Дуче и моль
- тележная серия сравнительных срезов и абиссинских аналогий.
Созревшее к тирании общество всегда испуганно
Конечно, изначальная задумка была шутейной. Почему бы не сравнить талантливого публициста, прекрасного оратора, ветерана десяти сражений на Изонцо и какую-то ленинградскую моль с чемоданчиком? Но когда чемоданчик ядерный, то и моль становится не обыкновенной, а очень даже весомой. И смешки, сопровождающие ее полет, сменяются совсем иными чувствами. Над дуче тоже смеялись - сперва. Потом это стали делать все реже... до тех пор, пока Италия не вступила в мировую войну. Тогда опять стали хохотать - и очень обидно.
Над молью уже посмеиваются, но пока еще он где-то между битвой на Гвадалахаре и вторжением в Грецию, то бишь сапогами к земле. Поэтому сравнивать нужно и можно, тем более, что кое-какие параллели действительно имеются. Не в личностях, конечно, но в обстоятельствах, способствовавших реализации этих самых личностей. Дуче делал это ярко, моль же даже посреди гекатомбы остается такой же блеклой. Что поделать - каждый сын своего народа.
Я заранее прошу извинить некоторую фрагментарность этих заметок - они писались для телеги, в свободное от летней жизни время и первоначально представляли собой две серии текстов. Одна была про аналогии, другая про эфиопскую войну, однако в финале я свел их вместе. И это не случайно, ведь вдумчивые читатели - а вы безусловно из таких, верно? - без труда увидят общее и там, где моль даже не упоминается.
Что же, прошу под кат.
Дуче фашизма Муссолини любил военную форму, щеголяя то в мундире фашистского милиционера, то в белоснежном адмиральском кителе, а президент России Путин надевал камуфлированную куртку верховного главнокомандующего, тельняшку моряка и шлем летчика. Правда, если итальянский диктатор не снимал сапог до самого конца, то российский президент в последние годы предпочитает гражданское платье.
Имеются и другие отличия. Муссолини заслужил капральское звание в окопах Первой мировой войны, а Путин получил полковничий чин в связи с назначением директором ФСБ. Муссолини начинал свою политическую карьеру как социалист, а премьер Путин декларировал приверженность демократическим ценностям. Муссолини получил должность премьер-министра во времена экономического кризиса и страха перед левым террором, а Путин занял кресло главы правительства в разгар борьбы с исламским терроризмом.
Бенито Муссолини правил Италией на протяжении двадцати трех лет и расстался с властью не вполне добровольно. Владимир Путин управляет Россией вот уже двадцать пятый год, сравнивая себя с прикованным к галере рабом, но оковы сбрасывать не спешит. Оба в свое время ненадолго расставались с постами: дуче вынужден был уступить место Пьетро Бадольо, а президент - Дмитрию Медведеву. Ни Муссолини, ни Путину это не понравилось.
Когда в 1922 году дуче фашизма дал старт маршу своих сторонников на Рим, консерваторы, либералы, армия и король не встали на защиту законного правительства. Муссолини получил вожделенную должность главы правительства и победителем прибыл в столицу. Владимиру Путину не пришлось организовывать походные колонны на Москву, но обстановка в России благоприятствовала ему в не меньшей степени, чем фашистам семьюдесятью годами ранее.
Российское общество устало от "демократических ценностей" и либеральных лозунгов. Натовская кампания 1999 года в Югославии продемонстрировала рост антизападных настроений. С подозрением относясь к Европе и США, считая себя жертвами хитроумных интриг, приведших к расширению Североатлантического альянса на восток, россияне в то же время страшились террористической угрозы, исходившей от Кавказа. Безрадостную картину довершали социально-экономические потрясения девяностых годов.
Надо признать, что Путин не получил власть без борьбы. Избранный ельцинской "Семьей", он был далеко не первым, кого прочили в преемники. Чтобы оправдать выданные ему авансы, директору ФСБ пришлось на деле доказывать свои практические способности и личную лояльность. Громкое увольнение подполковника Александра Литвиненко, скандальное отстранение генерального прокурора Юрия Скуратова стали важными вехами на пути к должности премьер-министра.
