Карла XII
у нас обычно противопоставляют Петру I в том смысле, что легкомысленная стрекоза лето красное пропела, а трудолюбивый муравей готовился к Полтаве. Таким образом складывается образ молодого викинга, знающего только молодецкую атаку, которому противостоит строитель и стратег Петр. В европейской историографии 19 века к этому образу добавился еще и военный миф о шведском короле, который якобы вел свою, особенную, не рутинную кампанию, в стиле наполеоновских войн (и Фридриха Великого, тоже опередившего и пр. и пр.). К счастью, уже к концу того же века, ряд немецких военных историков закрыл этот вопрос. Но личность Карла продолжает оставаться предметом полемики: вел ли он войну как то подобает королю своего времени или просто бежал со шпагою в руке, пока не помер?
Опережу! - как бы говорит нам молодой король
Если кратко остановиться на истории кампаний шведского короля, то очевидно, что он (а правильнее говорить - он и его генералы) действовал вполне последовательно и методично. Вначале шведы, с помощью английского флота, вывели из войны самого опасного противника, Данию, сразу же отняв у коалиции господство на море. Следующие 7 лет король лишал Саксонию возможности использовать Речь Посполитую, пытаясь поставить там своего короля. После того как эта задача была решена, настолько, насколько это было возможно, он обратился против оставшегося противника, русских. То, что в процессе ему приходилось уничтожать русские армии, никак не влияло на методичность - король не отвлекался. И лишь после того как он посчитал свои позиции и тылы максимально готовыми (что не равняется абсолютной готовности, как вы понимаете) шведская армия зашагала на Москву. Его противник Петр, наученный многочисленными поражениями, оценивал ситуацию абсолютно также, и именно поэтому пытался замириться с Карлом, на что тот, однако, не пошел.
Видим ли мы тут примеры, когда ненависть короля к русским, которых он искренне презирал за особенно подлое нападение, с жалким предлогом, взяла бы верх над его действиями? Их нет.
Русская кампания провалилась, но это был провал наступательной войны со стороны 2 млн Швеции против 15 млн России, способной одинаково спокойно выжигать как чужие так и свои земли, если это потребуется. Король проиграл, но это не значит, что он действовал безрассудно: известно было тактическое превосходство шведских войск, отсутствие у них достаточного осадного парка, чтобы идти северным путем, отвоевывая многочисленные крепости, потерянные с 1702 года и определенная нехватка времени. Швеция, неизменно проигрывавшая войны бранденбуржцам и датчанам во второй половине 17 века, не могла сколь угодно долго выжидать: русские же, в принципе, могли это делать, время работало на них. Рекрутировались новые полки, с европейскими офицерами, строился флот, укреплялись города и крепости. Мощь России росла, тогда как Швеция достигла пика своих возможностей - а дальше могло быть только ослабление. Пруссия выжидала, Австрия могла вскоре покончить с войной и вернуться к католико-протестантским спорам, поддержав дружественные Москву, Берлин, Дрезден и т.д. В Польше все еще тлела гражданская война.
Нет, выбора, если Швеция вообще хотела не проиграть, по сути не было. Разбор собственно военной компоненты не входит сейчас в мои планы, но замечу, что решающая Полтавская битва, ничего уже не решала, кампания была проиграна задолго до нее.
После поражения, король, ввиду явственной утраты осмысленных стратегических целей, кроме пассивной обороны, предался ничегонеделанию в Турции, склоняя ее к войне, что и привело к прутской конфузии, катастрофе, которая иллюстрирует как раз те качества Петра, которые русские историки приписывали Карлу: авантюризм и самонадеянность. После того как турецкий потенциал был исчерпан, Карл вернулся, попытавшись сконцентрироваться сначала на последних анклавах в Германии, где шведы вскоре пали под ударами германо-датских армий, а потом, вполне логично и оправдано, повел кампанию в Норвегии, ближайшем сухопутном владении датского противника. Там его настигла смерть, после чего Швеция лишь принимала удары, надеясь на лучшее (Англию).
