Короли и капралы
- революционная и наполеоновская эпохи (1789-1815). Предыдущая часть, вместе с императором французов, лежит тут.
Новые возможности
Кампания, развернувшаяся осенью 1805 г. стала первой по-настоящему наполеоновской войной. Отныне - и до конца - Наполеон будет действовать как бог войны - безусловный лидер, соединяющий в себе всю полноту военной и политической власти. Подполковник, генерал и первый консул зависели от парижских интриг и зависти коллег по цеху, командовавших отдельными армиями. Но, время, когда ему приходилось убеждать в своей правоте тупоумных комиссаров Конвента или же в бессильной злобе наблюдать за саботажем своих стратегических планов недружественно настроенными генералами осталось далеко позади. Император Наполеон теперь сам определял задачи и стратегию, призванную решить их.
И дело было не только в единстве руководства. За пять лет, в течении которых сухопутная война фактически прекратилась, французская армия сумела превратиться из большой, но неудобной дубины в стальную секиру. И заслуга эта, в значительной мере, принадлежит императору. Мы уже говорили о том какими средствами новый французский лидер наводил порядок в конец запутавшихся гражданских делах Франции, но что же до ее войска?
Бонапарт - какой сюрприз - не был великим военным реформатором, в том смысле, как это принято понимать. Он не изобретал новой тактики, новых видов вооружений, новых родов войск. Он лишь довел до ума, разболтанный революцией и бесконечными кампаниями, военный механизм Республики, работавший за счет беспрестанных вливаний живой силы. Солдатам начали регулярно платить, их стали хорошо одевать и даже - по возможности! - обильно кормить. Уцелевшие с 1792 г., ставшие уже закаленными ветеранами, составили ударную силу новой Великой Армии - объединения унифицированных корпусов, каждый из которых представлял собой отдельное войско, под водительством самого императора.
Корпуса, которыми как правило командовал старый соратник или (уже) родственник Наполеона, были его главными орудиями, легко сокрушавшими стены союзных армий, состоящих из кирпичей-полков. Покуда союзникам приходилось оперировать в рамках сложной административной структуры, мини-армии Наполеона получали за счет своей универсальности тактическое преимущество в любом из столкновений со своими врагами. Время, когда битвы начинались после того как полководцы выводили все свои войска на поле боя, осталось позади: союзники, со своей связкой войско-полк, попросту остались в 18 в. Даже французская дивизия, построенная по тому же принципу войско-в-миниатюре, что и корпус, могла стать крепким орешком для значительно превосходящих ее сил противника. Иначе говоря, армии союзников представляли из себя окостеневшие, не разжимавшиеся кулаки, а у Наполеона были прекрасно работающие пальцы, годные и для того чтобы схватить, и для того чтобы ударить.
После того как французы вступали в сражение, для их противников начиналось самое трудное. Основная рабочая лошадка корпуса, пехотная дивизия, состоящая их двух-трех бригад, колоннами выступала на встречу вражеским линиями, делая это - при отсутствии особенно неблагоприятных условий - в приятной компании еще нескольких дивизий и корпусной артиллерии.
Покуда большие батареи расстреливали опорные пункты и линии врага (французы, особенно в первые годы императорских войн, не особенно стремились вести контрбатарейную борьбу, желая в первую очередь подавить моральный дух вражеской пехоты), быстро сформировавшиеся колонны начинали свою атаку.
Секрет этих, столь бесславно стартовавших при Росбахе, построений был в дисциплине и сноровке, позволявших французам достичь невиданной доселе тактической гибкости и концентрации пехоты. На смену неуклюжим линиям пришли гибкие колонны, могущие при необходимости перестраиваться в каре или мгновенно развернуться в огромную линию стрелков. Противник попросту не знал как остановить наползавшую на его позиции массу солдат в сине-красно-белой униформе: его пушки, распределенные между полками, не могли расстрелять толпы застрельщиков, идущих в авангарде французского наступления, а солдаты, чьи позиции терзали сотни французских орудий, концентрировано паливших по месту будущего прорыва, не были склонны дожидаться штыкового боя.
Поступь французских колонн становилась все отчетливее, то там, то тут разворачивали свои пушки конные артиллеристы, приданные пехотным полкам императорской армии - к этому моменту вражеские канониры были уже повыбиты или бежали. Французы разворачивались в огромную нестройную линию, соединяясь с застрельщиками в гигантском рассыпном строю. Начиналась пальба из мушкетов, ведущаяся на расстоянии в сотню-две (а порой и пятьдесят) метров. Спустя считанные минуты это приводило к тому, что от вражеских солдат не оставалось и следа: никто не мог выдерживать такой темп потерь в течении длительного времени. Союзная линия рассыпалась, а построившиеся в колонны французы устремлялись дальше, разрывая вражескую армию на части. Зачастую, если противник не демонстрировал особенной стойкости или способности к сопротивлению, французы даже не разворачивались в линию, сминая врагов блеском штыка и топотом сапог - выражаясь поэтически (а кто мне запретит?).
В этот момент в дело могла вступать французская кавалерия. Наполеон вернул этому роду войск силу, в значительной степени утраченную после начала ВФР - именно поэтому большинство побед французских революционных армий, побед купленных крайне дорог ценой, были достаточно бесплодными: общеизвестное превосходство австрийской и прусской кавалерии позволяло союзникам избегать наиболее тягостных последствий даже самых крупных неудач. Теперь с этим было покончено - Рейнский союз, с его великолепными германскими лошадями, и старания императора помогли французской коннице стать по-настоящему грозной силой.
Принципы применения ее Наполеоном были такими же эффективными, что и во всем остальном: легкая кавалерия (жесткое разделение по функционалу - инициатива императора) изматывала противника в начале боя (заставляя сворачиваться в каре в последние минуты перед тем как французские колонны достигали дистанции мушкетных залпов) и добивала после, а тяжелая сокрушала его во время сражения. Нехарактерная вообще для старой королевской армии атакующая решительность конницы стала еще одной особенностью наполеоновских армий. Кавалерия позволяла извлекать из тактических успехов Бонапарта стратегические последствия.
Хотя император было достаточно равнодушен к техническим новинкам, именно он - артиллерист - сделал французские пушки полноправным родом войск. Наполеон навел порядок в материальной части, начал применять пушки большего калибра и прилагал все усилия для того, чтобы увеличить артиллерийский парк. Огромные батареи наполеоновской армии (в сотни орудий) буквально пробивали бреши во вражеских позициях, одновременно будучи способными - при необходимости - расстрелять любую контратаку неприятеля. Французские артиллеристы отличались гибкостью - они легко меняли позиции, поддерживая наступающую пехоту и даже кавалерию.
Немалую роль (в будущих успехах) сыграли и инженерные части, могущие быстро навести понтонную переправу или укрыть войска за редутами. Санитарная и снабженческая службы традиционно оставались слабыми местами французских войск, но покуда им приходилось оперировать в богатых и культурных землях это не играло особенной роли.
В целом, французская армия наполеоновской эпохи представляла собой сочетание технологий прошлого века и новых (тотальных) принципов концентрации в ведении войны.
