Об учебе.
Горячечное сессионное потихоньку отпустило, дальше обратно в работу, желательно покрепче. Количество рабочих вечеров в ближайший месяц при всех возможных поблажках все равно переваливает за второй десяток, но по сравнению с январем, кажется, это цветочки (надо отныть сейчас, потом просто не думать). Всяких мыслей и смыслов голова уже просто не вмещает (М.Н., спасибо что вы есть!) До завершения успешной переработки всего этого массива просто, видимо, сольет что-то в буфер до первого зависания. А там случайный reboot от переутомления и - поминай как звали ту светлую мысль. Жаль. Что-то зафиксировано (пора уже нормально разгрести архив всех аудио-записей А.Л. и составить своих "якодзун"), что-то нет и это надо у кого-то спереть, одолжить, заново найти, наконец. Уф.
А из каких-то получившихся работ почему-то огромным спросом пользовалась рецензия на "Рыжего", даже отреагировал кое-кто из читавших. Если есть у кого интерес (да и себе на память) чему в плане театроведения учат этих-каких-там (продюсеров, подсказываю), повешу её здесь. Перерабатывал её почти мучительно, почти готовую - процентов на 60% и ещё до конца не вычистил, не отполировал. Может по ходу, следуя заветам старших товарищей. У кого врожденная грамотность - простите, ладно?
Рецензия на спектакль «Рыжий» театра «Мастерская П.Н. Фоменко».
Весной этого года репертуар театра «Мастерская Петра Фоменко» пополнился спектаклем «Рыжий». Три года назад в театр взяли на стажировку ребят из разных театров, городов и даже стран. Теперь молодой участник стажерской студии, Юрий Буторин, посавил спектакль по стихам поэта Бориса Рыжего. Автором замысла спектакля оказался Сергей Никитин. Когда-то переложив некоторые из стихов Рыжего на музыку, Никитин исполнял их на концертах, и в какой-то момент поделился идеей с Петром Наумовичем Фоменко. Первоначальное сухое изложение фактов наталкивает на мысль, что все это уже было - в этом же театре, силами тех же молодых ребят, с небольшой поддержкой старших товарищей из основного состава труппы была поставлена «Сказка Арденнского леса», только первоисточником там была переработанная Юлием Кимом шекспировская пьеса «Как вам это понравится». Существенное сходство этих постановок в том что Ким и Никитин - суть явления, если можно так выразиться, однородные. Расхождение же в том, что Рыжий - это совсем не Ким.
Кто такой Борис Рыжий? Это поэт, покончивший жизнь самоубийством. Таким описанием легко испортить первое впечатление, но это едва ли не первое что не знакомый с творчеством Бориса Борисовича зритель узнает о нем. В 2001 году, то есть совсем недавно, «по эту сторону рубежа веков», Борис Рыжий повесился на балконе собственного дома. Восклицать «погиб поэт, невольник чести» будет неуместно - идеалистичного романтического флера в его биографии не найти. Детство в семье ученого, чемпион Свердловска по боксу, Свердловский Горный институт, аспирантура института Геофизики Уральского отделения РАН. Стихи писал с четырнадцати лет, первая публикация в 92-м, лауреат нескольких премий. Международный фестиваль поэтов в Голландии, издание сборника стихов, до следующего уже не дожил. Сухими фактами из биографии не объяснить ни тягу к смерти ни самоубийства поэта.
Спектакль и не претендует на биографичность, хотя в отдельные эпизоды жизни и проговариваются прямым текстом. Цель постановки в ином, и она становится понятна ещё до попадания в зал - в буфете театра на универсальном уровне громкости «слов песни не разобрать, но говорить уже невозможно» из старенького кассетника «СКИФ» доносятся шлягеры рубежа 80-90-х. В программке с гораздо большей обстоятельностью, чем биография поэта раскрывается смыслы понятия ЛЕБЕДИ и ему родственных. В спектакле присутствует ненормативная лексика, о чем честно предупреждают при покупке билета, да и на самой программке стоит полу шуточное предупреждение цензурной комиссии «только в присутствии взрослых». И уже на все готовый зритель получает первый звонок - с шипением и треском мегафонный голос просит «зрителей-пассажиров» занять свои места. Завсегдатаи «Мастерской» вспоминают нежный колокольчик, который должен был прозвучать вместо вокзального объявления и уже на все готовы. Хотя к Надже Мэр подготовиться сложно: её проводница смотрит на тихих посетителей тем пропитанным совковой усталостью взглядом, от которого у людей эпохи нулевых начинает уходить почва из-под ног. Машина времени набирает ход. Точное попадание в образ с первого персонажа, образ как таковой, то что отпечатывается на полубессознательном уровне у всех и каждого. Весь мир «Рыжего» - мир именно образов, не живых людей. За проводницей будут жительницы общежития и влюбленный мент, пионеры и бабки со стеклотарой, в общем - «земная шваль: бандиты и поэты».
