Ага, вот эти буквы - Российская внешняя политика
часть первая. Написав, я ее снес, но несколько писем от уважаемых мною френдов заставили сесть в машину времени и повернуть колесо истории в другую сторону, хе-хе.
Сейчас, когда у нас, в Украине, на географического соседа смотрят, что называется через прицел, полезно будет провести небольшой ретроспективный анализ внешней политики Российской империи, СССР и нынешней Федерации, дав в финале прогноз на будущее.
Но сначала ряд столь любимых мною аналогий и прочих метафор. Прусский король Фридрих II Великий считался многими современниками (и потомками) политиком макиавеллиевского толка, беспринципным интриганом и т.д. Почему? Не вдаваясь в ненужные сейчас подробности, кратко скажу, что в одном случае он заключил временное перемирие с одним из своих противников, в тайне от союзника, а в другом нанес в полном смысле слова превентивный удар по соседу, временно заняв его территорию. Это и было то, из-за чего короля обвиняли в особенной, неслыханной хитрости и дерзости.
Чтобы понимать стиль российской дипломатии, пример выше следует сравнить с некоторыми отечественными персонажами, например Петром Первым, который воюя в союзе с Данией против Швеции, чуть было не попытался оккупировать первую, ведя тайные переговоры со второй. Этот же персонаж был готов заключить союз с действующим противником, чтобы развернуть штыки против нынешних союзников и одного нейтрала, известного своей коварностью (речь, конечно же об Англии). Не стоит забывать и о кульбитах времен Семилетней войны, с тем же Фридрихом, когда в течении нескольких месяцев русские войска то были союзниками австрийцев, то их врагами, а потом и нейтралами. Павел Первый, в характере которого отмечают как рыцарственность, так и негибкость, был настолько "морально стабилен", что начав войны из-за легитимизма пришел к союзу с главным его врагом, Бонапартом, начав, в итоге, делить с ним Европу и мир - вернее попытавшись. Его сын-убийца (характерная российская черта истории, смена власти путем физического уничтожения предыдущего порфироносца, родовая болезнь от бабушки Византии) начинал свою внешнеполитическую деятельность как демократ-республиканец, а заканчивал ударами в спину бывшим союзникам, нападая на них, с прямой целью аннексировать часть территории, куда там тому Сталину до Александра.
Список можно продолжить, но суть уже понятна: российская политика в большей, нежели где бы то ни было степени была персонифицированной и не скованной ограничениями - и вообще, органически не склонной к самоограничению.
Итак, начнем с фабулы дела.
Первоначально русская дипломатия формировалась в условиях апокалиптических: любая ошибка могла стоить государству выживания, а сила годились только для своих, таких же осколков того что мы называем Киевской Русью. Это наложило свой отпечаток - во-первых дипломатические методы стали ассоциироваться с политикой слабости, недостойной и годной лишь в периоды упадка, во-вторых сама относительная нестабильность восточных и азиатских держав, с их постоянно меняющимися границами и лидерами, породила привычку к постоянному расширению, даже если это не было очевидно необходимо. Пружина - разогнулась, но слишком сильно, что немедленно сказалось в правление Ивана Грозного.
Не то чтобы это был первый пример в русской истории, как избыток силы приводил к чудовищным ошибкам и последующему упадку (были и Куликовская битва, и сожжение Москвы, и шемякинские междоусобицы), но если предшественники Грозного еще умели соотносить желаемое с действительным, то этот первый русский царь удивительным образом сыграл в испанского Филиппа II, своего современника (на московский, конечно манер, т.е. несравненно ниже по уровню, но иначе и быть не могло). Как и Филипп, Иван Грозный ввязался в бесконечную войну в маленькой, но высокоразвитой стране (Нидерланды-Ливония), но там где испанцы свели к ничьей, русские потерпели полный разгром. Как и Филипп, Иван Грозный компенсировал это за счет колониального продвижения, с очень малыми затратами (Португалия и колонии-Сибирь). Тем не менее, не говоря о прочем, именно при Иване Грозном русская дипломатия потерпела первое большое и очевидное поражение, не сумев разрушить формирующийся против нее альянс Польши и ВКЛ, использовать шведские и австрийские варианты, более того - даже в привычных азиатских делах она провалилась, что привело в очередному сожжению Москвы. Эти ошибки стоили очень дорого - население России уменьшилось, а экономика лежала в руинах о чем не любят вспоминать апологеты этого царя-садиста. Разумеется это немедленно сказалось - и всю первую половину 17 века внешняя политика России колебалась на уровне ниже-выше Крымского ханства.