Весь этот механизм приводила в действие голова императора, задававшая работу ставке. За работу последней отвечал маршал Бертье, фигура примечательная своей германскостью. Потомственный штабист, участник американского мятежа и вечный помощник Бонапарта, маршал был наиболее загруженным работой человеком во всей армии. Он был начальником штаба без штаба: дурная организация императорской ставки перегружала его массой ненужных обязанностей, а привычка Наполеона посвящать даже самых ближайших сотрудников лишь в детали, быстро сделала жизнь Бертье практически невыносимой и почти лишила его собственной воли. Тем не менее, в это время мозг императора был еще вполне способен подменять указанные недостатки, а тактическое превосходство французских войск в значительной степени страховало Наполеона от дурных последствий некачественной работы собственного штаба. Да и несоответствие необходимому уровню этого качества в большей степени относилось к собственной армейской структуре, а не вражеским штабам.
В качестве командующего Наполеон был чудовищно эффективен. Тратя в походе около шести часов на сон, он отдавал остальные восемнадцать управлению войсками и империей. Работоспособность бюрократа, талант полководца и навыки актера, сделали из него культовую фигуру. Выходом постепенно накапливающемуся нервному напряжению стало мелкое тиранство ближайших подчиненных и жаренная картошка - любимое полевое блюдо императора. В его окружении трудно найти что-либо похожее на обстановку, царившую вокруг Фридриха Великого, с его острым чувством юмора и культурными запросами. Французский императорский штаб был огромным собранием высокопоставленных слуг и посыльных, нервно ожидающих нетерпеливого окрика из походной палатки Наполеона.
Личную теплоту величайший французский полководец (в соответствии с духом наступающей эпохи - посредственный наездник и стрелок) приберегал для простых солдат. Подавляющее число поздних легенд бонапартистов произрастает именно из безбожно приукрашенных диалогов великого человека с одним из своих пехотинцев, кавалеристов или пушкарей. И здесь, опять-таки в отличие от Фридриха, Наполеон не проявлял особенного чувства юмора, но мог блеснуть знанием славной истории энского полка, перекинуться с малым народцем парой слов или даже поставить на вид все значение успеха будущей атаки.
Там, где этого не хватало, атакующие колонны подбадривали вышагивающие позади них гренадеры, да и прославленная Старая гвардия отчасти выполняла такую же функцию, располагаясь позади армии. Эти политические солдаты крайне редко вступали в бой, являясь последним козырем императора. Их тактическое значение иногда переоценивается, но все же это была известная сила сведенных вместе отличившихся ветеранов, гордых своей принадлежностью к самой элитной части французской армии.
В общем, как мы уже поняли - никакого секрета не было. Военная машина империи сформировалась на базе тотальных усилий всей французской нации (и полуоткровенного грабежа сателлитов), позволивших превратить почти миллионные толпы революционных армий в хорошо подготовленную армию.
Этот жгучий брюнет и красавец - маршал Мюрат
Планы
А что же до союзников? Огромная коалиция, в столицах которой так ждали победных известий, была похожа на недостроенный дом, больше говоривший о замыслах архитектора, нежели о финансовых возможностях хозяина. Слишком много в военном и политическом планировании союзников проходило под графой возможно. Возможно, Пруссия вступит в войну (чем значительно облегчит переброску русских войск к границам Франции, не говоря уже о добавлении своей знаменитой армии к силам союзников); возможно, что англичане устроят ряд десантов-диверсий во Франции, Фландрии, Голландии и Италии; возможно, что датско-шведско-русские войска помогут им, выступив из Северной Германии. Возможно, что во Франции начнутся восстания... Но, пока из этого всего наличествовали только армии императора Франца, а их было не так уж и много.
Более того, германский император испытывал некоторое недоверие к способности своих армий поразить тирана Европы самостоятельно, а потому венские маневры сводились к решению нескольких задач одновременно: прикрытию развертывания главных сил союзников в Южной Германии, склонению ее же на сторону коалиции и демонстрации ведущей роли австрийского оружия в разворачивающейся войне.
Оккупация Баварии в общем-то была верным шагом (но, крайне дурно исполненным - и курфюрст, и его армия бежали навстречу протектору Бонапарту), но развертывание самой большой полевой австрийской армии в Италии явно относилось к числу промахов гофкригсрата. Почти сотня тысяч солдат эрцгерцога Карла пригодились бы на Дунае и Рейне, но вместо этого они отправились восстанавливать великодержавное положение Вены в Северной Италии. Не меньшей ошибкой было игнорирование разницы между европейским и российским календарями, в следствии чего австрийские стратеги смотрели на положение своих войск в Баварии достаточно благодушно: русские идут! Из-за относительной немногочисленности (и медлительности, уже после поспешного приятия непродуманного решения) австрийцев на юге Германии, у тамошних государств не осталось особенного выбора: французские войска уже маршировали на их границах.
Собственно говоря, после того как в Баварию прибыли бы русские войска, командование должны были принять оба императора, русский и австрийский. Но покуда впечатлительный русский царь плакал вместе с королем Пруссии у склепа старого Фрица, а несколько русских армий маршировали к австрийским границам, 70-80 т. солдат в белом предстояло в одиночку выдержать удар Великой Армии.
Для Наполеона, конечно же, не стала секретом неповоротливая подготовка союзников, так что еще в августе первые французские полки начали свой марш от побережья Ла-Манша к лесам Баварии. Австрийцы получили не более двух недель преимущества, прежде чем французы пересекли Рейн. Вызывает удивление убежденность союзников в том, что Бонапарт непременно бросится выручать Италию, как и прежде - они все еще не понимали его стратегию, направленную на разгром полевых армий своих врагов.
Австрийскими армиями командовали эрцгерцоги, братья императора, но только один из них, Карл, был в полном смысле этого слова полководцем. В Баварии номинальное руководство осуществлял эрцгерцог Фердинанд, но фактически армия находилась в руках старого вояки генерала Мака. Ветеран еще картофельной войны в Богемии, сражавшийся на Балканах с турками и во Фландрии с республиканцами, Мак постепенно поднимался по военной лестнице габсбургских вооруженных сил и к 1805 г. заработал репутацию ученой головы, с большим практическим опытом. Недоброжелатели могли припомнить ему бесславное руководство неаполитанскими войсками, но, говоря откровенно, разве можно было винить австрийца за очередной разгром итальянцев? Маку не повезло в памяти потомков дважды - его дурно оценило сразу двое великих людей эпохи: Нельсон и Бонапарт. Флотоводец сказал, что генерал не может никуда двинуться без пяти экипажей, а полководец назвал его надменным самолюбивым дураком.
Возможно, они были пристрастны и Мак не был таким уж бездарным военным - за ним была и личная храбрость, и свои победы - но в 1805 г. он не проявил себя ни как стратег, ни как полевой командир. Увы, именно ему довелось первым почувствовать на себе возросшие возможности французской армии.
Планы Бонапарта были просты и понятны. В Северной Италии вдвое меньшее чем у австрийцев число франко-итальянских солдат будет сдерживать любые инициативы эрцгерцога Карла; юг Италии удержит корпус самого неряшливого и непопулярного генерала французской армии, талантливого интроверта Сен-Сира; за Англией будет следить политический маршал Брюн, а главный удар будет нанесен в Германии. Четверть миллиона французских солдат отправятся навстречу австрийцам, огромным серпом срезая выдвинувшиеся в Баварию войска. По пути они вберут в себя войска южногерманских союзников и продемонстрируют Пруссии силу императорской армии. В исходе же столкновения, с двойным преимуществом в силах над врагом, Наполеон справедливо не сомневался.
Маршируя по 30 км в день, французские солдаты спешили к местам будущих боев. Навстречу им, не имея особенного замысла, выдвигались австрийцы. Французы шагали под барабанную дробь, австрийские немцы горланили песни.