Дуче фашизма пришлось пройти схожий путь: в обоих случаях речь шла о том, чтобы заручиться поддержкой верховного арбитра, стоявшего над партийной борьбой. Для Муссолини таким человеком был король Виктор Эммануил III, а для Путина - президент Борис Ельцин. В Италии финальным аккордом политической игры дуче стала организация марша на Рим, в России - мобилизация административного ресурса, создание провластного движения "Единство" и победа на выборах 2000 года.
И если у Путина не нашлось тогда своих чернорубашечников, то ведь и Муссолини не вел победоносной военной кампании в Дагестане. Но при всех различиях, природа их политических успехов одинакова: гарантии для растерявшихся элит, льстящий чувствам толпы популизм и образ "крепкой руки". При известных обстоятельствах это всегда приносит результат - Муссолини и Путина поддержали самые широкие слои общества.
Однако, ни назначение первого главой правительства Италии, ни избрание второго на пост президента России еще не означали превращения этих стран в автократии. Для этого потребовались время и последовательные усилия.
...
Золотое детство и быстроногая юность обоих лидеров прошли в относительной бедности и надеждах на лучшую жизнь. Президент России вспоминал о жестоких правилах ленинградской улицы, воспитавшей в маленьком Володе волевые качества, однажды позволившие ему заглянуть в глаза крысе. Впечатление о загнанном в угол грызуне красной нитью проходит через немногочисленные рассказы Владимира Путина о его ранних годах.
В остальном же, будущий президент отличался примерным поведением: занимался спортом и мечтал о службе в "Комитете". Отучившись на юридическом факультете, он вступил в КПСС, получил долгожданное назначение в КГБ и в течение следующих пятнадцати лет составил благонамеренную, хотя и несколько бесцветную карьеру.
Биографы постарались украсить служебную биографию президента героическим эпизодом в Дрездене, когда Владимир Владимирович одним только взглядом остановил бесновавшуюся толпу бывших граждан ГДР, но в остальном этот период жизни Путина не изобиловал интересными событиями. Трудно было предположить в этом, несколько искательно улыбающемся на фотографиях человеке, будущего ниспровергателя неоколониализма и однополярного мира.
Муссолини начинал намного активнее. Не найдя себя в деревенских учителях, он попытался отыскать счастья в Швейцарии, однако не преуспел. Скуповатые бюргеры соглашались раскошеливаться только за работу, от которой у Муссолини ломило спину. И тогда он открыл для себя социализм, где хорошо платили за плохие слова о капитализме. Но в отличие от Путина, вступившего в уже правящий блок коммунистов и беспартийных, Муссолини приходилось прокладывать себе путь локтями.
Заработав репутацию крайне левого журналиста, он неоднократно возглавлял антиправительственные демонстрации, а однажды даже призвал сторонников разобрать железную дорогу, по которой должен был пройти состав с солдатами, отправлявшимися на войну в Ливию. Антиимпериалистическая риторика и неповиновении полиции привели к его аресту. Приговор королевского суда отмерил Муссолини год тюрьмы, который затем был уменьшен до шести месяцев.
Впоследствии судьи станут выносить противникам фашистского режима срока и в двадцать, и в тридцать лет, но тогда имя социалиста из Форли прогремело на всю Италию. Ничего подобного в молодых годах Владимира Путина нам не найти, хотя стоит отметить, что сегодняшняя российская Фемида отвешивает политическим недругам президента почти столь же суровые наказания.
Куда больше параллелей прослеживается в том, как Муссолини и Путин достигали желаемой цели - власти. В обоих случаях речь пойдет о предшествующей этому событию катастрофе, изменившей привычный ход жизни отдельных людей и всего общества. Для Муссолини таким событием стала Первая мировая война, для Путина - развал социалистического лагеря и Советского союза. Спустя время президент России назовет это величайшей геополитической катастрофой XX века, хотя в девяностые годы он уверенно говорил о необходимости и необратимости демократических перемен.
В известный момент оба лидера отреклись от социализма: Муссолини сделал это в 1915, перейдя в лагерь националистов, призывавших к вступлению Италии в войну на стороне Антанты, а Путин вышел из КПСС в 1991, поддержав во время августовского путча своего шефа, демократического политика Анатолия Собчака. Но если Муссолини пришлось доказывать верность своего выбора в окопах, укрываясь от огня австрийской артиллерии, то Путину досталось кресло в петербургской мэрии, где он отчаянно сражался с коррупцией, по некоторым сведениям, иногда оказываясь у нее в плену.