Период слабости благотворно повлиял на русскую внешнюю политику и тишайшему царю Алексею удалось добиваться много большего, нежели его воинственно-глупым предшественникам. Впрочем, даже несмотря на удачную конъюнктуру, негибкость продолжала оставаться характерной чертой, лишив Москву столь желанного союза со шведами, в ходе русско-польско-украинских войн середины столетия. Тем не менее, прогресс был налицо - русская дипломатия впервые переиграла хоть и восточных, но европейцев. Приобретение Украины было важной вехой, не менее чем последующая вестернизация Москвы Петром Первым.
Последующие тридцать лет были не особенно удачны, но в целом весьма благотворны - именно этот период относительной, конечно, стабильности, позволил Петру устроить форсированный рывок.
Отметим важные аспекты: отсутствие зримых географических границ, совпадающих с этническими; мессианство и постоянная родовая травма; соседство со слабейшими европейскими государствами (Польша-ВКЛ-Швеция) и стоящими на более низком уровне соседями (сюда в полной мере можно включить и крымских и казанских татар, не говоря уже о народах Сибири); слабо развитые общественные институты и нижайший уровень свободы личности (хотя это нельзя прямо относить к вопросу внешней политики, однако и забывать об этом не стоит, в конце концов, дипломатия лишь инструмент в руках общества). Характерной чертой оставалось слабое знание о других странах и соотношении сил вообще, эта черта не изжита и по сей день.
Сильное государство в условиях слаборазвитых общественных институтов неизбежно будет стремиться к расширению не вглубь, а вширь. Или же, говоря словами великого русского историка - государство богатело, народ хирел. Оставалось решить вопрос технологической отсталости - за эту задачу (понимая ее в несравненно более широком смысле) и взялся Петр I.
Сейчас, когда у нас, в Украине, на географического соседа смотрят, что называется через прицел, полезно будет провести небольшой ретроспективный анализ внешней политики Российской империи, СССР и нынешней Федерации, дав в финале прогноз на будущее.
Но сначала ряд столь любимых мною аналогий и прочих метафор. Прусский король Фридрих II Великий считался многими современниками (и потомками) политиком макиавеллиевского толка, беспринципным интриганом и т.д. Почему? Не вдаваясь в ненужные сейчас подробности, кратко скажу, что в одном случае он заключил временное перемирие с одним из своих противников, в тайне от союзника, а в другом нанес в полном смысле слова превентивный удар по соседу, временно заняв его территорию. Это и было то, из-за чего короля обвиняли в особенной, неслыханной хитрости и дерзости.
Чтобы понимать стиль российской дипломатии, пример выше следует сравнить с некоторыми отечественными персонажами, например Петром Первым, который воюя в союзе с Данией против Швеции, чуть было не попытался оккупировать первую, ведя тайные переговоры со второй. Этот же персонаж был готов заключить союз с действующим противником, чтобы развернуть штыки против нынешних союзников и одного нейтрала, известного своей коварностью (речь, конечно же об Англии). Не стоит забывать и о кульбитах времен Семилетней войны, с тем же Фридрихом, когда в течении нескольких месяцев русские войска то были союзниками австрийцев, то их врагами, а потом и нейтралами. Павел Первый, в характере которого отмечают как рыцарственность, так и негибкость, был настолько "морально стабилен", что начав войны из-за легитимизма пришел к союзу с главным его врагом, Бонапартом, начав, в итоге, делить с ним Европу и мир - вернее попытавшись. Его сын-убийца (характерная российская черта истории, смена власти путем физического уничтожения предыдущего порфироносца, родовая болезнь от бабушки Византии) начинал свою внешнеполитическую деятельность как демократ-республиканец, а заканчивал ударами в спину бывшим союзникам, нападая на них, с прямой целью аннексировать часть территории, куда там тому Сталину до Александра.