Фиалка и Мак
Мак, чье внимание поглощали свары со своим формальным командующим, а также подбрасываемые наполеоновской разведкой слухи об английском десанте во Францию и восстании в Париже, оказался совершенно не готовым к гигантскому обходному маневру Великой Армии. Австриец, убаюканный собственными представлениями о развитии событий и обманчивым впечатлением будто все идет по плану, считал что французы... отступают за Рейн, а ему остается лишь общее преследование, в ожидании русских камрадов.
Оставаться в состоянии счастливого неведения Маку помогли хорошо задуманный Наполеоном и педантично распланированный Бертье марш корпусов не реализовавшей себя Английской армии, двигавшихся на расстоянии двухдневного перехода друг от друга, и завеса, созданная кавалерией маршала Мюрата. Мюрат - еще один политический маршал, получивший высшее воинское звание империи за безусловную лояльность Наполеону, скрепленную браком на красивой и молодой сестре императора. Тридцативосьмилетний южанин был с Бонапартом почти с самого начала его воинской карьеры - именно его пушки помогли генералу расстрелять очередных умеренных в Париже; он рубился с мамлюками и французскими парламентариями. Мюрат был глуп, тщеславен, природно добр и бесконечно храбр. Не получив настоящего военного образования, он вскоре превратился в наполеоновский аналог знаменитого фридриховского генерала Цитена... в его значительно менее благородную версию. В настоящее время, конница Мюрата уподобилась кончику шпаги опытного фехтовальщика, плетущего паутину ложных ударов перед ошеломленным противником, прежде чем нанести один, решающий все, удар в сердце.
Между тем, к началу октября Мак начал запоздало прозревать. Он достаточно верно оценил общее направление французского обхода, но две фатальные ошибки помешали ему правильно отреагировать на эту угрозу: во-первых, австриец значительно преуменьшил численность обходных корпусов Великой Армии, а во-вторых, решил сам обойти их, поставив французов под огонь русских с востока и своих войск с запада. Начались неловкие попытки перегруппировать войска для новых маршей, но первый же бой задал весь ход будущих сражений. Французская группировка под руководством Мюрата, общей численностью 14 т. штыков и сабель, атаковала один из беспорядочно расставленных австрийских отрядов (5,5 т), посланных Маком преследовать врага. Сведения о ходе сражения разнятся - французская пехотная масса или же попросту смяла не ожидавших атаки австрийцев, или же сперва кавалеристы заставили их свернуться в каре. Так или иначе, но несмотря на то, что храбрые пехотинцы императора Франца нанесли своим врагам почти такие же потери (по несколько сотен с обеих сторон), половина австрийского отряда оказалась во французском плену.
Сразу после этой победы Мюрат чуть было не заработал сомнительные лавры первого французского генерала потерпевшего неудачу в начавшейся кампании. Спеша окружить австрияков, он нерасчетливо бросил вперед одну из приданных его кавалерии пехотных дивизий. Внезапно, она оказалась обнаруженной самим Маком, возглавившим 25 т. группировку австрийцев - и без всякой надежды на поддержку в течении целого дня. Французами командовал будущий позор всей армии, генерал Дюпон - он и его солдаты зубами вцепились в близлежащую деревушку, отбивая все атаки австрийцев. Последние - прояви они решимость - наверняка уничтожили бы французскую дивизию, но к этому времени генерал Мак совсем пал духом. Он думал, что прорывается в Богемию и ожесточенное сопротивление французов наталкивало австрийца на печальные мысли о многочисленной французской армии. Бой закончился вничью - французы отступили, но и солдаты Мака вернулись обратно в Ульм.
В это время французы, спешившие затянуть петлю на горле баварской группировки врага, чуть было не спровоцировали Пруссию вступить в войну. Один из их корпусов маршем прошел через западные владения прусского короля, при этом было опрокинуто несколько кавалерийских эскадронов, попытавшихся помешать нарушению нейтралитета черного орла. Поднялся скандал, улаженный французским золотом, обещаниями Ганновера и событиями декабря 1805 г.
А на помощь пехоте Мюрата подходили новые и новые дивизии - теперь вокруг Ульма у Наполеона было около 120 т. солдат, тогда как численность войск Мака, бывших у него непосредственно под рукой, не достигала и 40 т. В Баварии французы продолжали пожинать плоды дурного расположения австрийских войск - они попросту окружали лишенные поддержки отряды, принуждая их капитулировать (в этих операциях в плену оказалось еще 20 т. габсбургских солдат).
Наконец, во второй половине октября пришло время самого Мака. Ульм уже обстреливался французской артиллерией, у генерала не было зарядов к пушкам, хлеба для солдат и кавалерии - она, вместе с эрцгерцогом Фердинандом, который не захотел дожидаться очевидного и бесславного конца, прорвалась после ряда стычек в Богемию. Мак, который собственной нерешительной непоследовательностью лишил себя возможности отступить в Тироль или на Вену, согласился капитулировать - если в течении недели не покажутся австрийские или союзные армии. Он еще тешил себя ложной надеждой, проистекавшей из неправильных расчетов на прибытие российских войск.
Хотя трудно было ожидать от окруженных стойкости войск Вурмзера в Мантуе, но все же действия Мака с трудом могут быть оправданы даже благоприятно настроенными к нему историками. Еще не истек срок недельной передышки, а совершенно потерявший от отчаяния голову генерал уже выбросил белый флаг. Наполеон торжествовал - два десятка тысяч австрийских солдат уныло плелись перед выстроенных шпалерами французских гвардейцев, бросая свои мушкеты в кучу. Еще десяти тысячам удалось скрыться, поодиночке или разбившись на малые группы. Остальное, включая сотню орудий и самого генерала Мака, досталось победителям. Французский император встретил вереницу плененных австрийских генералов речью об английском коварстве и губящем Австрию золоте Питта.
Австрийскую армию погубила сперва фатальная недооценка всей масштабности замыслов французского императора, а затем неверие - граничившее с умственным оцепенением - Мака в возможности себя и своих солдат.
Несколькими днями спустя еще один туповатый французский маршал Ожеро (император не любил слишком умных, а от того много о себе понимающих командиров) уничтожил последний из баварских отрядов армии Мака, лишив Вену еще 4 т. солдат. В фронте коалиции от Померании до Сицилии появилась огромная дыра, а Наполеон записал себе в актив уничтожение вражеской армии без генеральной битвы.
Капитуляция белой сволочи австрийцев
Позёр и вечный неудачник
Адмиралу Вильнёву всегда везло с привкусом горечи. В молодости он поучаствовал в создании США, служа на обеспечивших капитуляцию английских войск в колониях эскадрах короля Людовика, но - как и весь французский флот в целом - лавров в тех кампаниях не снискал. Оставшись после революции на службе у Республики, бывший дворянин, отличавшийся спокойным (до флегматичности) характером, продолжил свою карьеру. Именно он принял командование остатками французской эскадры, сокрушенной Нельсоном при Абукире - принял, чтобы увести их подальше от продолжавшегося еще сражения, после чего сдался англичанам на Мальте. Тем не менее - за неимением лучшего или согласно принципу за одного битого двух небитых дают, но личного дела моряка это не испортило.
Наоборот, в 1804 г. он возглавляет французский флот на Средиземном море. Император желал, чтобы Вильнёв прорвался через английскую блокаду и, соединившись с испанцами, шел в Вест-Индию, где его поджидал бы провернувший такую же штуку Атлантический флот Франции. Эта новоявленная армада сумела бы подарить французским войскам в Булони так необходимый им день.