Очевидно одно - именно потрясения, вызванные мировой бойней в одном случае и развалом советской государственности в другом, открыли перед ними окно возможностей, без которых последующее восхождение обоих стало бы крайне маловероятным.
...
Возглавив правительство, Муссолини осуществил ряд мер, позволивших фашистам утвердиться в качестве единственной политической силы. Прежде всего подчинив себе полицию, дуче принялся за парламент, немалыми усилиями сколотив предвыборный "Национальный блок", куда вместе с фашистами вошли все партии Италии, кроме социалистов и коммунистов. Консерваторы одобряли патриотическую риторику нового премьера, а либералам Муссолини предоставил в своем кабинете экономику и финансы.
Весенние парламентские выборы 1924 года проходили на фоне многочисленных нарушений. Чернорубашечники избивали активистов и местных оппозиционных лидеров, полиция опечатывала редакции их газет. Муссолини всякий раз выступал с публичными заявлениями, говоря о том, что намерен придерживаться законности, но это была лишь риторика. Немало нареканий вызывал и спешно принятый накануне "закон Арчебо", позволявший партии, набравшей относительное большинство голосов, получить в новом парламенте две трети мест.
Не удивительно, что после выборов фашисты располагали уже не тремя десятками, а почти четырьмя сотнями депутатов. Теперь Муссолини мог двигаться дальше, но несомненный политический успех был несколько подмочен многочисленными свидетельствами фальсификаций. В некоторых регионах страны подсчет бюллетеней велся таким образом, что "Национальный блок" получил более чем 100% от общего количества избирателей.
Именно этому было посвящено заявление депутата-социалиста Джакомо Маттеотти, потребовавшего отменить итоги голосования. Оппозиционный политик и прежде вызывал гнев Муссолини своими статьями в европейской прессе, посвященными коррумпированности фашистских лидеров, однако это выступление стало последней каплей.
Для устрашения неугодных дуче располагал группой головорезов, иронично называемой "итальянской ЧеКа", что отсылало к печально знаменитой карательной структуре Советской России. Именно "чекистам" было поручено "проучить" Маттеотти, которого в фашистской прессе уже причислили к "предателям нации", достойным смерти. Муссолини часто выражал свою волю через газетные заголовки, но в данном случае его подручные несколько перестарались: схваченный прямо на улице депутат оказал сопротивление и был убит.
Подробности преступления, совершенного в июне 1924 года, быстро распространились по стране, вызвав возмущение не только среди соратников покойного. Муссолини отрицал всякую связь со скомпрометировавшими себя исполнителями, но не сумел избежать политического кризиса. Противники фашистов составили политическую коалицию, король и военные сохраняли "нейтралитет", и какое-то время казалось, что правительство Муссолини обречено.
Этого не произошло - в конце концов оппозиционеры переругались друг с другом, а возмутившееся было общество постепенно успокоилось. Пока суд неспешно рассматривал "дело Маттеотти", итальянцы оставались дома: никто не призывал, да и не спешил выходить на улицы. Убедившись в нерешительности своих врагов, в январе 1925 года Муссолини объявил о начале "второго этапа фашистской революции".
Рубикон был перейден. В течение следующих четырех лет дуче избавился от оппозиции, упразднил местное самоуправление и заменил избираемых в парламент депутатов собственными назначенцами. Все остальные политические и не связанные с фашистской партии общественные организации были распущены. За лояльность населения отвечала вездесущая пропаганда и тайная полиция, располагавшая тысячами информаторов.
Благоприятная экономическая конъюнктура, рост экспортных цен на итальянскую сельхозпродукцию и финансовые реформы либеральных министров фашистского правительства обеспечили дуче благоприятный фон для реализации его планов. Итальянцы были довольны - поезда опять приходили вовремя. "Антифашизм умер", - подытожил Муссолини в марте 1929 года.
...
Великая Депрессия стала для Муссолини своеобразным Рубиконом. Прежде он не стремился в вмешиваться в вопросы экономики и благодушно признавал за капитализмом перспективу в сотни лет развития, но теперь дуче заговорил об особой корпоративной системе и тоталитарном государстве. Государстве, которое не позволит либералам и иностранцам определять экономическую ситуацию в фашистской Италии.