Действие составлено как калейдоскоп, из зачастую совершенно не связанных между собой эпизодов, отраженных в отдельных стихах. Структура зала не совсем обычна: крохотный амфитеатрик на шесть десятков мест расположен на поворотном станке в центре маленького зала старой сцены, декорации - по периметру. Замкнутая симультанная сцена. Проводница прогонит бродягу музыканта (Иван Вакуленко в этой ипостаси каждый спектакль как будто бы стремится завевать первый приз за самое фальшивое пение) и объявления о предстоящем маршруте под звуки «Прощания славянки» станок завращается. Путешествуя по маршруту «Екатеринбург - Свердловск - Екатеринбург» «зрители-пассажиры» увидят зону Вторчермета, парк культуры им. Маяковского, промелькнут крыша какого-то дома, общежитие, зад припаркованного милицейского УАЗика… Художник Владимир Максимов одновременно и небрежно и скрупулёзно воссоздает в миниатюре антураж мест, которые присутствуют в каждом городе описываемого преиода, неких обязательных транзитных точек, универсумов социального бытия. Не забыты приметы времени, такие как надрезанный пакет из-под молока, прячущийся в статуе, и сигнализирующий о том что «здесь - пьют». Сумки челноков, скамейки, заборы и надписи на них - тотальное перечисление грозит перерасти в мини-энциклопедию. Вещный мир не определяет духовное наполнение, но создает нужный резонанс: перед зрителями прокручивают в режиме передачи «Намедни» их детство, отрочество - период жизни, прошедший, но памятный.
Этот мир населяют не люди, он ломится от обилия образов, персонажей советской гоголианы - вместе со всей комплексной русскостью в них чувствуется авторская любовь. И первой же репликой проводницы разрывается дистанция между ними и нами: с этого момента весь спектакль проходит почти на коленях у зрителей. Актерам в «Мастерской» не привыкать: их выросшие и окрепшие в тесноте бывшего кинотеатра «Киев» спектакли предполагали диффузию актеров со зрителем, пусть и без провокации - отвечать на действие не обязательно. Если предложенные проводницей белье и шахматы никто из зрителей не возьмет… Впрочем, никто не отказывается. В спектакле «Безумная из Шайо» героиня Ирины Пеговой заставляла первые ряды поднимать ноги, когда её Судомойка мыла полы в том же зале 8 лет назад. Имеющие другую школу студийцы общаются с публикой иначе, и недостаток определённого опыта, отсутствие неких «подкожных» навыков компенсируются откровенностью. Свои стихи Рыжий писал так, словно рвал самого себя на строчки и способность к откровенному разговору оказывается чуть ли не решающим фактором. Свердловск-Екатеринбург смотрит на нас в упор глазами поэта Бориса Рыжего. Его стихами и прозой говорят все, но его самого, единого во многих лицах, играет мужская часть состава. Принимая на себя аватару поэта, очередной актер проводит по лицу косую черту - по рисунку настоящего шрама на настоящем лице Бориса Рыжего. В программке есть его фото, мол, убедитесь сами. В театре на Таганке так играли спектакли по Маяковскому и Пушкину. Это не претензия пополнить поэтический пантеон героем Свердловска, просто универсальный прием. Поэт отражается в лицах читающих его стихи людей и уже неважно даже, хороша ли читка. Поэтическим заклинанием вызывается из небытия эпоха. Выборку стихов создатели спектакля производили не из лучшего, но из того что в принципе возможно сложить в единую картину. Тут специфика стихов Рыжего срабатывает странным образом: за артистов волей-неволей переживаешь, словно за людей близко знакомых, декламирующих в аудитории собственные сочинения: краснеешь, дергаешься. А потом внезапно улавливаешь то зерно высшего просветления, каким-то неведомым образом посетившего твоего товарища и понимаешь, что он нашел что-то такое, отчего все люди на земле стали богаче - на одну строчку, но богаче. Сложно отстаивать величие в благородном доме русской литературы поэзии Бориса Рыжего, но поэтом он был.
«Отмотай-ка жизнь мою назад» скажет первый поэт из подворотни и поворотный круг двинется против часовой стрелки. В спектаклях «Мастерской», а особенно в спектаклях Евгения Каменьковича, присутствовавшего на репетициях в качестве куратора, и неизбежно заразившего молодых артистов своим особым «вирусом театра», тема времени играет весьма важную роль. В «Самом важном», стрелки часов были вписаны в декорацию, и внимательный зритель мог прочитать движение линии повествования в эпохах. Металлический циферблат замыкает на себя начала и концы глав «Улисса». Это почти механический способ восстановить связь времен, повторяемый из спектакля в спектакль, осуществляемый в надежде на закономерный переход количества в качество. В движении поворотного круга есть две основные фазы. Поначалу, проходя оборот за оборотом против часовой стрелки мы погружаемся в ранние годы. Рассказчик вырос, повествование носит отстраненный характер, выявляется некий генезис, зарождение того сознания поэта Рыжего. Начинается со строчек «Я пройду как по Дублину Джойс…». Ирония реплики в том, что Юрий Буторин, вторая итерация поэта, играет на большой сцене театра в спектакле «Улисс» стихотворца-графомана и филолога-мистификатора Стивена Дедала. И эта первая часть - суть путешествие, которое зрители и поэт совершают (согласно Джойсу) «сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя». Из настоящего в прошлое.