Однако, адмирал, которому выпала задача исполнить этот сложный, многоступенчатый и крайне сомнительный план, воочию видел инструмент своей победы: хорошо построенные, но дурно управляемые суда в Тулоне. Несколько попыток воспользоваться плохой погодой и вырваться из-под надзора британской блокады закончились посмешищем: французские моряки оказались не на высоте своей задачи. Император, взбешенный постоянным оттяжками, подстегивал адмирала обвинениями в личной трусости.
Наконец, весной 1805 г. флот Вильнёва сумел выскользнуть в шторм и отправится на Карибы, вместе с испанскими судами. Нельсон шел за союзниками по пятам, не позволяя 20 франко-испанскими линейным кораблям предпринять что-либо серьезное. Так как английской Адмиралтейство не пожелало плясать под дудку Бонапарта и не ослабило блокаду французских портов в Атлантике, Вильнёв сам двинулся в Бискайский залив, стремясь деблокировать тамошние порты. Одна из английских эскадр устремилась ему навстречу, случился бой, в котором три десятка франко-испанских линкоров и фрегатов старались игнорировать англичан, а последние, имея вдвое меньше число судов, удовлетворились захватом двух испанских линкоров. Английский адмирал не стал рисковать, навязывая решительное сражение столь превосходящим силам - и расплатился за это собственной репутацией. Покуда его эскадра аккуратно расстреливала испанцев, основная масса союзного флота сумела выйти из боя и добраться до Кадиса. Несмотря на тяжелые потери и сотни больных, флот Вильнёва возрос до 33 линейных кораблей и 5 фрегатов.
Император требовал, чтобы Вильнёв развил успех и двинулся вдоль атлантического побережья Франции, по направлению к Бресту: для императора имел значение каждый день - он мог выждать еще пару недель и рискнуть высадиться в Англии даже в условиях австрийской интервенции, но действовать нужно было быстро. В августе 1805 г. Вильнёв вроде бы решился исполнить приказ Наполеона, но встретил на выходе из порта нейтрала, сообщившего ему о большом английском флоте - и повернул обратно.
Император рвал и метал, все планы высадки оказались похерены из-за трусости одного человека! Он приказал своим войскам выступать на Вену, а франко-испанскому флоту плыть на Средиземное море, поддерживать операции в Южной Италии. Не считая своего адмирала способным исполнить это, Наполеон отправил в Кадис сменщика, о чем Вильнёв знал и не тревожился, с радостью ожидая когда груз ответственности будет снят с его плеч. Когда же ему стало известно, что сам он попадает под ряд обвинений и должен будет покинуть флот для дачи на них объяснений, нерешительный француз вышел в море не дожидаясь позорного разжалования.
Адмирал Нельсон был полной противоположностью Вильнёву. Честолюбивый до тщеславности, умно-агрессивный, он сочетал в себе ханжество с аморалкой, а напыщенность с личной добротой. Нельсон вел против безбожных французов собственный крестовый поход, а его моряки были наиболее мотивированными бойцами среди всех участников революционных и наполеоновских войн. Каждый захваченный ими неприятельский корабль означал деньги для матросов и повышение по службе для офицеров. Эскадры островного государства без малейших сомнений врезались в строй французских, испанских и других, союзных Парижу, кораблей, как правило превосходя любого противника в плавучести, артиллерийской подготовке и высоте морального духа. Тысячелетние традиции мореплавания, в сочетании с драконовской дисциплиной Королевского флота и постоянным пребыванием в море, сделали из британских судов настоящие машины уничтожения.
Собрав под своим командованием 27 линейных кораблей и 4 фрегата, английский адмирал дождался выхода франко-испанской эскадры из Кадиса и встретил ее у вошедшего в историю мыса Трафальгар, неподалеку от испанского города. Увидев вымпелы врага, Вильнёв, как это с ним обычно и бывало, решил отступать и союзные корабли, шедшие нестройной линией, принялись неуклюже разворачиваться. В эту кашу и ворвались суда Нельсона, построенные двумя колоннами. Накануне английский адмирал подробно обсудил со своими капитанами готовящийся удар Нельсона - прорыв вражеского строя, с окружением части кораблей. Противнику в этом случае оставалось либо бежать, спасая хотя бы часть судов, либо рискнуть всем, попытавшись отбиться от британцев. Нельсон, невысоко оценивая своих французских и испанских соперников, более рассчитывал на первое, но был готов и ко второму.
Вопреки существующему мнению, адмирал не стал одеваться в парадный мундир, но нацепил на себя блестевшие на солнце ордена, не желая снимать их несмотря на все просьбы подчиненных. В свойственной ему манере он первым шел в атаку, отказавшись пропустить впереди своего флагмана другой линкор или даже пересесть на фрегат. Перед боем адмирал бросил несколько фраз, вызванных очевидно напряжением предстоящего, а может быть - кто знает? - интуицией, общий смысл которых сводился к тому, что ему сражения не пережить. В общем-то, риторика для Нельсона была вполне характерная, но все же ранее настолько мрачных прогнозов он себе не позволял.
Через два-три часа после начала английской атаки он уже получил смертельное ранение, а Вильнёв, вместе со своим флагманским кораблем, был в плену. Ветер подвел англичан, они входили во вражеский строй с большими промежутками и какое-то время два корабля Нельсона сражались с двумя французскими линкорами и огромным 140-пушечным испанцем, обладавшим очень толстыми бортами. Стрелок-пехотинец, сидевший на одном из французских линкоров, попал в английского адмирала, повредив ему позвоночник. Нельсон прожил еще несколько часов, успев узнать о безусловной и решительной победе. Умирая, он говорил о дочери (которая так и не признала в нем отца) и любовнице, ставших для него настоящей семьей.
Как два ножа в два масла
На деле сражение было еще далеко от завершения. Англичане крепко схватили союзников, но - учитывая разницу в силах - никак не могли переварить их. Оставшиеся фактически без руководства французы и испанцы оказались припертыми к стенке и дрались насмерть. Ночь и утренний шторм прервали побоище. На третий день после начала битвы со свежими силами вернулись испанцы и сумели спасти один, сдавшийся было, корабль, утопив при этом в разыгравшемся вновь шторме еще несколько линкоров. Все это уже не имело значения: потеряв адмирала и четыре сотен убитыми, англичане лишили противника 21 корабля, захватив или отправив их на дно. Франко-испанские союзники потеряли от 13 т. моряков и солдаты убитыми или плененными.
Если Нельсон вошел в историю, то бедняга Вильнёв в нее попал. Он дорого заплатил за проявленную им - пусть и на короткий срок - решительность. Отпущенный в следующем году из плена, французский моряк то ли зарезался, нанеся себе в грудь несколько ударов ножом, то ли был убит французскими товарищами в партикулярном платье. Впрочем, последнее, активно тогда приписываемое Наполеону англичанами, не имело за собой никаких осмысленных выгод для императора. Он искренне презирал своего адмирала, но скорее расстрелял бы его или повесил, в назидание остальным морякам - как это когда-то советовал Вольтер.
Так или иначе, но разгром в октябре 1805 г. союзного флота означал что у англичан появилась передышка - не имея возможности выходить в море, французам трудно было возместить подобные потери (среди моряков), что же до испанцев, то разболтанная военно-морская машина иберийских Бурбонов и вовсе могла быть списана со счетов текущей войны. Французский флот продолжал оставаться главным (и самым опасным) британским противником, но о высадке в Англии Наполеону пришлось забыть надолго (а как показало время - и навсегда).