Это была пропаганда, но не только. Раздутые до предела показатели экономического подъема не зря назывались в Европе "итальянской статистикой", однако Муссолини и значительная часть руководителей партии действительно верили в фашистский симбиоз политического, экономического и социального идеалов, в одинаковой степени отрицавших и западный индивидуализм и восточный фатализм.
Такая убежденность, подпитываемая надуманными и реальными доказательствами ослабления Запада, не могла не отразиться на внешней политике. В Италии заговорили о потерянных в XVIII - XIX веках Корсике и Ницце, о захваченном французами Тунисе, которые - как и британский Египет - должны быть возвращены Риму. И не только - разве империя римлян не правила всем Средиземноморьем, огромную карту которого поместили в кабинете дуче?
Разумеется, диктатор не собирался еще рисковать вторжением во Францию или внезапным броском к Каиру, однако Муссолини мог предложить итальянцам кое-что менее опасное: "величайший колониальный поход в истории".
История итало-эфиопских отношений началась после того, как итальянцы сумели закрепиться на африканском побережье Красного моря, к 1890 году превратив отдельные анклавы в колонию Эритрею. Тогда же Риму досталась и часть Сомали. По соседству с африканскими владениями Италии располагалось обширное, но рыхлое эфиопское государство, где верховная власть императора-негуса умерялась феодальными правами провинциальных князей-расов.
Эфиопия, которую итальянцы на латинский манер называли Абиссинией, казалось вполне созревшей для завоевания.
В Риме недооценили противника. Несмотря на устаревшие политические структуры, эфиопы обладали давней государственной традицией и не собирались сдаваться без борьбы. Дипломатия Аддис-Абебы оказалась эффективнее итальянской: симпатии европейского общественного мнения были стороне восточноафриканского государства, а Франция и Российская империя поставили Эфиопии современные винтовки, артиллерию и добровольцев.
Неудачное для Италии развитие событий довершила военная катастрофа, постигшая ее войска в марте 1896 года, когда итальянская армия была наголову разгромлена в битве при Адуа. Ребенком Муссолини мог слышать о демонстрациях, охвативших страну после известий о поражении - разгневанные толпы вышли на улицы и правительство пало.
Проиграв, Италия оказалась вынужденной выплатить Эфиопии военные издержки. Унижение было велико, но итальянцы постарались исправить допущенные ошибки. В последовавшие затем годы Риму удалось добиться значительного прогресса в дипломатической изоляции Аддис-Абебы: заручиться поддержкой Италии накануне Первой мировой войны представлялось куда важнее сохранения эфиопской независимости, заставляя европейские правительства признавать "особые интересы" Рима в регионе.
Такая политика не предрешала новой войны, но определенно была направлена на превращение Эфиопии в итальянского сателлита.
Придя к власти, Муссолини продолжил тот же курс. В двадцатые годы итало-эфиопские представлялись вполне благоприятными, а ставший в 1930 году негусом Хайле Селассие сумел наладить с дуче личные отношения. Император даже подарил Муссолини львенка, пополнившего собрание разнообразных животных виллы Торлония, где жило семейство диктатора.
Стремящийся провести в стране давно уже назревшие реформы негус надеялся на поддержку Италии и был готов до известной степени признавать ее патронаж, однако после Великой Депрессии для Муссолини этого было уже недостаточно. Экономическое завоевание Абиссинии представлялось ему слишком долгим, дорогим и ненадежным процессом, а главное - лишало его военного триумфа. Муссолини нужна была новая колония, но прежде всего - победоносный реванш.
...
Решившись на войну, Муссолини запустил маховик пропагандистской истерии: "Мы терпеливо нянчились с Абиссинией 40 лет - теперь хватит!" - писали газеты. Эфиопию изображали варварским государством, само существование которого считалось оскорбительным. После десяти лет фашистского режима добиться нужной общественной реакции было не трудно, но дуче беспокоило другое: как поведут соседи Италии и Лига наций - международная организация, призванная положить конец войнам?
