Братья навек
- карта КНР для советских гостей, 1960 г.
Маоист! Сверхкликабелен будь - на карту эту нажать не забудь!
Союз России и Китая - давняя тема. О нем говорили еще во времена царствования Романовых, особенно накануне Японской войны. А. Суворин, один из ведущих публицистов того времени, часто писал о том, что российским и китайским монархистам в сущности нечего делить. Русско-китайская дружба определена историей - особенно после того, как Санкт-Петербург вызвался посредничать во время последней из "опиумных войн". Романовская империя тогда получила ряд китайских территорий, после чего умыла руки и продолжила "сосредотачиваться".
И теперь, - писал Суворин, - самое время придать добрососедским отношениям вид сердечного согласия, как между Россией и Францией. Вот только Маньчжурия... В Санкт-Петербурге так хотели защитить эту провинцию от поползновений Японии в Корее, что решили захватить ее сами. Желтороссия уже вырисовывалась на карте, союз был практически готов, как вдруг началась война и обнаружилось, что российская армия ведет себя в Маньчжурии как банда мародеров.
От этого местные сбивались в отряды разбойников и немножко нападали на войска потенциального союзника. Потом были Мукден и Цусима, выстрел в Сараево и новый друг Япония, а о союзе с Китаем вспоминали разве что в контексте вступления последнего в Мировую войну. Однако после Октябрьской революции в отношениях наметился новый поворот - теперь китайцы должны были стать друзьями не из монархической солидарности, но как один колониальный народ с другим.
Нас-де угнетали немцы, вас маньчжуры и империалисты - протянем же друг другу руки, чтоб не вытянуть ноги!
СССР поддерживал китайских националистов и коммунистов, впоследствии ставших чанкайшистами и маоистами. Сперва последние значительно уступали первым, но между Перл-Харбором и Хиросимой случилось много разного: японцы измолотили гоминьдановскую армию, империалисты уплыли куда подальше, а американцы умыли руки, оставив генералиссимуса Чана терпеть поражения от маоистов. Китай стал красным, хотя товарищ Сталин тамошним коммунистам не доверял и, по мнению Мао, продолжал империалистическую политику царизма.
Приехавшие в 1949 году в Москву на очередные смотрины китайцы были изрядно смущены тем, что они назвали сталинским "панрусизмом". Ироничным было и то, что советские руководители откровенно не желали перезаключать советско-китайский договор, подписанный ранее с чанкайшистским правительством, которое обе стороны называли марионеточным. Ведь он, этот договор, был так удобен СССР! Но в конце концов в Москве решили подсластить пилюлю и предложили соглашение "О дружбе, союзе и взаимной помощи"... которое китайцы нашли уже откровенно колониальным.
Но выбирать не приходилось и вплоть до смерти Сталина в Пекине послушно исполняли пожелания Москвы.
Разумеется, это не могло продолжаться ни вечно, ни сколько-нибудь долго - в свое время даже освобожденные от турок болгары нашли русский патронаж невыносимым, что же было говорить о китайцах? Москва и Пекин расходились все сильнее - в 1953 году в СССР к власти пришли условные "умеренные", тогда в КНР летом того же года Мао разгромил оппозицию, наметив форсированную индустриализацию и тот самый "большой скачок", который впоследствии приведет к огромным жертвам.
Кроме того, смерть Сталина позволила Мао вытянуть ноги из Корейской войны, что сразу сделало его положение куда более независимым.
Почувствовав себя увереннее, председатель стал "взвешивать" нового советского лидера. Он нашел его легким - Хрущев искренне собирался покончить с колониальным наследием, как он его понимал, установив взаимовыгодные и "равноправные" (при условии, конечно, сохранения верховенства Москвы в идеологических и дипломатических решениях коммунистического барака) отношения с Пекином. Мао же, сам по себе человек грубоватый, а после партизанских походов и вовсе очерствевший, смотрел на Никиту Сергеевича как на клоуна.
Большой дурак, - сказал он о Хрущеве, явившимся в 1954 году в Пекин с целым ворохом заманчивых предложений. Китайцы получали инвестиции, Москва отказывалась от ряда унизительных для КНР секретных соглашений и досрочно выводила свои войска... но Мао насмехался над советским вождем. Слабак, первым полетевший в Китай. Издеваясь, Цзэдун подарил советской делегации двенадцать томов сталинских сочинений, которые московские гости напрасно старались "потерять" при отлете.
