импортная секретная карета на магнитной подушечке, запряженная белыми рысаками.
Ах, что это была за карета! Вся оклеенная истинно верными лозунгами, атрибутами и ритуалами, внутри обставленная импортной мебелью и сантехникой. Сидит, скажем,Аполлон Иваныч на…мгм…,а тут звонок:горит в воде что-то, ну или тонет в огне. Не успеет Аполлон Иваныч подписать бумажку, не успеют на нее поставить печать, как поскачут курьеры к началу кареты, чтобы отворотить ее от чреватого пути. День скачут, другой, третий. Глядь, на четвертый доскачут и отворотят. Только назад, с победной реляцией, как навстречу другой курьер с бесплатным удовлетворением прошения об отставке и конфискацией имущества посмертно.
Не могёт Аполлон Иваныч долго хранить верность ввиду неутомимой нежности сердца и слабой памяти на лица. Едет, понимаешь, карета. А вокруг восторженные толпы, восхищенно пешеходные сограждане, разные там большие, средние и малые народы стоят. А карета едет, а курьеры скачут, а сбруя сверкает, а оркестры играют и на углу мороженое бесплатно продают. Красотища неописанная.
Короче, поспешил Аполлон Иваныч к парадному подъезду, предвкушая.
Но в то же самое время, когда достославный Аполлон Иваныч еще беседовал с мухою, перед зданием, в котором Аполлон Иваныч отправлял свои естественные надобности, вытекающие из его ответственного положение, стоял другой Аполлон Иваныч, ровным счетом ничем не отличающийся от вышепоименованного Аполлона Иваныча. Только это был не памятник, временно воздвигнутый современниками с целью увековечивания. Это был, извиняюсь, оригинал. То есть оригинал был конечно другой Аполлон Иваныч, который хоть никогда и не страдал оригинальностью, полагал себя оным еще пребывая в кабинете, в то время. когда другой Аполлон Иваныч (не тот, а другой) вообще даже и не намеревался думать, а был, можно сказать, убежден, что он-то и есть единственный и неповторимый Аполлон Иваныч и точка (попрошу не путать с вышеперечисленной точкой, в которую секретно смотрел другой Аполлон Иваныч). И если бы вы вдруг начали подвергать сомнению этот глубоко медицинский факт, то Аполлон Иваныч тут же обрушил бы на вас недоумевающий взгляд, а потом бы достал бы из кармана толстый, поднаторевший в указаниях указательный палец и с негодованием покачал бы его перед вашим носом. Но, продолжаю рассказ.
Так вот стояли два Аполлона Иваныча и думали. То есть стоял один, а думал другой, но потом, повинуясь некоторому предначертанию, один Аполлон Иваныч, вышедши из парадного подъезда, сел в карету, в которую по случаю тысячелетия пребывания на руководящем посту запрягли тысячу породистых лошадок и положили новую магнитную подушечку, а второй, нисколько не сомневаясь, сел туда же.
И вся эта кавалькада устремилась вперед. Или может быть назад. Никто не знает точно куда. Но все делают вид вид, что едут туда, куда надо. А куда надо никто не знает. Но едут будь здоров. И конечно, пыль из под копыт летит, курьеры скачут, на углу мороженое бесплатно продают. Красота неописанная! .К тому же карета еще из присутствия не успела выехать, а передние лошади уже к Тамбову подъезжают .Или, скажем,не к Тамбову а к Набережным Челнам или Среднему Нижневерхнесволочку.
Вдруг лошади возьми, да и встань и ни в какую, хотя ,в принципе, карета все едет, публика платочками машет и сто тыщ курьеров скачут.
А Аполлон Иваныч сидит себе в карете и думает потихоньку:
Вот те раз, никак стервецы умудрились зеркало к стенке пришпилить.И ласково к зеркалу придвигается, чтобы себе в ясные очи глянуть и этим фактом укрепить факт любви к прогрессивному человечеству.