Образ поезда, взятый за сценическую основу богат на трактовки, но создатели спектакля стремятся в первую очередь вызвать ощущения, а не апеллируют к сознанию. Плацкартный вагон (а это, безусловно, путешествие не в СВ) - квинтэссенция ощущений от коммунальной квартиры, сжатая в краткий отрезок времени, на этой территории разные чужие люди резко сближаются. И на территории России - это самый распространенный способ для столичного жителя познакомиться с запредельным миром, где, кажется, и жизни-то нет. Правда, наш шрамированный Вергилий не пустит никого дальше врат в ад, представленных здесь точкой по сбору цветного металла. Представ по-литературному влюбленным (снова Вакуленко), побывав пьяницей (Дмитрий Рудков) и оплакав усопших, личина поэта эстафетной палочкой возвращается к Буторину. Артист стоит, загораживая собой проем в кондовом заборе, испещренном красочными надписями и статистикой подсчета поэтической составляющей на территории России, показывает Рыжего осознавшего и принявшего («Как сказал тот, кто умер уже,/ безобразное - это прекрасное,/ что не может вместиться в душе.») реальность. Он выносит приговор: «больше черного горя поэт» - и проводница пускает поезд в обратный путь. Возвращаясь к составляющей биографии Бориса Рыжего в постановке: мы не можем документально утверждать в какой момент человек сделал выбор между музой и жизнью (в ходе монолога Рыжий-Буторин сначала отдает в прием цветных металлов медную валторну, а потом забирает обратно), но обозначить этот выбор в спектакле удалось очень отчетливо. Под аккомпанемент “Манчестер и Ливерпуль” Мари Лафоре, более известную в народе как «музыка из прогноза погоды», прокрутятся сезоны, годы и все ближе станут 90-е. Прошлое, видимое нами из настоящего, начинает с ним синхронизироваться. Замыкаются некоторые вставные сюжеты: о «добром и пьяном» участковом, о бандите Лысове («я знал его от подворотен до кандидата в депутаты») замолвит слово «азер» Тофик, обозначенный в программке как «ритуальные услуги». Вот проводница объявляет, что через пять минут закроет туалет…
Вместо петли на балконе в финале нам покажут летящего над сценой, уже недосягаемого и какого-то ангелического (вместо белых одежд - симрительная рубаха) Рыжего, с блаженной улыбкой ведущего диалог с Господом и просящего за друзей «Это со мной…». И тогда и сейчас найдется множество свидетелей дурной стороны Бориса Борисовича. В спектакле и артисты, и зрители выступают все же апологетами личности поэта, и это понятно. «Я всех любил. Без дураков.» - написанные Рыжим слова предсмертной записки, говорят о желании объединить всех хотя бы на бумаге, хотя бы своей больной любовью.
И с той же искренностью, с какой ты окунаешься в путешествие, следуя девизному подзаголовку «как хорошо мы плохо жили», с той же силой ощущаешь прилив подозрительности. Сконцентрировав в полутора часах все что можно пропеть, прокричать, проговорить за это время об эпохе 80-90-х увиденной глазами завороженного смертью пацана из Свердловска, актеры и режиссер, в полном согласии с духом ретроспективного повествования, кажется, переступают черту художественной отстраненности, позволяющей сохранить объективность. В Рыжего и его видение мира влюбляешься гораздо сильнее, чем он того, видимо, заслуживает. В спектакле есть огрехи чисто сценического характера. Какие-то сцены затянуты, иногда у артистов проявляется странная вольготность в паузах, характерная для мастеров со стажем, но не стажеров, пусть и только что перешедших в новое качество. Это можно считать мелкими несовершенствами, не способными испортить общую картину, и по сути это действительно помарки. Глубинная неустроенность спектакля, заостряющая внимание на этих мелочах лежит в самом основном - в музыке. Сергей Никитин создал большую часть мелодий исполняемых за время действия. И тотальная дисгармония между страшными, травматичными строками Бориса Рыжего, и теплыми переливами бардовской песни, вырождающейся чуть ли не в «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…», работает против спектакля. КСП, разумеется, современно рассматриваемому времени, но не гармонично лирике спектакля. И финальная песня, исполняемая на смешанный мотив и в духе «голубых огоньков» оканчивается рефреном синатровского «New-York, New-York» только про Свердловск и вызывает больше недоумение, чем воодушевление.