Хрущев, конечно, почувствовал "не вполне" дружелюбную атмосферу, но решил развеять сомнения Мао практическими действиями. СССР взялся поспособствовать Китаю не только с индустриализацией, но в ядерной программе. Советские специалисты ехали в КНР, чтобы помочь самой населенной коммунистической стране мира перепрыгнуть из постколониализма в социализм. Но Мао не нравилось и это - не хотят ли русские примазаться к его успеху? Он раздраженно заметил своему врачу, что китайцы не должны учиться у СССР "какать и писать".
И они не учились, добросовестно повторив часть ошибок советских пятилеток и с поистине азиатским упорством создав ряд собственных. Одновременно с этим Мао дистанцировался от начавшейся в СССР "оттепели" и развенчания "культа личности". Не надо бояться атомной войны, - заявлял он публично, - в ней погибнут миллионы, но прежде всего сгорит бумажный тигр империализма. И если эту цену придется уплатить за победу, то почему бы и нет? Пускай вымрут хоть все европейцы вместе с русскими и американцами - китайцы и индийцы уцелеют, чтобы построить коммунизм.
А что Хрущев? Решился стрелять в Венгрии только после того, как он, Мао, открыто призвал к этому. Слабак! Мао все чаще позволял себе критиковать Москву за ее "великодержавный шовинизм" и, что весьма иронично, продолжал восхвалять Сталина, все заметнее противопоставляя его Хрущеву. Никита Сергеевич делал неуклюжие попытки восстановить прежние отношения, но выходило только хуже, потому что китайцы считали это оправданиями - а кто оправдывается, тот уже конченый человек.
В начале 1957 года Хрущев приехал в посольство КНР, чтобы поприветствовать делегацию из Пекина, но теплой встречи не вышло. Никита Сергеевич произнес несколько комплиментов о покойном вожде, однако китайские коммунисты стали задавать неприятные вопросы про отсутствие самокритики и участие нынешнего московского руководства в том, что на XX съезде было названо отступлением от норм социалистической законности. Отношения продолжали портиться, но после того как Никита Сергеевич разгромил антипартийную группу с примкнувшим к ней Шепиловым, он решил еще раз попробовать очаровать Мао.
В ноябре 1957 года лидер КНР прилетел в Москву для участия в праздновании сорокового юбилея Октябрьской революции. Он был весел - в Китае вовсю громили "правых", - и уверен в себе. Даже очень уверен - чем больше Хрущев старался разыгрывать роль хлебосольного хозяина, тем чаще Мао срывался на откровенное хамство. Ему не понравился балет - и он во всеуслышание заявил об этом. Ему не понравилась застольная речь и он громко перебил ее: "Товарищ Хрущев, я уже пообедал, а вы закончили историю про Юго-Западный фронт?"
Иногда казалось, что Мао хочет устроить скандал. Вновь обратившись к своей излюбленной теме, он стал "убеждать" съехавшихся в Москву европейских коммунистов в необходимости начать ядерную войну. На вопрос лидера компартии Италии о том, сколько после этого останется итальянцев, Мао без тени улыбки отвечал: "Нисколько. А почему вы считаете, что итальянцы так важны человечеству?" И Хрущев это терпел, доставляя председателю еще большее удовольствие.
Визит провалился, но Мао был доволен - как и ожидалось, в Москве осознали силу Китая и все стерпели. Пусть приучаются! Вернувшись в КНР, председатель заговорил о китайской дороге к социализму и осудил тех, кто слепо копирует советские методы. "Большой скачок" стал официальным лозунгом компартии КНР - героями дня были китайцы, умевшие одним ударом палки прикончить нескольких воробьев. В деревнях варили сталь, обгоняя Англию, а Мао обещал превратить больницы в школы, ведь при социализме больных не будет.
(В известном смысле это было правдой.)
На этом фоне летом 1958 года состоялся неофициальный визит Хрущева, которого в Пекине принимать откровенно не хотели. Поэтому Мао сделал все, чтобы Никита Сергеевич почувствовал себя нежеланным гостем - дымил табаком в лицо и провел часть встреч в бассейне. Выглядело это довольно странно, особенно на фоне поднятой Мао старой темы - благотворного влияния атомной войны на дело социализма. Хрущев уже не скрывал раздражения, но Мао как будто и не замечал этого.