Новые возможности
Кампания, развернувшаяся осенью 1805 г. стала первой по-настоящему наполеоновской войной. Отныне - и до конца - Наполеон будет действовать как бог войны - безусловный лидер, соединяющий в себе всю полноту военной и политической власти. Подполковник, генерал и первый консул зависели от парижских интриг и зависти коллег по цеху, командовавших отдельными армиями. Но, время, когда ему приходилось убеждать в своей правоте тупоумных комиссаров Конвента или же в бессильной злобе наблюдать за саботажем своих стратегических планов недружественно настроенными генералами осталось далеко позади. Император Наполеон теперь сам определял задачи и стратегию, призванную решить их.
И дело было не только в единстве руководства. За пять лет, в течении которых сухопутная война фактически прекратилась, французская армия сумела превратиться из большой, но неудобной дубины в стальную секиру. И заслуга эта, в значительной мере, принадлежит императору. Мы уже говорили о том какими средствами новый французский лидер наводил порядок в конец запутавшихся гражданских делах Франции, но что же до ее войска?
Бонапарт - какой сюрприз - не был великим военным реформатором, в том смысле, как это принято понимать. Он не изобретал новой тактики, новых видов вооружений, новых родов войск. Он лишь довел до ума, разболтанный революцией и бесконечными кампаниями, военный механизм Республики, работавший за счет беспрестанных вливаний живой силы. Солдатам начали регулярно платить, их стали хорошо одевать и даже - по возможности! - обильно кормить. Уцелевшие с 1792 г., ставшие уже закаленными ветеранами, составили ударную силу новой Великой Армии - объединения унифицированных корпусов, каждый из которых представлял собой отдельное войско, под водительством самого императора.
Корпуса, которыми как правило командовал старый соратник или (уже) родственник Наполеона, были его главными орудиями, легко сокрушавшими стены союзных армий, состоящих из кирпичей-полков. Покуда союзникам приходилось оперировать в рамках сложной административной структуры, мини-армии Наполеона получали за счет своей универсальности тактическое преимущество в любом из столкновений со своими врагами. Время, когда битвы начинались после того как полководцы выводили все свои войска на поле боя, осталось позади: союзники, со своей связкой войско-полк, попросту остались в 18 в. Даже французская дивизия, построенная по тому же принципу войско-в-миниатюре, что и корпус, могла стать крепким орешком для значительно превосходящих ее сил противника. Иначе говоря, армии союзников представляли из себя окостеневшие, не разжимавшиеся кулаки, а у Наполеона были прекрасно работающие пальцы, годные и для того чтобы схватить, и для того чтобы ударить.
После того как французы вступали в сражение, для их противников начиналось самое трудное. Основная рабочая лошадка корпуса, пехотная дивизия, состоящая их двух-трех бригад, колоннами выступала на встречу вражеским линиями, делая это - при отсутствии особенно неблагоприятных условий - в приятной компании еще нескольких дивизий и корпусной артиллерии.
Покуда большие батареи расстреливали опорные пункты и линии врага (французы, особенно в первые годы императорских войн, не особенно стремились вести контрбатарейную борьбу, желая в первую очередь подавить моральный дух вражеской пехоты), быстро сформировавшиеся колонны начинали свою атаку.
Секрет этих, столь бесславно стартовавших при Росбахе, построений был в дисциплине и сноровке, позволявших французам достичь невиданной доселе тактической гибкости и концентрации пехоты. На смену неуклюжим линиям пришли гибкие колонны, могущие при необходимости перестраиваться в каре или мгновенно развернуться в огромную линию стрелков. Противник попросту не знал как остановить наползавшую на его позиции массу солдат в сине-красно-белой униформе: его пушки, распределенные между полками, не могли расстрелять толпы застрельщиков, идущих в авангарде французского наступления, а солдаты, чьи позиции терзали сотни французских орудий, концентрировано паливших по месту будущего прорыва, не были склонны дожидаться штыкового боя.
Поступь французских колонн становилась все отчетливее, то там, то тут разворачивали свои пушки конные артиллеристы, приданные пехотным полкам императорской армии - к этому моменту вражеские канониры были уже повыбиты или бежали. Французы разворачивались в огромную нестройную линию, соединяясь с застрельщиками в гигантском рассыпном строю. Начиналась пальба из мушкетов, ведущаяся на расстоянии в сотню-две (а порой и пятьдесят) метров. Спустя считанные минуты это приводило к тому, что от вражеских солдат не оставалось и следа: никто не мог выдерживать такой темп потерь в течении длительного времени. Союзная линия рассыпалась, а построившиеся в колонны французы устремлялись дальше, разрывая вражескую армию на части. Зачастую, если противник не демонстрировал особенной стойкости или способности к сопротивлению, французы даже не разворачивались в линию, сминая врагов блеском штыка и топотом сапог - выражаясь поэтически (а кто мне запретит?).
В этот момент в дело могла вступать французская кавалерия. Наполеон вернул этому роду войск силу, в значительной степени утраченную после начала ВФР - именно поэтому большинство побед французских революционных армий, побед купленных крайне дорог ценой, были достаточно бесплодными: общеизвестное превосходство австрийской и прусской кавалерии позволяло союзникам избегать наиболее тягостных последствий даже самых крупных неудач. Теперь с этим было покончено - Рейнский союз, с его великолепными германскими лошадями, и старания императора помогли французской коннице стать по-настоящему грозной силой.
Принципы применения ее Наполеоном были такими же эффективными, что и во всем остальном: легкая кавалерия (жесткое разделение по функционалу - инициатива императора) изматывала противника в начале боя (заставляя сворачиваться в каре в последние минуты перед тем как французские колонны достигали дистанции мушкетных залпов) и добивала после, а тяжелая сокрушала его во время сражения. Нехарактерная вообще для старой королевской армии атакующая решительность конницы стала еще одной особенностью наполеоновских армий. Кавалерия позволяла извлекать из тактических успехов Бонапарта стратегические последствия.
Хотя император было достаточно равнодушен к техническим новинкам, именно он - артиллерист - сделал французские пушки полноправным родом войск. Наполеон навел порядок в материальной части, начал применять пушки большего калибра и прилагал все усилия для того, чтобы увеличить артиллерийский парк. Огромные батареи наполеоновской армии (в сотни орудий) буквально пробивали бреши во вражеских позициях, одновременно будучи способными - при необходимости - расстрелять любую контратаку неприятеля. Французские артиллеристы отличались гибкостью - они легко меняли позиции, поддерживая наступающую пехоту и даже кавалерию.
Немалую роль (в будущих успехах) сыграли и инженерные части, могущие быстро навести понтонную переправу или укрыть войска за редутами. Санитарная и снабженческая службы традиционно оставались слабыми местами французских войск, но покуда им приходилось оперировать в богатых и культурных землях это не играло особенной роли.
В целом, французская армия наполеоновской эпохи представляла собой сочетание технологий прошлого века и новых (тотальных) принципов концентрации в ведении войны.
Весь этот механизм приводила в действие голова императора, задававшая работу ставке. За работу последней отвечал маршал Бертье, фигура примечательная своей германскостью. Потомственный штабист, участник американского мятежа и вечный помощник Бонапарта, маршал был наиболее загруженным работой человеком во всей армии. Он был начальником штаба без штаба: дурная организация императорской ставки перегружала его массой ненужных обязанностей, а привычка Наполеона посвящать даже самых ближайших сотрудников лишь в детали, быстро сделала жизнь Бертье практически невыносимой и почти лишила его собственной воли. Тем не менее, в это время мозг императора был еще вполне способен подменять указанные недостатки, а тактическое превосходство французских войск в значительной степени страховало Наполеона от дурных последствий некачественной работы собственного штаба. Да и несоответствие необходимому уровню этого качества в большей степени относилось к собственной армейской структуре, а не вражеским штабам.