После открытия и успешного освоения нового здания, художественный руководитель театра, Петр Наумович Фоменко, на практически каждом сборе труппы убедительно просит всех мастеров не забывать про «старый дом фоменок». После «Сказок Арденнского леса» театру необходима была новая постановка в этих старых стенах, а молодые артисты «Мастерской» отчаянно нуждались в адекватном материале, способном выполнить одновременно массу задач, и доступном при этом для освоения. При формальном сходстве (тоже вокально-инструментальные номера и активное почти показательное музицирование, близость сцены и условность пространства) со «Сказкой», «Рыжий» - значительно более зрелый материал. Сейчас на примере того как и в чем задействованы «студийцы» можно наблюдать схему формирования нового крыла труппы в одном из самых интересных драматических театров последних десяти-пятнадцати лет. В итоге те немногие (с учетом количества посадочных мест в «вагоне») московские зрители, которые попали на спектакль, стали свидетелями преодоления очередной ступени в этом процессе.
Хороший театр, взявшись за ту или иную постановку, сталкивается с массой задач. Это могут быть цели художественного характера, эстетического, ориентация на некий социальный заказ Но практически всегда понятие «хороший спектакль» выражает степень своевременности постановки. Соответствие контексту времени, квалифицированное высказывание в рамках неких современных трендов.
Спектакль «Рыжий» оказался в струе общекультурного тренда на ностальгию по прошедшим 80-м и 90-м, следующего из событий в современной общественной жизни. Время делает странный виток и люди начинают оглядываться в прошлое, пытаясь расшифровать события настоящего и понять, куда движется жизнь. Причем это не единственный спектакль на тему той эпохи в Москве (взять хотя бы богомоловский «Wonderland-80») и даже не единственный спектакль, обращающийся к образу Рыжего (спектакль «В обществе мертвых поэтов» в «Другом театре»). Странная страшная и трагичная судьба поэта Бориса Рыжего используется в качестве чего-то вроде пунктирной линии, по которой проложен маршрут экскурсии в прошлое - прошлое уже сильно нам чуждое, не желанное. В стихах оно зафиксировано четко, резко, не документально - «по-живому». Рассуждение о соответствии сочинений именно Рыжего истинному состоянию в котором находилась Россия в тот конкретный момент, равно как и неким условным требованиям высокой поэзии, мы все же оставим за рамками этой работы, поскольку филологический разбор текстов не представляется необходимым.
Чем примечателен период в 80-90-х годов в России? Это самый близкий к нам и памятный период прошлого, поддающийся некоему культурно-социальному анализу, в отличие от событий последнего десятилетия, отстоящих недостаточно далеко для адекватного исторического анализа. С точки зрения культуры это некий условно объединяющий фрагмент прошлого. От «рожденных в СССР» и до фактически заставших это время - культурная прослойка 20-40 летних мужчин и девушек - декларируемая государством первооснова общества, новообразованный и пока так и не сформировавшийся «средний класс». Используя этот прописанный в США термин, мы условно признаем факт того, что при всей самобытности Российского государства, путь принятый им после распада СССР все же можно назвать про-западным. Однако практика адаптации западных технологий как в экономическом плане так и в культурном, проходившая провальную стадию «параллельного переноса», провальная изначально. Если так называемое музыкальное путешествие - это по сути такое «поэтическое ревю», рассмотрение происходит с ностальгической подоплекой. И один из первых вопросов, возникающих у зрителя - по чему ностальгируем? Мы сейчас можем наблюдать массу примеров американской оды 80-м, допустим, в кино, однако по ряду политэкономических причин в России просто не было этого периода, в том смысле в каком его знают в Америке. Период 70-х у нас тянулся пока не перешел в 90-е. Та картина пошлости, безвкусицы, глупости вместо того чтобы сконцентрироваться в рамках эпохи и сформировать завершенную ограниченную рамками десятилетия эстетику, на основе которой теперь можно было бы делать ностальгические ретроспективы, стоит перед нашими глазами (или плещется у наших ног) до сих пор. Наша эпоха оказывается жестко зависима от того аморфного и злого времени.
Материальные и словесные приметы времени: девушка с веслом, «Кенты», «ЛЕБЕДИ», «ЛТП», радиоприемники, костюмы, которые скорее всего были собраны артистами по родительским антресолям - все это вызывает необходимую ассоциативную привязку у тех кто застал воспеваемые времена. Есть ощущение похожести на методу, используемую Леонидом Парфеновым в «Намеднях», за вычетом обязательной полит-аналитической составляющей. Но вот в недавней книге Парфенова, посвященной 80-м, при этом - в силу ограничений жанра - оказалось невозможным отразить некую подземную «страшность» времени, постепенно накапливавшееся зло мира в котором жили люди. Документальная фиксация, хроника событий и явлений в этом вопросе пробуксовывает, просто не обладая достаточным набором выразительных средств. В постановке сделан упор на восприятие поэтическое, восприятие охватывающее неохватное, и отчаянную попытку уловить дух времени, некий иррациональный базис на котором строится сущностная основа бытия. Для этого нужен некий объединяющий образ, образ таковой может быть рожден в только в беллетристике. Трагический и комический эпос о Свердловском поэте - именно что плод воображения, миф, сказка в мусорных тонах. И отсутствие глубокой драматургической основы (какая может быть драматургия в жанре «каких-то там песен о главном»?) не мешает нам прочувствовать хтонический базис поэзии Рыжего и мира, в котором он был по-настоящему жив. Который как будто бы все, кого он любил, пережили и никогда не захотят повторить. А он - просто не вырос. Не захотел.