Между тем, "большой скачок" обернулся провалом и и впервые за долгое время Мао пришлось уступить новым "умеренным", образовавшимся из тех радикалов в партийном руководстве, что ранее помогали председателю растоптать оппозицию его экономическому курсу. Озлобленный вынужденным отступлением, Мао ревниво следил за поездкой Хрущева в США, а советский лидер будто бы решил, что отношения с руководством КНР уже не исправить и все чаще позволял себе публично критиковать методы китайских товарищей.
Более того, Хрущев открыто поддержал Индию во время пограничного конфликта с Китаем - и не где-нибудь, а во время очередного визита в Пекин осенью 1959 года. На этот раз грубым был уже Хрущев и когда министр иностранных дел КНР стал кричать ему про индийский империализм, советский вождь прямо заорал на него, попросив заткнуться. Китаец, впрочем, продолжал вопить, обвиняя Москву в ревизионизме и оппортунизме. Улетая, Никита Сергеевич злобно назвал Мао "старой калошей".
Отношения испортились окончательно, а в 1960 году, когда была выпущена эта карта, в Китае вовсю бушевал голод: страна вымирала целыми деревнями, погибли десятки миллионов. Весной статья китайского официоза уже открыто атаковала "советских ревизионистов" во главе с Хрущевым. Никита Сергеевич ответил китайцам месяцем спустя, на съезде румынской компартии в Бухаресте. Выступая, он назвал Мао "ультрадогматиком", "левацким ревизионистом" и "старой калошей" (снова).
После этого Хрущев нанес новый удар, в один миг отозвав из КНР всех советских специалистов, что похоронило начатые было уже проекты. Была свернута и помощь в освоении не мирного атома. В Пекине расценили это как в спину, вскрывший истинное отношение московских империалистов к молодой (и голодающей) коммунистической республике. Поминались "неравноправные договора" середины XIX века, "предательство 1956" и трусливая политика сосуществования с империализмом.
Советско-китайская дружба приказала долго жить, хотя вплоть до 1964 года, когда КНР наконец-то обзавелась атомным оружием, китайцы ограничивались публичными оскорблениями, не решаясь еще на военные провокации.
Маоист! Сверхкликабелен будь - на карту эту нажать не забудь!
Союз России и Китая - давняя тема. О нем говорили еще во времена царствования Романовых, особенно накануне Японской войны. А. Суворин, один из ведущих публицистов того времени, часто писал о том, что российским и китайским монархистам в сущности нечего делить. Русско-китайская дружба определена историей - особенно после того, как Санкт-Петербург вызвался посредничать во время последней из "опиумных войн". Романовская империя тогда получила ряд китайских территорий, после чего умыла руки и продолжила "сосредотачиваться".
И теперь, - писал Суворин, - самое время придать добрососедским отношениям вид сердечного согласия, как между Россией и Францией. Вот только Маньчжурия... В Санкт-Петербурге так хотели защитить эту провинцию от поползновений Японии в Корее, что решили захватить ее сами. Желтороссия уже вырисовывалась на карте, союз был практически готов, как вдруг началась война и обнаружилось, что российская армия ведет себя в Маньчжурии как банда мародеров.
От этого местные сбивались в отряды разбойников и немножко нападали на войска потенциального союзника. Потом были Мукден и Цусима, выстрел в Сараево и новый друг Япония, а о союзе с Китаем вспоминали разве что в контексте вступления последнего в Мировую войну. Однако после Октябрьской революции в отношениях наметился новый поворот - теперь китайцы должны были стать друзьями не из монархической солидарности, но как один колониальный народ с другим.
Нас-де угнетали немцы, вас маньчжуры и империалисты - протянем же друг другу руки, чтоб не вытянуть ноги!
СССР поддерживал китайских националистов и коммунистов, впоследствии ставших чанкайшистами и маоистами. Сперва последние значительно уступали первым, но между Перл-Харбором и Хиросимой случилось много разного: японцы измолотили гоминьдановскую армию, империалисты уплыли куда подальше, а американцы умыли руки, оставив генералиссимуса Чана терпеть поражения от маоистов. Китай стал красным, хотя товарищ Сталин тамошним коммунистам не доверял и, по мнению Мао, продолжал империалистическую политику царизма.