Только глядит Аполлон Иваныч, что это и не зеркало даже, а и вовсе оптический обман. То есть сидит напротив некий аноним и вызывающе уподобляется его персоне, сукин сын. В смысле репетирует. А второй Аполлон Иваныч думает тоже в соответствии с предложенной резолюцией. И так сидят они, некоторое время, оробевши, только глазами друг в друга постреливают. Известно - раздвоение личности о многих невзгодах может говорить,а если власть раздвояется,так это вообще… Но главное - другое: никто допреж никогда даже про себя мыслью возражать не отваживался, а тут такая катавасия. Прямо попытка государственного подъёмпереворота. Наконец один из Аполлон Иванычей не выдержал, да и говорит почти что человеческим голосом: душно чегой-то. Кислороду мало. Народу развелось - не пройти,не проехать. И свирепо смотрит на второго,подмаргивая сразу обеими глазами с целью уяснения прозрачности намека.Но при этом еще и делает вид, что зевает сквозь улыбку, потому что из силовых структур рядом никого.А второй Аполлон Иваныч, ни капельки не рассердившись на улыбку,ответствует:не извольте беспокоиться, сейчас трубопровод передвижной из Нагасаки соорудим, кислороду жидкого заграничного глотнем .И курьера из окошка пальчиком так ласково…
Час зовет. Два. Никого. Открыл Аполлон Иваныч окошечко у кареты, а там: Батюшки! Ни одного курьера, а только пыль, да грязь кругом.
Не иначе как все опять вокруг разворовали и пропили по обычаю.
Захлопнул окошечко Аполлон Иваныч, надулся, да и говорит: Плохо живете господин бывший товарищ Аполлон Иваныч. Сплошной разврат с подчиненными разводите. Разворовали, понимаешь, все вокруг. Разве вы не понимаете, что ежели все воровать начнут, то работать за так будет некому? Разве вам не известен на сей случай секретный циркуляр товарища герцога Бирона, царствие ему небесное,понимаешь? Ах и распустили вы народ ваше превосходительство товарищ Аполлон Иваныч. Ежели б я не боялся перепутать свое превосходительство с вашим и тем самым ошибнуться идеологическим адресом, то честное пионерское - плюнул бы вашему превосходительству прямо в вашу поганую рожу.
Тут, было, первый Аполлон Иваныч так возмутился,что захотел ввести чрезвычайное положение, но так как силовые структуры,понимаешь, ослабели, то началась промеж Аполлон Иванычей легкая рукопашная дискуссия о роли личности в истории и о роли истории в личности. Ну, может быть,не дискуссия,а небольшое совещание по этимитемологическим вопросам в сторону сумо. Долго ли, коротко ли совещались промеж себя Аполлон Иванычи и дошло ли у них дело до промежности,никто не знает. Но,мало - помалу, пыл-жар у них как бы поутих, после чего другой Аполлон Иваныч (не тот, а другой),отдышавшись говорит: Не знал я, ваше превосходительство, что ваше превосходительство настолько вспыльчиво. Нельзя же так сразу с порога отвре…отвергать дружескую критику…Народ этого не поймет. А мы завсегда должны быть для нашего народа примером, который не реша…
И тут второй Аполлон Иваныч, чувствуя что заврался, умолк, начав глубокомысленно сопеть носом, делая вид, что все сказанное им, сказано вроде бы и не им,а кем-то другим или даже не было сказано вообще.
На что первый Аполлон Иваныч ответствовал: Все это пустая болтовня и, извините, сплошной безответственный уже не модный социализм, в котором некоторые уже напрасно усматривают и так далее. Наш народ больше не нуждается и так далее. Что же до воровства, то сие есть наш национальный обычай, наряду с виночерпием, баболюбием, словоблудием и так далее. К тому же всем известна евангельская истина: что сгорит, то не сгниет и так далее. И вообще вы бы лучше помогли найти большую казенную печать, потому как без нее вся жизнь в государстве стоит. И после сих горячих лозунгов Аполлон Иванычи принялись искать вышеперечисленную казенную печать. Час ищут, два. Нету. Как сквозь землю провалилась. А без нее государство совсем ослабло и фунциклировать не может. Хоть напрочь его ликвидируй, А после с новой печатью снова учреждай.