Видео затравки для от gosha_o и прекрасной Кати, чьего ЖЖ я не зна.
Прогулка по "Рыжему" с Юрой Буториным
Вобщем, война окончена, всем спасибо, все свободны.
А из каких-то получившихся работ почему-то огромным спросом пользовалась рецензия на "Рыжего", даже отреагировал кое-кто из читавших. Если есть у кого интерес (да и себе на память) чему в плане театроведения учат этих-каких-там (продюсеров, подсказываю), повешу её здесь. Перерабатывал её почти мучительно, почти готовую - процентов на 60% и ещё до конца не вычистил, не отполировал. Может по ходу, следуя заветам старших товарищей. У кого врожденная грамотность - простите, ладно?
Рецензия на спектакль «Рыжий» театра «Мастерская П.Н. Фоменко».
Весной этого года репертуар театра «Мастерская Петра Фоменко» пополнился спектаклем «Рыжий». Три года назад в театр взяли на стажировку ребят из разных театров, городов и даже стран. Теперь молодой участник стажерской студии, Юрий Буторин, посавил спектакль по стихам поэта Бориса Рыжего. Автором замысла спектакля оказался Сергей Никитин. Когда-то переложив некоторые из стихов Рыжего на музыку, Никитин исполнял их на концертах, и в какой-то момент поделился идеей с Петром Наумовичем Фоменко. Первоначальное сухое изложение фактов наталкивает на мысль, что все это уже было - в этом же театре, силами тех же молодых ребят, с небольшой поддержкой старших товарищей из основного состава труппы была поставлена «Сказка Арденнского леса», только первоисточником там была переработанная Юлием Кимом шекспировская пьеса «Как вам это понравится». Существенное сходство этих постановок в том что Ким и Никитин - суть явления, если можно так выразиться, однородные. Расхождение же в том, что Рыжий - это совсем не Ким.
Кто такой Борис Рыжий? Это поэт, покончивший жизнь самоубийством. Таким описанием легко испортить первое впечатление, но это едва ли не первое что не знакомый с творчеством Бориса Борисовича зритель узнает о нем. В 2001 году, то есть совсем недавно, «по эту сторону рубежа веков», Борис Рыжий повесился на балконе собственного дома. Восклицать «погиб поэт, невольник чести» будет неуместно - идеалистичного романтического флера в его биографии не найти. Детство в семье ученого, чемпион Свердловска по боксу, Свердловский Горный институт, аспирантура института Геофизики Уральского отделения РАН. Стихи писал с четырнадцати лет, первая публикация в 92-м, лауреат нескольких премий. Международный фестиваль поэтов в Голландии, издание сборника стихов, до следующего уже не дожил. Сухими фактами из биографии не объяснить ни тягу к смерти ни самоубийства поэта.
Спектакль и не претендует на биографичность, хотя в отдельные эпизоды жизни и проговариваются прямым текстом. Цель постановки в ином, и она становится понятна ещё до попадания в зал - в буфете театра на универсальном уровне громкости «слов песни не разобрать, но говорить уже невозможно» из старенького кассетника «СКИФ» доносятся шлягеры рубежа 80-90-х. В программке с гораздо большей обстоятельностью, чем биография поэта раскрывается смыслы понятия ЛЕБЕДИ и ему родственных. В спектакле присутствует ненормативная лексика, о чем честно предупреждают при покупке билета, да и на самой программке стоит полу шуточное предупреждение цензурной комиссии «только в присутствии взрослых». И уже на все готовый зритель получает первый звонок - с шипением и треском мегафонный голос просит «зрителей-пассажиров» занять свои места. Завсегдатаи «Мастерской» вспоминают нежный колокольчик, который должен был прозвучать вместо вокзального объявления и уже на все готовы. Хотя к Надже Мэр подготовиться сложно: её проводница смотрит на тихих посетителей тем пропитанным совковой усталостью взглядом, от которого у людей эпохи нулевых начинает уходить почва из-под ног. Машина времени набирает ход. Точное попадание в образ с первого персонажа, образ как таковой, то что отпечатывается на полубессознательном уровне у всех и каждого. Весь мир «Рыжего» - мир именно образов, не живых людей. За проводницей будут жительницы общежития и влюбленный мент, пионеры и бабки со стеклотарой, в общем - «земная шваль: бандиты и поэты».