Приехавшие в 1949 году в Москву на очередные смотрины китайцы были изрядно смущены тем, что они назвали сталинским "панрусизмом". Ироничным было и то, что советские руководители откровенно не желали перезаключать советско-китайский договор, подписанный ранее с чанкайшистским правительством, которое обе стороны называли марионеточным. Ведь он, этот договор, был так удобен СССР! Но в конце концов в Москве решили подсластить пилюлю и предложили соглашение "О дружбе, союзе и взаимной помощи"... которое китайцы нашли уже откровенно колониальным.
Но выбирать не приходилось и вплоть до смерти Сталина в Пекине послушно исполняли пожелания Москвы.
Разумеется, это не могло продолжаться ни вечно, ни сколько-нибудь долго - в свое время даже освобожденные от турок болгары нашли русский патронаж невыносимым, что же было говорить о китайцах? Москва и Пекин расходились все сильнее - в 1953 году в СССР к власти пришли условные "умеренные", тогда в КНР летом того же года Мао разгромил оппозицию, наметив форсированную индустриализацию и тот самый "большой скачок", который впоследствии приведет к огромным жертвам.
Кроме того, смерть Сталина позволила Мао вытянуть ноги из Корейской войны, что сразу сделало его положение куда более независимым.
Почувствовав себя увереннее, председатель стал "взвешивать" нового советского лидера. Он нашел его легким - Хрущев искренне собирался покончить с колониальным наследием, как он его понимал, установив взаимовыгодные и "равноправные" (при условии, конечно, сохранения верховенства Москвы в идеологических и дипломатических решениях коммунистического барака) отношения с Пекином. Мао же, сам по себе человек грубоватый, а после партизанских походов и вовсе очерствевший, смотрел на Никиту Сергеевича как на клоуна.
Большой дурак, - сказал он о Хрущеве, явившимся в 1954 году в Пекин с целым ворохом заманчивых предложений. Китайцы получали инвестиции, Москва отказывалась от ряда унизительных для КНР секретных соглашений и досрочно выводила свои войска... но Мао насмехался над советским вождем. Слабак, первым полетевший в Китай. Издеваясь, Цзэдун подарил советской делегации двенадцать томов сталинских сочинений, которые московские гости напрасно старались "потерять" при отлете.
Хрущев, конечно, почувствовал "не вполне" дружелюбную атмосферу, но решил развеять сомнения Мао практическими действиями. СССР взялся поспособствовать Китаю не только с индустриализацией, но в ядерной программе. Советские специалисты ехали в КНР, чтобы помочь самой населенной коммунистической стране мира перепрыгнуть из постколониализма в социализм. Но Мао не нравилось и это - не хотят ли русские примазаться к его успеху? Он раздраженно заметил своему врачу, что китайцы не должны учиться у СССР "какать и писать".
И они не учились, добросовестно повторив часть ошибок советских пятилеток и с поистине азиатским упорством создав ряд собственных. Одновременно с этим Мао дистанцировался от начавшейся в СССР "оттепели" и развенчания "культа личности". Не надо бояться атомной войны, - заявлял он публично, - в ней погибнут миллионы, но прежде всего сгорит бумажный тигр империализма. И если эту цену придется уплатить за победу, то почему бы и нет? Пускай вымрут хоть все европейцы вместе с русскими и американцами - китайцы и индийцы уцелеют, чтобы построить коммунизм.
А что Хрущев? Решился стрелять в Венгрии только после того, как он, Мао, открыто призвал к этому. Слабак! Мао все чаще позволял себе критиковать Москву за ее "великодержавный шовинизм" и, что весьма иронично, продолжал восхвалять Сталина, все заметнее противопоставляя его Хрущеву. Никита Сергеевич делал неуклюжие попытки восстановить прежние отношения, но выходило только хуже, потому что китайцы считали это оправданиями - а кто оправдывается, тот уже конченый человек.
В начале 1957 года Хрущев приехал в посольство КНР, чтобы поприветствовать делегацию из Пекина, но теплой встречи не вышло. Никита Сергеевич произнес несколько комплиментов о покойном вожде, однако китайские коммунисты стали задавать неприятные вопросы про отсутствие самокритики и участие нынешнего московского руководства в том, что на XX съезде было названо отступлением от норм социалистической законности. Отношения продолжали портиться, но после того как Никита Сергеевич разгромил антипартийную группу с примкнувшим к ней Шепиловым, он решил еще раз попробовать очаровать Мао.