А карета между тем едет, кое-где лошади с обалдевшими курьерами скачут, оркестры играют, а ежели на пути высокопоставленной кареты и попадаются отдельные недостатки в виде конского продукта, то специальные молодцы в целях мон плезира, брызгают на вышепоименованные недостатки французским дезодорантом и обсыпают сахарной пудрой. Дескать, продукт отечества нам сладок и приятен,угощайтесь все кому не лень. Долго ли, коротко ли ехала карета, но, наконец, остановилась. Остановилась. В смысле стала. И стоит. Как вкопанная. Так что даже отдельно взятые индивидуи стали подходить к ней с истерическими смешками, желая уяснить способ передвижения оной кареты, ежели она, по меньшей мере уж лет 100 как в землю вросла. А вокруг тишина-а. Оглушительная. В том смысле, что специальные добрые молодцы оглушают всех приветственными речитативами. Дескать, да здравствует он, который такой -сякой и так даллее, урра! Который всех нас ,так нас и так через эдак, осчастливил, урра! Услышали Аполлон Иванычи приветственные рейтинги и встрепенулись.
Вот - говорит один из Аполлон Иванычей, до чего народ меня любит. Заехал я как-то в деревню,так не поверите, народу собралось. Плачут от радости. Отец, говорят рродной…
Удивляюсь я вам ваше превосходительство -,отвечает второй Аполлон Иваныч. Не можете вы в своей голове объективно отражать. Зеркальце, видать, внутри перекосилось от долгого сидения в канцеляриях. Здравицы, я так понимаю, в мою честь спрягают, равно как песни и пляски народов мира, а также монументы и слегка стихи. Хватит, накрали. Теперь наш черед. Так что вы, ваше превосходительство, есть просто примазавшийся до этой кампании всенародного энтузиазма политический пигмей.
И тут, было, промеж Аполлон Иванычами, чуть опять не начался спор по поводу и по поручению.
Но первый Аполлон Иваныч вдруг вспомнил про промежность, да и говорит человеческим голосом: А почему бы нам,так сказать, не произвести демократический эксперимент с целью усвоения факта уважения, а может быть и любви. Отчего бы нам не реализовать вышеозначенную любовь в плане реализации свободного волеизлияния? Давайте же дражайший Аполлон Иваныч выйдем из этой невзрачной кареты в широкие поля, где живут и мечтательно трудятся наши славные всенародные, как говорится, массы.
И второй Аполлон Иваныч тоже до того вдруг одушевился, чуть было не потерял дар речи от восторга. Но потом опомнился и так проникновенно отвечает: Давайте же. Я можно сказать сам народ в отдельно взятом лице. Во мне так сильно бьется либерально-демократическая струя, что я хочу отказаться от классово чуждого местоимения Я и называть себя запросто, по-народному: МЫ.
И умиленные перспективами, Аполлон Иванычи, вышли из кареты, чтобы сделать книксен.
Но тут наступила вдруг жуткая тишина. Такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Наступила сногсшибательная тишина,а вовсе не клики Ура и пламенные поцелуи в щеку. И даже те оглушительные молодцы, которые железными голосами только что кричали: да здравствует он, который и так даллее… стали вдруг слегка оробевши и принялись напущать на себя мечтательный вид. Дескать, граждане, ежели мы в чем и были замешаны, то разве только в легком энтузиазме и мелкой мечтательности, проистекающей по причине молодых кровей.
И тут до Аполлон Иванычей дошло, что произошел конфуз.И первый Аполлон Иваныч отставил ножку, произвел на лице сладчайшую улыбку, да и говорит второму сквозь зубы: Я, то есть мы, вижу здесь субъективный факт пока еще неясного уклона со стороны одураченных представителей славных трудящихся масс и так далее. А ежели и были отдельные ошибки и вышепоименованные временные трудности, то это не повод и так далее. А второй Аполлон Иваныч только раскрыл,было, рот, чтобы призвать к топору, благо и говорящая голова очень кстати подвернулась,как случись тут затмение .Вроде затмения на всех нашло. А потом опомнились - ни кареты, ни Аполлон Иванычей. И куды только подевались? На кого нас оставили болезных? За кого теперь полувсенародно голосовать прикажете?
Сказка написана в 1988 году