Действие составлено как калейдоскоп, из зачастую совершенно не связанных между собой эпизодов, отраженных в отдельных стихах. Структура зала не совсем обычна: крохотный амфитеатрик на шесть десятков мест расположен на поворотном станке в центре маленького зала старой сцены, декорации - по периметру. Замкнутая симультанная сцена. Проводница прогонит бродягу музыканта (Иван Вакуленко в этой ипостаси каждый спектакль как будто бы стремится завевать первый приз за самое фальшивое пение) и объявления о предстоящем маршруте под звуки «Прощания славянки» станок завращается. Путешествуя по маршруту «Екатеринбург - Свердловск - Екатеринбург» «зрители-пассажиры» увидят зону Вторчермета, парк культуры им. Маяковского, промелькнут крыша какого-то дома, общежитие, зад припаркованного милицейского УАЗика… Художник Владимир Максимов одновременно и небрежно и скрупулёзно воссоздает в миниатюре антураж мест, которые присутствуют в каждом городе описываемого преиода, неких обязательных транзитных точек, универсумов социального бытия. Не забыты приметы времени, такие как надрезанный пакет из-под молока, прячущийся в статуе, и сигнализирующий о том что «здесь - пьют». Сумки челноков, скамейки, заборы и надписи на них - тотальное перечисление грозит перерасти в мини-энциклопедию. Вещный мир не определяет духовное наполнение, но создает нужный резонанс: перед зрителями прокручивают в режиме передачи «Намедни» их детство, отрочество - период жизни, прошедший, но памятный.
Этот мир населяют не люди, он ломится от обилия образов, персонажей советской гоголианы - вместе со всей комплексной русскостью в них чувствуется авторская любовь. И первой же репликой проводницы разрывается дистанция между ними и нами: с этого момента весь спектакль проходит почти на коленях у зрителей. Актерам в «Мастерской» не привыкать: их выросшие и окрепшие в тесноте бывшего кинотеатра «Киев» спектакли предполагали диффузию актеров со зрителем, пусть и без провокации - отвечать на действие не обязательно. Если предложенные проводницей белье и шахматы никто из зрителей не возьмет… Впрочем, никто не отказывается. В спектакле «Безумная из Шайо» героиня Ирины Пеговой заставляла первые ряды поднимать ноги, когда её Судомойка мыла полы в том же зале 8 лет назад. Имеющие другую школу студийцы общаются с публикой иначе, и недостаток определённого опыта, отсутствие неких «подкожных» навыков компенсируются откровенностью. Свои стихи Рыжий писал так, словно рвал самого себя на строчки и способность к откровенному разговору оказывается чуть ли не решающим фактором. Свердловск-Екатеринбург смотрит на нас в упор глазами поэта Бориса Рыжего. Его стихами и прозой говорят все, но его самого, единого во многих лицах, играет мужская часть состава. Принимая на себя аватару поэта, очередной актер проводит по лицу косую черту - по рисунку настоящего шрама на настоящем лице Бориса Рыжего. В программке есть его фото, мол, убедитесь сами. В театре на Таганке так играли спектакли по Маяковскому и Пушкину. Это не претензия пополнить поэтический пантеон героем Свердловска, просто универсальный прием. Поэт отражается в лицах читающих его стихи людей и уже неважно даже, хороша ли читка. Поэтическим заклинанием вызывается из небытия эпоха. Выборку стихов создатели спектакля производили не из лучшего, но из того что в принципе возможно сложить в единую картину. Тут специфика стихов Рыжего срабатывает странным образом: за артистов волей-неволей переживаешь, словно за людей близко знакомых, декламирующих в аудитории собственные сочинения: краснеешь, дергаешься. А потом внезапно улавливаешь то зерно высшего просветления, каким-то неведомым образом посетившего твоего товарища и понимаешь, что он нашел что-то такое, отчего все люди на земле стали богаче - на одну строчку, но богаче. Сложно отстаивать величие в благородном доме русской литературы поэзии Бориса Рыжего, но поэтом он был.
«Отмотай-ка жизнь мою назад» скажет первый поэт из подворотни и поворотный круг двинется против часовой стрелки. В спектаклях «Мастерской», а особенно в спектаклях Евгения Каменьковича, присутствовавшего на репетициях в качестве куратора, и неизбежно заразившего молодых артистов своим особым «вирусом театра», тема времени играет весьма важную роль. В «Самом важном», стрелки часов были вписаны в декорацию, и внимательный зритель мог прочитать движение линии повествования в эпохах. Металлический циферблат замыкает на себя начала и концы глав «Улисса». Это почти механический способ восстановить связь времен, повторяемый из спектакля в спектакль, осуществляемый в надежде на закономерный переход количества в качество. В движении поворотного круга есть две основные фазы. Поначалу, проходя оборот за оборотом против часовой стрелки мы погружаемся в ранние годы. Рассказчик вырос, повествование носит отстраненный характер, выявляется некий генезис, зарождение того сознания поэта Рыжего. Начинается со строчек «Я пройду как по Дублину Джойс…». Ирония реплики в том, что Юрий Буторин, вторая итерация поэта, играет на большой сцене театра в спектакле «Улисс» стихотворца-графомана и филолога-мистификатора Стивена Дедала. И эта первая часть - суть путешествие, которое зрители и поэт совершают (согласно Джойсу) «сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя». Из настоящего в прошлое.