Как мы видим, все это время шведский король вел вполне осмысленную, методическую войну, без всякого безрассудства, если не принимать за таковое его личную храбрость в бою. Она действительно, порой, приводила к ненужному риску, но в условиях слабой технической насыщенности шведской армии, ее малочисленности, это было, по сути, почти единственно верным решением. Армии требовался зримый символ, образ, король, будучи смелым человеком, давал его ей. В этом нет бессмыслицы, такое было до и после, от Ганнибала до Роммеля.
Опережу! - как бы говорит нам молодой король
Если кратко остановиться на истории кампаний шведского короля, то очевидно, что он (а правильнее говорить - он и его генералы) действовал вполне последовательно и методично. Вначале шведы, с помощью английского флота, вывели из войны самого опасного противника, Данию, сразу же отняв у коалиции господство на море. Следующие 7 лет король лишал Саксонию возможности использовать Речь Посполитую, пытаясь поставить там своего короля. После того как эта задача была решена, настолько, насколько это было возможно, он обратился против оставшегося противника, русских. То, что в процессе ему приходилось уничтожать русские армии, никак не влияло на методичность - король не отвлекался. И лишь после того как он посчитал свои позиции и тылы максимально готовыми (что не равняется абсолютной готовности, как вы понимаете) шведская армия зашагала на Москву. Его противник Петр, наученный многочисленными поражениями, оценивал ситуацию абсолютно также, и именно поэтому пытался замириться с Карлом, на что тот, однако, не пошел.
Видим ли мы тут примеры, когда ненависть короля к русским, которых он искренне презирал за особенно подлое нападение, с жалким предлогом, взяла бы верх над его действиями? Их нет.
Русская кампания провалилась, но это был провал наступательной войны со стороны 2 млн Швеции против 15 млн России, способной одинаково спокойно выжигать как чужие так и свои земли, если это потребуется. Король проиграл, но это не значит, что он действовал безрассудно: известно было тактическое превосходство шведских войск, отсутствие у них достаточного осадного парка, чтобы идти северным путем, отвоевывая многочисленные крепости, потерянные с 1702 года и определенная нехватка времени. Швеция, неизменно проигрывавшая войны бранденбуржцам и датчанам во второй половине 17 века, не могла сколь угодно долго выжидать: русские же, в принципе, могли это делать, время работало на них. Рекрутировались новые полки, с европейскими офицерами, строился флот, укреплялись города и крепости. Мощь России росла, тогда как Швеция достигла пика своих возможностей - а дальше могло быть только ослабление. Пруссия выжидала, Австрия могла вскоре покончить с войной и вернуться к католико-протестантским спорам, поддержав дружественные Москву, Берлин, Дрезден и т.д. В Польше все еще тлела гражданская война.
Нет, выбора, если Швеция вообще хотела не проиграть, по сути не было. Разбор собственно военной компоненты не входит сейчас в мои планы, но замечу, что решающая Полтавская битва, ничего уже не решала, кампания была проиграна задолго до нее.
После поражения, король, ввиду явственной утраты осмысленных стратегических целей, кроме пассивной обороны, предался ничегонеделанию в Турции, склоняя ее к войне, что и привело к прутской конфузии, катастрофе, которая иллюстрирует как раз те качества Петра, которые русские историки приписывали Карлу: авантюризм и самонадеянность. После того как турецкий потенциал был исчерпан, Карл вернулся, попытавшись сконцентрироваться сначала на последних анклавах в Германии, где шведы вскоре пали под ударами германо-датских армий, а потом, вполне логично и оправдано, повел кампанию в Норвегии, ближайшем сухопутном владении датского противника. Там его настигла смерть, после чего Швеция лишь принимала удары, надеясь на лучшее (Англию).
Как мы видим, все это время шведский король вел вполне осмысленную, методическую войну, без всякого безрассудства, если не принимать за таковое его личную храбрость в бою. Она действительно, порой, приводила к ненужному риску, но в условиях слабой технической насыщенности шведской армии, ее малочисленности, это было, по сути, почти единственно верным решением. Армии требовался зримый символ, образ, король, будучи смелым человеком, давал его ей. В этом нет бессмыслицы, такое было до и после, от Ганнибала до Роммеля.