В ноябре 1957 года лидер КНР прилетел в Москву для участия в праздновании сорокового юбилея Октябрьской революции. Он был весел - в Китае вовсю громили "правых", - и уверен в себе. Даже очень уверен - чем больше Хрущев старался разыгрывать роль хлебосольного хозяина, тем чаще Мао срывался на откровенное хамство. Ему не понравился балет - и он во всеуслышание заявил об этом. Ему не понравилась застольная речь и он громко перебил ее: "Товарищ Хрущев, я уже пообедал, а вы закончили историю про Юго-Западный фронт?"
Иногда казалось, что Мао хочет устроить скандал. Вновь обратившись к своей излюбленной теме, он стал "убеждать" съехавшихся в Москву европейских коммунистов в необходимости начать ядерную войну. На вопрос лидера компартии Италии о том, сколько после этого останется итальянцев, Мао без тени улыбки отвечал: "Нисколько. А почему вы считаете, что итальянцы так важны человечеству?" И Хрущев это терпел, доставляя председателю еще большее удовольствие.
Визит провалился, но Мао был доволен - как и ожидалось, в Москве осознали силу Китая и все стерпели. Пусть приучаются! Вернувшись в КНР, председатель заговорил о китайской дороге к социализму и осудил тех, кто слепо копирует советские методы. "Большой скачок" стал официальным лозунгом компартии КНР - героями дня были китайцы, умевшие одним ударом палки прикончить нескольких воробьев. В деревнях варили сталь, обгоняя Англию, а Мао обещал превратить больницы в школы, ведь при социализме больных не будет.
(В известном смысле это было правдой.)
На этом фоне летом 1958 года состоялся неофициальный визит Хрущева, которого в Пекине принимать откровенно не хотели. Поэтому Мао сделал все, чтобы Никита Сергеевич почувствовал себя нежеланным гостем - дымил табаком в лицо и провел часть встреч в бассейне. Выглядело это довольно странно, особенно на фоне поднятой Мао старой темы - благотворного влияния атомной войны на дело социализма. Хрущев уже не скрывал раздражения, но Мао как будто и не замечал этого.
Между тем, "большой скачок" обернулся провалом и и впервые за долгое время Мао пришлось уступить новым "умеренным", образовавшимся из тех радикалов в партийном руководстве, что ранее помогали председателю растоптать оппозицию его экономическому курсу. Озлобленный вынужденным отступлением, Мао ревниво следил за поездкой Хрущева в США, а советский лидер будто бы решил, что отношения с руководством КНР уже не исправить и все чаще позволял себе публично критиковать методы китайских товарищей.
Более того, Хрущев открыто поддержал Индию во время пограничного конфликта с Китаем - и не где-нибудь, а во время очередного визита в Пекин осенью 1959 года. На этот раз грубым был уже Хрущев и когда министр иностранных дел КНР стал кричать ему про индийский империализм, советский вождь прямо заорал на него, попросив заткнуться. Китаец, впрочем, продолжал вопить, обвиняя Москву в ревизионизме и оппортунизме. Улетая, Никита Сергеевич злобно назвал Мао "старой калошей".
Отношения испортились окончательно, а в 1960 году, когда была выпущена эта карта, в Китае вовсю бушевал голод: страна вымирала целыми деревнями, погибли десятки миллионов. Весной статья китайского официоза уже открыто атаковала "советских ревизионистов" во главе с Хрущевым. Никита Сергеевич ответил китайцам месяцем спустя, на съезде румынской компартии в Бухаресте. Выступая, он назвал Мао "ультрадогматиком", "левацким ревизионистом" и "старой калошей" (снова).
После этого Хрущев нанес новый удар, в один миг отозвав из КНР всех советских специалистов, что похоронило начатые было уже проекты. Была свернута и помощь в освоении не мирного атома. В Пекине расценили это как в спину, вскрывший истинное отношение московских империалистов к молодой (и голодающей) коммунистической республике. Поминались "неравноправные договора" середины XIX века, "предательство 1956" и трусливая политика сосуществования с империализмом.
Советско-китайская дружба приказала долго жить, хотя вплоть до 1964 года, когда КНР наконец-то обзавелась атомным оружием, китайцы ограничивались публичными оскорблениями, не решаясь еще на военные провокации.