Образ поезда, взятый за сценическую основу богат на трактовки, но создатели спектакля стремятся в первую очередь вызвать ощущения, а не апеллируют к сознанию. Плацкартный вагон (а это, безусловно, путешествие не в СВ) - квинтэссенция ощущений от коммунальной квартиры, сжатая в краткий отрезок времени, на этой территории разные чужие люди резко сближаются. И на территории России - это самый распространенный способ для столичного жителя познакомиться с запредельным миром, где, кажется, и жизни-то нет. Правда, наш шрамированный Вергилий не пустит никого дальше врат в ад, представленных здесь точкой по сбору цветного металла. Представ по-литературному влюбленным (снова Вакуленко), побывав пьяницей (Дмитрий Рудков) и оплакав усопших, личина поэта эстафетной палочкой возвращается к Буторину. Артист стоит, загораживая собой проем в кондовом заборе, испещренном красочными надписями и статистикой подсчета поэтической составляющей на территории России, показывает Рыжего осознавшего и принявшего («Как сказал тот, кто умер уже,/ безобразное - это прекрасное,/ что не может вместиться в душе.») реальность. Он выносит приговор: «больше черного горя поэт» - и проводница пускает поезд в обратный путь. Возвращаясь к составляющей биографии Бориса Рыжего в постановке: мы не можем документально утверждать в какой момент человек сделал выбор между музой и жизнью (в ходе монолога Рыжий-Буторин сначала отдает в прием цветных металлов медную валторну, а потом забирает обратно), но обозначить этот выбор в спектакле удалось очень отчетливо. Под аккомпанемент “Манчестер и Ливерпуль” Мари Лафоре, более известную в народе как «музыка из прогноза погоды», прокрутятся сезоны, годы и все ближе станут 90-е. Прошлое, видимое нами из настоящего, начинает с ним синхронизироваться. Замыкаются некоторые вставные сюжеты: о «добром и пьяном» участковом, о бандите Лысове («я знал его от подворотен до кандидата в депутаты») замолвит слово «азер» Тофик, обозначенный в программке как «ритуальные услуги». Вот проводница объявляет, что через пять минут закроет туалет…
Вместо петли на балконе в финале нам покажут летящего над сценой, уже недосягаемого и какого-то ангелического (вместо белых одежд - симрительная рубаха) Рыжего, с блаженной улыбкой ведущего диалог с Господом и просящего за друзей «Это со мной…». И тогда и сейчас найдется множество свидетелей дурной стороны Бориса Борисовича. В спектакле и артисты, и зрители выступают все же апологетами личности поэта, и это понятно. «Я всех любил. Без дураков.» - написанные Рыжим слова предсмертной записки, говорят о желании объединить всех хотя бы на бумаге, хотя бы своей больной любовью.
И с той же искренностью, с какой ты окунаешься в путешествие, следуя девизному подзаголовку «как хорошо мы плохо жили», с той же силой ощущаешь прилив подозрительности. Сконцентрировав в полутора часах все что можно пропеть, прокричать, проговорить за это время об эпохе 80-90-х увиденной глазами завороженного смертью пацана из Свердловска, актеры и режиссер, в полном согласии с духом ретроспективного повествования, кажется, переступают черту художественной отстраненности, позволяющей сохранить объективность. В Рыжего и его видение мира влюбляешься гораздо сильнее, чем он того, видимо, заслуживает. В спектакле есть огрехи чисто сценического характера. Какие-то сцены затянуты, иногда у артистов проявляется странная вольготность в паузах, характерная для мастеров со стажем, но не стажеров, пусть и только что перешедших в новое качество. Это можно считать мелкими несовершенствами, не способными испортить общую картину, и по сути это действительно помарки. Глубинная неустроенность спектакля, заостряющая внимание на этих мелочах лежит в самом основном - в музыке. Сергей Никитин создал большую часть мелодий исполняемых за время действия. И тотальная дисгармония между страшными, травматичными строками Бориса Рыжего, и теплыми переливами бардовской песни, вырождающейся чуть ли не в «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…», работает против спектакля. КСП, разумеется, современно рассматриваемому времени, но не гармонично лирике спектакля. И финальная песня, исполняемая на смешанный мотив и в духе «голубых огоньков» оканчивается рефреном синатровского «New-York, New-York» только про Свердловск и вызывает больше недоумение, чем воодушевление.
После открытия и успешного освоения нового здания, художественный руководитель театра, Петр Наумович Фоменко, на практически каждом сборе труппы убедительно просит всех мастеров не забывать про «старый дом фоменок». После «Сказок Арденнского леса» театру необходима была новая постановка в этих старых стенах, а молодые артисты «Мастерской» отчаянно нуждались в адекватном материале, способном выполнить одновременно массу задач, и доступном при этом для освоения. При формальном сходстве (тоже вокально-инструментальные номера и активное почти показательное музицирование, близость сцены и условность пространства) со «Сказкой», «Рыжий» - значительно более зрелый материал. Сейчас на примере того как и в чем задействованы «студийцы» можно наблюдать схему формирования нового крыла труппы в одном из самых интересных драматических театров последних десяти-пятнадцати лет. В итоге те немногие (с учетом количества посадочных мест в «вагоне») московские зрители, которые попали на спектакль, стали свидетелями преодоления очередной ступени в этом процессе.