В качестве командующего Наполеон был чудовищно эффективен. Тратя в походе около шести часов на сон, он отдавал остальные восемнадцать управлению войсками и империей. Работоспособность бюрократа, талант полководца и навыки актера, сделали из него культовую фигуру. Выходом постепенно накапливающемуся нервному напряжению стало мелкое тиранство ближайших подчиненных и жаренная картошка - любимое полевое блюдо императора. В его окружении трудно найти что-либо похожее на обстановку, царившую вокруг Фридриха Великого, с его острым чувством юмора и культурными запросами. Французский императорский штаб был огромным собранием высокопоставленных слуг и посыльных, нервно ожидающих нетерпеливого окрика из походной палатки Наполеона.
Личную теплоту величайший французский полководец (в соответствии с духом наступающей эпохи - посредственный наездник и стрелок) приберегал для простых солдат. Подавляющее число поздних легенд бонапартистов произрастает именно из безбожно приукрашенных диалогов великого человека с одним из своих пехотинцев, кавалеристов или пушкарей. И здесь, опять-таки в отличие от Фридриха, Наполеон не проявлял особенного чувства юмора, но мог блеснуть знанием славной истории энского полка, перекинуться с малым народцем парой слов или даже поставить на вид все значение успеха будущей атаки.
Там, где этого не хватало, атакующие колонны подбадривали вышагивающие позади них гренадеры, да и прославленная Старая гвардия отчасти выполняла такую же функцию, располагаясь позади армии. Эти политические солдаты крайне редко вступали в бой, являясь последним козырем императора. Их тактическое значение иногда переоценивается, но все же это была известная сила сведенных вместе отличившихся ветеранов, гордых своей принадлежностью к самой элитной части французской армии.
В общем, как мы уже поняли - никакого секрета не было. Военная машина империи сформировалась на базе тотальных усилий всей французской нации (и полуоткровенного грабежа сателлитов), позволивших превратить почти миллионные толпы революционных армий в хорошо подготовленную армию.
Этот жгучий брюнет и красавец - маршал Мюрат
Планы
А что же до союзников? Огромная коалиция, в столицах которой так ждали победных известий, была похожа на недостроенный дом, больше говоривший о замыслах архитектора, нежели о финансовых возможностях хозяина. Слишком много в военном и политическом планировании союзников проходило под графой возможно. Возможно, Пруссия вступит в войну (чем значительно облегчит переброску русских войск к границам Франции, не говоря уже о добавлении своей знаменитой армии к силам союзников); возможно, что англичане устроят ряд десантов-диверсий во Франции, Фландрии, Голландии и Италии; возможно, что датско-шведско-русские войска помогут им, выступив из Северной Германии. Возможно, что во Франции начнутся восстания... Но, пока из этого всего наличествовали только армии императора Франца, а их было не так уж и много.
Более того, германский император испытывал некоторое недоверие к способности своих армий поразить тирана Европы самостоятельно, а потому венские маневры сводились к решению нескольких задач одновременно: прикрытию развертывания главных сил союзников в Южной Германии, склонению ее же на сторону коалиции и демонстрации ведущей роли австрийского оружия в разворачивающейся войне.
Оккупация Баварии в общем-то была верным шагом (но, крайне дурно исполненным - и курфюрст, и его армия бежали навстречу протектору Бонапарту), но развертывание самой большой полевой австрийской армии в Италии явно относилось к числу промахов гофкригсрата. Почти сотня тысяч солдат эрцгерцога Карла пригодились бы на Дунае и Рейне, но вместо этого они отправились восстанавливать великодержавное положение Вены в Северной Италии. Не меньшей ошибкой было игнорирование разницы между европейским и российским календарями, в следствии чего австрийские стратеги смотрели на положение своих войск в Баварии достаточно благодушно: русские идут! Из-за относительной немногочисленности (и медлительности, уже после поспешного приятия непродуманного решения) австрийцев на юге Германии, у тамошних государств не осталось особенного выбора: французские войска уже маршировали на их границах.
Собственно говоря, после того как в Баварию прибыли бы русские войска, командование должны были принять оба императора, русский и австрийский. Но покуда впечатлительный русский царь плакал вместе с королем Пруссии у склепа старого Фрица, а несколько русских армий маршировали к австрийским границам, 70-80 т. солдат в белом предстояло в одиночку выдержать удар Великой Армии.
Для Наполеона, конечно же, не стала секретом неповоротливая подготовка союзников, так что еще в августе первые французские полки начали свой марш от побережья Ла-Манша к лесам Баварии. Австрийцы получили не более двух недель преимущества, прежде чем французы пересекли Рейн. Вызывает удивление убежденность союзников в том, что Бонапарт непременно бросится выручать Италию, как и прежде - они все еще не понимали его стратегию, направленную на разгром полевых армий своих врагов.
Австрийскими армиями командовали эрцгерцоги, братья императора, но только один из них, Карл, был в полном смысле этого слова полководцем. В Баварии номинальное руководство осуществлял эрцгерцог Фердинанд, но фактически армия находилась в руках старого вояки генерала Мака. Ветеран еще картофельной войны в Богемии, сражавшийся на Балканах с турками и во Фландрии с республиканцами, Мак постепенно поднимался по военной лестнице габсбургских вооруженных сил и к 1805 г. заработал репутацию ученой головы, с большим практическим опытом. Недоброжелатели могли припомнить ему бесславное руководство неаполитанскими войсками, но, говоря откровенно, разве можно было винить австрийца за очередной разгром итальянцев? Маку не повезло в памяти потомков дважды - его дурно оценило сразу двое великих людей эпохи: Нельсон и Бонапарт. Флотоводец сказал, что генерал не может никуда двинуться без пяти экипажей, а полководец назвал его надменным самолюбивым дураком.
Возможно, они были пристрастны и Мак не был таким уж бездарным военным - за ним была и личная храбрость, и свои победы - но в 1805 г. он не проявил себя ни как стратег, ни как полевой командир. Увы, именно ему довелось первым почувствовать на себе возросшие возможности французской армии.
Планы Бонапарта были просты и понятны. В Северной Италии вдвое меньшее чем у австрийцев число франко-итальянских солдат будет сдерживать любые инициативы эрцгерцога Карла; юг Италии удержит корпус самого неряшливого и непопулярного генерала французской армии, талантливого интроверта Сен-Сира; за Англией будет следить политический маршал Брюн, а главный удар будет нанесен в Германии. Четверть миллиона французских солдат отправятся навстречу австрийцам, огромным серпом срезая выдвинувшиеся в Баварию войска. По пути они вберут в себя войска южногерманских союзников и продемонстрируют Пруссии силу императорской армии. В исходе же столкновения, с двойным преимуществом в силах над врагом, Наполеон справедливо не сомневался.
Маршируя по 30 км в день, французские солдаты спешили к местам будущих боев. Навстречу им, не имея особенного замысла, выдвигались австрийцы. Французы шагали под барабанную дробь, австрийские немцы горланили песни.