Список можно продолжить, но суть уже понятна: российская политика в большей, нежели где бы то ни было степени была персонифицированной и не скованной ограничениями - и вообще, органически не склонной к самоограничению.
Итак, начнем с фабулы дела.
Первоначально русская дипломатия формировалась в условиях апокалиптических: любая ошибка могла стоить государству выживания, а сила годились только для своих, таких же осколков того что мы называем Киевской Русью. Это наложило свой отпечаток - во-первых дипломатические методы стали ассоциироваться с политикой слабости, недостойной и годной лишь в периоды упадка, во-вторых сама относительная нестабильность восточных и азиатских держав, с их постоянно меняющимися границами и лидерами, породила привычку к постоянному расширению, даже если это не было очевидно необходимо. Пружина - разогнулась, но слишком сильно, что немедленно сказалось в правление Ивана Грозного.
Не то чтобы это был первый пример в русской истории, как избыток силы приводил к чудовищным ошибкам и последующему упадку (были и Куликовская битва, и сожжение Москвы, и шемякинские междоусобицы), но если предшественники Грозного еще умели соотносить желаемое с действительным, то этот первый русский царь удивительным образом сыграл в испанского Филиппа II, своего современника (на московский, конечно манер, т.е. несравненно ниже по уровню, но иначе и быть не могло). Как и Филипп, Иван Грозный ввязался в бесконечную войну в маленькой, но высокоразвитой стране (Нидерланды-Ливония), но там где испанцы свели к ничьей, русские потерпели полный разгром. Как и Филипп, Иван Грозный компенсировал это за счет колониального продвижения, с очень малыми затратами (Португалия и колонии-Сибирь). Тем не менее, не говоря о прочем, именно при Иване Грозном русская дипломатия потерпела первое большое и очевидное поражение, не сумев разрушить формирующийся против нее альянс Польши и ВКЛ, использовать шведские и австрийские варианты, более того - даже в привычных азиатских делах она провалилась, что привело в очередному сожжению Москвы. Эти ошибки стоили очень дорого - население России уменьшилось, а экономика лежала в руинах о чем не любят вспоминать апологеты этого царя-садиста. Разумеется это немедленно сказалось - и всю первую половину 17 века внешняя политика России колебалась на уровне ниже-выше Крымского ханства.
Период слабости благотворно повлиял на русскую внешнюю политику и тишайшему царю Алексею удалось добиваться много большего, нежели его воинственно-глупым предшественникам. Впрочем, даже несмотря на удачную конъюнктуру, негибкость продолжала оставаться характерной чертой, лишив Москву столь желанного союза со шведами, в ходе русско-польско-украинских войн середины столетия. Тем не менее, прогресс был налицо - русская дипломатия впервые переиграла хоть и восточных, но европейцев. Приобретение Украины было важной вехой, не менее чем последующая вестернизация Москвы Петром Первым.
Последующие тридцать лет были не особенно удачны, но в целом весьма благотворны - именно этот период относительной, конечно, стабильности, позволил Петру устроить форсированный рывок.
Отметим важные аспекты: отсутствие зримых географических границ, совпадающих с этническими; мессианство и постоянная родовая травма; соседство со слабейшими европейскими государствами (Польша-ВКЛ-Швеция) и стоящими на более низком уровне соседями (сюда в полной мере можно включить и крымских и казанских татар, не говоря уже о народах Сибири); слабо развитые общественные институты и нижайший уровень свободы личности (хотя это нельзя прямо относить к вопросу внешней политики, однако и забывать об этом не стоит, в конце концов, дипломатия лишь инструмент в руках общества). Характерной чертой оставалось слабое знание о других странах и соотношении сил вообще, эта черта не изжита и по сей день.
Сильное государство в условиях слаборазвитых общественных институтов неизбежно будет стремиться к расширению не вглубь, а вширь. Или же, говоря словами великого русского историка - государство богатело, народ хирел. Оставалось решить вопрос технологической отсталости - за эту задачу (понимая ее в несравненно более широком смысле) и взялся Петр I.