Хороший театр, взявшись за ту или иную постановку, сталкивается с массой задач. Это могут быть цели художественного характера, эстетического, ориентация на некий социальный заказ Но практически всегда понятие «хороший спектакль» выражает степень своевременности постановки. Соответствие контексту времени, квалифицированное высказывание в рамках неких современных трендов.
Спектакль «Рыжий» оказался в струе общекультурного тренда на ностальгию по прошедшим 80-м и 90-м, следующего из событий в современной общественной жизни. Время делает странный виток и люди начинают оглядываться в прошлое, пытаясь расшифровать события настоящего и понять, куда движется жизнь. Причем это не единственный спектакль на тему той эпохи в Москве (взять хотя бы богомоловский «Wonderland-80») и даже не единственный спектакль, обращающийся к образу Рыжего (спектакль «В обществе мертвых поэтов» в «Другом театре»). Странная страшная и трагичная судьба поэта Бориса Рыжего используется в качестве чего-то вроде пунктирной линии, по которой проложен маршрут экскурсии в прошлое - прошлое уже сильно нам чуждое, не желанное. В стихах оно зафиксировано четко, резко, не документально - «по-живому». Рассуждение о соответствии сочинений именно Рыжего истинному состоянию в котором находилась Россия в тот конкретный момент, равно как и неким условным требованиям высокой поэзии, мы все же оставим за рамками этой работы, поскольку филологический разбор текстов не представляется необходимым.
Чем примечателен период в 80-90-х годов в России? Это самый близкий к нам и памятный период прошлого, поддающийся некоему культурно-социальному анализу, в отличие от событий последнего десятилетия, отстоящих недостаточно далеко для адекватного исторического анализа. С точки зрения культуры это некий условно объединяющий фрагмент прошлого. От «рожденных в СССР» и до фактически заставших это время - культурная прослойка 20-40 летних мужчин и девушек - декларируемая государством первооснова общества, новообразованный и пока так и не сформировавшийся «средний класс». Используя этот прописанный в США термин, мы условно признаем факт того, что при всей самобытности Российского государства, путь принятый им после распада СССР все же можно назвать про-западным. Однако практика адаптации западных технологий как в экономическом плане так и в культурном, проходившая провальную стадию «параллельного переноса», провальная изначально. Если так называемое музыкальное путешествие - это по сути такое «поэтическое ревю», рассмотрение происходит с ностальгической подоплекой. И один из первых вопросов, возникающих у зрителя - по чему ностальгируем? Мы сейчас можем наблюдать массу примеров американской оды 80-м, допустим, в кино, однако по ряду политэкономических причин в России просто не было этого периода, в том смысле в каком его знают в Америке. Период 70-х у нас тянулся пока не перешел в 90-е. Та картина пошлости, безвкусицы, глупости вместо того чтобы сконцентрироваться в рамках эпохи и сформировать завершенную ограниченную рамками десятилетия эстетику, на основе которой теперь можно было бы делать ностальгические ретроспективы, стоит перед нашими глазами (или плещется у наших ног) до сих пор. Наша эпоха оказывается жестко зависима от того аморфного и злого времени.
Материальные и словесные приметы времени: девушка с веслом, «Кенты», «ЛЕБЕДИ», «ЛТП», радиоприемники, костюмы, которые скорее всего были собраны артистами по родительским антресолям - все это вызывает необходимую ассоциативную привязку у тех кто застал воспеваемые времена. Есть ощущение похожести на методу, используемую Леонидом Парфеновым в «Намеднях», за вычетом обязательной полит-аналитической составляющей. Но вот в недавней книге Парфенова, посвященной 80-м, при этом - в силу ограничений жанра - оказалось невозможным отразить некую подземную «страшность» времени, постепенно накапливавшееся зло мира в котором жили люди. Документальная фиксация, хроника событий и явлений в этом вопросе пробуксовывает, просто не обладая достаточным набором выразительных средств. В постановке сделан упор на восприятие поэтическое, восприятие охватывающее неохватное, и отчаянную попытку уловить дух времени, некий иррациональный базис на котором строится сущностная основа бытия. Для этого нужен некий объединяющий образ, образ таковой может быть рожден в только в беллетристике. Трагический и комический эпос о Свердловском поэте - именно что плод воображения, миф, сказка в мусорных тонах. И отсутствие глубокой драматургической основы (какая может быть драматургия в жанре «каких-то там песен о главном»?) не мешает нам прочувствовать хтонический базис поэзии Рыжего и мира, в котором он был по-настоящему жив. Который как будто бы все, кого он любил, пережили и никогда не захотят повторить. А он - просто не вырос. Не захотел.
Видео затравки для от gosha_o и прекрасной Кати, чьего ЖЖ я не зна.
Click to viewПрогулка по "Рыжему" с Юрой Буториным
Вобщем, война окончена, всем спасибо, все свободны.