Фиалка и Мак
Мак, чье внимание поглощали свары со своим формальным командующим, а также подбрасываемые наполеоновской разведкой слухи об английском десанте во Францию и восстании в Париже, оказался совершенно не готовым к гигантскому обходному маневру Великой Армии. Австриец, убаюканный собственными представлениями о развитии событий и обманчивым впечатлением будто все идет по плану, считал что французы... отступают за Рейн, а ему остается лишь общее преследование, в ожидании русских камрадов.
Оставаться в состоянии счастливого неведения Маку помогли хорошо задуманный Наполеоном и педантично распланированный Бертье марш корпусов не реализовавшей себя Английской армии, двигавшихся на расстоянии двухдневного перехода друг от друга, и завеса, созданная кавалерией маршала Мюрата. Мюрат - еще один политический маршал, получивший высшее воинское звание империи за безусловную лояльность Наполеону, скрепленную браком на красивой и молодой сестре императора. Тридцативосьмилетний южанин был с Бонапартом почти с самого начала его воинской карьеры - именно его пушки помогли генералу расстрелять очередных умеренных в Париже; он рубился с мамлюками и французскими парламентариями. Мюрат был глуп, тщеславен, природно добр и бесконечно храбр. Не получив настоящего военного образования, он вскоре превратился в наполеоновский аналог знаменитого фридриховского генерала Цитена... в его значительно менее благородную версию. В настоящее время, конница Мюрата уподобилась кончику шпаги опытного фехтовальщика, плетущего паутину ложных ударов перед ошеломленным противником, прежде чем нанести один, решающий все, удар в сердце.
Между тем, к началу октября Мак начал запоздало прозревать. Он достаточно верно оценил общее направление французского обхода, но две фатальные ошибки помешали ему правильно отреагировать на эту угрозу: во-первых, австриец значительно преуменьшил численность обходных корпусов Великой Армии, а во-вторых, решил сам обойти их, поставив французов под огонь русских с востока и своих войск с запада. Начались неловкие попытки перегруппировать войска для новых маршей, но первый же бой задал весь ход будущих сражений. Французская группировка под руководством Мюрата, общей численностью 14 т. штыков и сабель, атаковала один из беспорядочно расставленных австрийских отрядов (5,5 т), посланных Маком преследовать врага. Сведения о ходе сражения разнятся - французская пехотная масса или же попросту смяла не ожидавших атаки австрийцев, или же сперва кавалеристы заставили их свернуться в каре. Так или иначе, но несмотря на то, что храбрые пехотинцы императора Франца нанесли своим врагам почти такие же потери (по несколько сотен с обеих сторон), половина австрийского отряда оказалась во французском плену.
Сразу после этой победы Мюрат чуть было не заработал сомнительные лавры первого французского генерала потерпевшего неудачу в начавшейся кампании. Спеша окружить австрияков, он нерасчетливо бросил вперед одну из приданных его кавалерии пехотных дивизий. Внезапно, она оказалась обнаруженной самим Маком, возглавившим 25 т. группировку австрийцев - и без всякой надежды на поддержку в течении целого дня. Французами командовал будущий позор всей армии, генерал Дюпон - он и его солдаты зубами вцепились в близлежащую деревушку, отбивая все атаки австрийцев. Последние - прояви они решимость - наверняка уничтожили бы французскую дивизию, но к этому времени генерал Мак совсем пал духом. Он думал, что прорывается в Богемию и ожесточенное сопротивление французов наталкивало австрийца на печальные мысли о многочисленной французской армии. Бой закончился вничью - французы отступили, но и солдаты Мака вернулись обратно в Ульм.
В это время французы, спешившие затянуть петлю на горле баварской группировки врага, чуть было не спровоцировали Пруссию вступить в войну. Один из их корпусов маршем прошел через западные владения прусского короля, при этом было опрокинуто несколько кавалерийских эскадронов, попытавшихся помешать нарушению нейтралитета черного орла. Поднялся скандал, улаженный французским золотом, обещаниями Ганновера и событиями декабря 1805 г.
А на помощь пехоте Мюрата подходили новые и новые дивизии - теперь вокруг Ульма у Наполеона было около 120 т. солдат, тогда как численность войск Мака, бывших у него непосредственно под рукой, не достигала и 40 т. В Баварии французы продолжали пожинать плоды дурного расположения австрийских войск - они попросту окружали лишенные поддержки отряды, принуждая их капитулировать (в этих операциях в плену оказалось еще 20 т. габсбургских солдат).
Наконец, во второй половине октября пришло время самого Мака. Ульм уже обстреливался французской артиллерией, у генерала не было зарядов к пушкам, хлеба для солдат и кавалерии - она, вместе с эрцгерцогом Фердинандом, который не захотел дожидаться очевидного и бесславного конца, прорвалась после ряда стычек в Богемию. Мак, который собственной нерешительной непоследовательностью лишил себя возможности отступить в Тироль или на Вену, согласился капитулировать - если в течении недели не покажутся австрийские или союзные армии. Он еще тешил себя ложной надеждой, проистекавшей из неправильных расчетов на прибытие российских войск.
Хотя трудно было ожидать от окруженных стойкости войск Вурмзера в Мантуе, но все же действия Мака с трудом могут быть оправданы даже благоприятно настроенными к нему историками. Еще не истек срок недельной передышки, а совершенно потерявший от отчаяния голову генерал уже выбросил белый флаг. Наполеон торжествовал - два десятка тысяч австрийских солдат уныло плелись перед выстроенных шпалерами французских гвардейцев, бросая свои мушкеты в кучу. Еще десяти тысячам удалось скрыться, поодиночке или разбившись на малые группы. Остальное, включая сотню орудий и самого генерала Мака, досталось победителям. Французский император встретил вереницу плененных австрийских генералов речью об английском коварстве и губящем Австрию золоте Питта.
Австрийскую армию погубила сперва фатальная недооценка всей масштабности замыслов французского императора, а затем неверие - граничившее с умственным оцепенением - Мака в возможности себя и своих солдат.
Несколькими днями спустя еще один туповатый французский маршал Ожеро (император не любил слишком умных, а от того много о себе понимающих командиров) уничтожил последний из баварских отрядов армии Мака, лишив Вену еще 4 т. солдат. В фронте коалиции от Померании до Сицилии появилась огромная дыра, а Наполеон записал себе в актив уничтожение вражеской армии без генеральной битвы.
Капитуляция белой сволочи австрийцев
Позёр и вечный неудачник
Адмиралу Вильнёву всегда везло с привкусом горечи. В молодости он поучаствовал в создании США, служа на обеспечивших капитуляцию английских войск в колониях эскадрах короля Людовика, но - как и весь французский флот в целом - лавров в тех кампаниях не снискал. Оставшись после революции на службе у Республики, бывший дворянин, отличавшийся спокойным (до флегматичности) характером, продолжил свою карьеру. Именно он принял командование остатками французской эскадры, сокрушенной Нельсоном при Абукире - принял, чтобы увести их подальше от продолжавшегося еще сражения, после чего сдался англичанам на Мальте. Тем не менее - за неимением лучшего или согласно принципу за одного битого двух небитых дают, но личного дела моряка это не испортило.
Наоборот, в 1804 г. он возглавляет французский флот на Средиземном море. Император желал, чтобы Вильнёв прорвался через английскую блокаду и, соединившись с испанцами, шел в Вест-Индию, где его поджидал бы провернувший такую же штуку Атлантический флот Франции. Эта новоявленная армада сумела бы подарить французским войскам в Булони так необходимый им день.
Однако, адмирал, которому выпала задача исполнить этот сложный, многоступенчатый и крайне сомнительный план, воочию видел инструмент своей победы: хорошо построенные, но дурно управляемые суда в Тулоне. Несколько попыток воспользоваться плохой погодой и вырваться из-под надзора британской блокады закончились посмешищем: французские моряки оказались не на высоте своей задачи. Император, взбешенный постоянным оттяжками, подстегивал адмирала обвинениями в личной трусости.
Наконец, весной 1805 г. флот Вильнёва сумел выскользнуть в шторм и отправится на Карибы, вместе с испанскими судами. Нельсон шел за союзниками по пятам, не позволяя 20 франко-испанскими линейным кораблям предпринять что-либо серьезное. Так как английской Адмиралтейство не пожелало плясать под дудку Бонапарта и не ослабило блокаду французских портов в Атлантике, Вильнёв сам двинулся в Бискайский залив, стремясь деблокировать тамошние порты. Одна из английских эскадр устремилась ему навстречу, случился бой, в котором три десятка франко-испанских линкоров и фрегатов старались игнорировать англичан, а последние, имея вдвое меньше число судов, удовлетворились захватом двух испанских линкоров. Английский адмирал не стал рисковать, навязывая решительное сражение столь превосходящим силам - и расплатился за это собственной репутацией. Покуда его эскадра аккуратно расстреливала испанцев, основная масса союзного флота сумела выйти из боя и добраться до Кадиса. Несмотря на тяжелые потери и сотни больных, флот Вильнёва возрос до 33 линейных кораблей и 5 фрегатов.
Император требовал, чтобы Вильнёв развил успех и двинулся вдоль атлантического побережья Франции, по направлению к Бресту: для императора имел значение каждый день - он мог выждать еще пару недель и рискнуть высадиться в Англии даже в условиях австрийской интервенции, но действовать нужно было быстро. В августе 1805 г. Вильнёв вроде бы решился исполнить приказ Наполеона, но встретил на выходе из порта нейтрала, сообщившего ему о большом английском флоте - и повернул обратно.
Император рвал и метал, все планы высадки оказались похерены из-за трусости одного человека! Он приказал своим войскам выступать на Вену, а франко-испанскому флоту плыть на Средиземное море, поддерживать операции в Южной Италии. Не считая своего адмирала способным исполнить это, Наполеон отправил в Кадис сменщика, о чем Вильнёв знал и не тревожился, с радостью ожидая когда груз ответственности будет снят с его плеч. Когда же ему стало известно, что сам он попадает под ряд обвинений и должен будет покинуть флот для дачи на них объяснений, нерешительный француз вышел в море не дожидаясь позорного разжалования.
Адмирал Нельсон был полной противоположностью Вильнёву. Честолюбивый до тщеславности, умно-агрессивный, он сочетал в себе ханжество с аморалкой, а напыщенность с личной добротой. Нельсон вел против безбожных французов собственный крестовый поход, а его моряки были наиболее мотивированными бойцами среди всех участников революционных и наполеоновских войн. Каждый захваченный ими неприятельский корабль означал деньги для матросов и повышение по службе для офицеров. Эскадры островного государства без малейших сомнений врезались в строй французских, испанских и других, союзных Парижу, кораблей, как правило превосходя любого противника в плавучести, артиллерийской подготовке и высоте морального духа. Тысячелетние традиции мореплавания, в сочетании с драконовской дисциплиной Королевского флота и постоянным пребыванием в море, сделали из британских судов настоящие машины уничтожения.
Собрав под своим командованием 27 линейных кораблей и 4 фрегата, английский адмирал дождался выхода франко-испанской эскадры из Кадиса и встретил ее у вошедшего в историю мыса Трафальгар, неподалеку от испанского города. Увидев вымпелы врага, Вильнёв, как это с ним обычно и бывало, решил отступать и союзные корабли, шедшие нестройной линией, принялись неуклюже разворачиваться. В эту кашу и ворвались суда Нельсона, построенные двумя колоннами. Накануне английский адмирал подробно обсудил со своими капитанами готовящийся удар Нельсона - прорыв вражеского строя, с окружением части кораблей. Противнику в этом случае оставалось либо бежать, спасая хотя бы часть судов, либо рискнуть всем, попытавшись отбиться от британцев. Нельсон, невысоко оценивая своих французских и испанских соперников, более рассчитывал на первое, но был готов и ко второму.
Вопреки существующему мнению, адмирал не стал одеваться в парадный мундир, но нацепил на себя блестевшие на солнце ордена, не желая снимать их несмотря на все просьбы подчиненных. В свойственной ему манере он первым шел в атаку, отказавшись пропустить впереди своего флагмана другой линкор или даже пересесть на фрегат. Перед боем адмирал бросил несколько фраз, вызванных очевидно напряжением предстоящего, а может быть - кто знает? - интуицией, общий смысл которых сводился к тому, что ему сражения не пережить. В общем-то, риторика для Нельсона была вполне характерная, но все же ранее настолько мрачных прогнозов он себе не позволял.
Через два-три часа после начала английской атаки он уже получил смертельное ранение, а Вильнёв, вместе со своим флагманским кораблем, был в плену. Ветер подвел англичан, они входили во вражеский строй с большими промежутками и какое-то время два корабля Нельсона сражались с двумя французскими линкорами и огромным 140-пушечным испанцем, обладавшим очень толстыми бортами. Стрелок-пехотинец, сидевший на одном из французских линкоров, попал в английского адмирала, повредив ему позвоночник. Нельсон прожил еще несколько часов, успев узнать о безусловной и решительной победе. Умирая, он говорил о дочери (которая так и не признала в нем отца) и любовнице, ставших для него настоящей семьей.
Как два ножа в два масла
На деле сражение было еще далеко от завершения. Англичане крепко схватили союзников, но - учитывая разницу в силах - никак не могли переварить их. Оставшиеся фактически без руководства французы и испанцы оказались припертыми к стенке и дрались насмерть. Ночь и утренний шторм прервали побоище. На третий день после начала битвы со свежими силами вернулись испанцы и сумели спасти один, сдавшийся было, корабль, утопив при этом в разыгравшемся вновь шторме еще несколько линкоров. Все это уже не имело значения: потеряв адмирала и четыре сотен убитыми, англичане лишили противника 21 корабля, захватив или отправив их на дно. Франко-испанские союзники потеряли от 13 т. моряков и солдаты убитыми или плененными.
Если Нельсон вошел в историю, то бедняга Вильнёв в нее попал. Он дорого заплатил за проявленную им - пусть и на короткий срок - решительность. Отпущенный в следующем году из плена, французский моряк то ли зарезался, нанеся себе в грудь несколько ударов ножом, то ли был убит французскими товарищами в партикулярном платье. Впрочем, последнее, активно тогда приписываемое Наполеону англичанами, не имело за собой никаких осмысленных выгод для императора. Он искренне презирал своего адмирала, но скорее расстрелял бы его или повесил, в назидание остальным морякам - как это когда-то советовал Вольтер.
Так или иначе, но разгром в октябре 1805 г. союзного флота означал что у англичан появилась передышка - не имея возможности выходить в море, французам трудно было возместить подобные потери (среди моряков), что же до испанцев, то разболтанная военно-морская машина иберийских Бурбонов и вовсе могла быть списана со счетов текущей войны. Французский флот продолжал оставаться главным (и самым опасным) британским противником, но о высадке в Англии Наполеону пришлось забыть надолго (а как показало время - и навсегда).