Хотя к 1934 году Муссолини однозначно определял Англию и Франции как ослабевшие, вырождающиеся демократии, он все еще нуждался если и не в их содействии, то хотя бы в нейтральном отношении к будущей африканской кампании. Достаточно было британцам перекрыть Суэцкий канал, и все планы покорения Эфиопии отправились бы в мусорную корзину. И пускай дуче не верил в то, что французы могли устроить какую-нибудь провокацию на границе, все же стоило заручиться их поддержкой - хотя бы потому, что неприятный сюрприз могли преподнести немцы: например, предпринять еще одну попытку свергнуть профашистское правительство Австрии.
В свою очередь, и Лондон и Париж рассчитывали на дружественные отношения с Римом. Союзников беспокоила возрождающая свою военную мощь Германия, а потому фашистского диктатора ни в коем случае нельзя было антагонизировать. Напротив - следовало постараться удовлетворить его тщеславие где-нибудь подальше от Европы. Но для того чтобы проводить столь прагматичную политику, правительства Англии и Франции были слишком связаны по рукам и ногам общественным мнением. А оно требовало от своих премьеров поддерживать миролюбивые принципы Лиги Наций, не желая при этом поступиться ни единым лишним фунтом или франком военных расходов.
Первыми решились французы, опасения которых не умерялись Ла-Маншем. В январе 1935 года министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль и Муссолини подставили свои подписи под "Римским пактом". Среди прочего, дипломатическое соглашение предусматривало передачу Италии нескольких десятков километров побережья французского Сомали и разрешение использовать железную дорогу этой колонии для переброски итальянских войск. Взамен дуче согласился на декларацию франко-итальянских гарантий австрийской независимости, что, как полагали во Франции, должно было зафиксировать итало-германские противоречия.
Нельзя было сказать, что бы Лаваль заплатил слишком дорого, но, как оказалось впоследствии, он заплатил впустую. Достигнутые соглашения оказались мертвой буквой в ключевом для Парижа вопросе - совместном противостоянии Берлину. Муссолини же, достаточно откровенный с французским министром относительно будущего Эфиопии, сделал недвусмысленные выводы и начал отправлять в Восточную Африку дивизию за дивизией.
Договориться с британцами оказалось сложнее. Имперский Лондон был не столь евроцентричен, как французы, и мог позволить себе выжидать. А вот Рим - нет. Весной 1935 года фашистский диктатор пригласил англичан и французов на конференцию в итальянской Стрезе, официально посвященную восстановлению воинской повинности в Германии.
Переговоры закончились заявлением о единстве трех держав в намерении защищать принципы послевоенной Версальской системы, но для дуче важно было лишь то, что французский министр Лаваль и британский премьер Джеймс Макдональд не возразили против внесенного им уточнения, ограничивающего поддержку этих самых принципов европейским континентом. И хотя об Африке не было произнесено ни слова, Муссолини воспринял молчание союзников однозначно.
...
В Стрезе Муссолини совершил характерную ошибку авторитарного лидера, привыкшего отождествлять себя с государством, а то - со всей нацией. Прошло несколько месяцев и лейбористский кабинет Макдональда сменился коалиционным правительством консерватора Стэнли Болдуина. Идя навстречу пацифистским настроениям избирателей, новый премьер создал специальное министерство по делам Лиги Наций, которое возглавил молодой и перспективный консерватор Энтони Иден.
Теперь Лондон был готов к непосредственным переговорам о судьбе Эфиопии, но для Муссолини это означало крайне неприятную перемену в уже решенном, казалось бы, деле. Он счел себя обманутым. Подозрения диктатора только укрепились после того, как Иден привез в Италию английские предложения: передача Италии нескольких эфиопских провинций в обмен на мир. Аддис-Абеба получила бы итальянские гарантии и компенсацию в виде ряда территорий британского Сомали.
Дипломатическая инициатива англичан, которую они предприняли без предварительных консультаций с правительством негуса, совершенно не устраивала Муссолини. Его пытались лишить военной славы: "Я не коллекционирую пустыни", - раздраженно сказал он Идену и переговоры завершились провалом.
Лига Наций постановила ввести эмбарго на продажу оружия Италии и Эфиопии. Итальянцам такое решение было скорее на руку, а вот эфиопская армия лишилась возможности пополнить и без того небольшие запасы современного оружия. Куда неприятнее для Рима стало то, что англичане прекратили кредитовать итальянские предприятия и неофициально предупредили о возможном закрытии Суэцкого канала.
Фашистская пресса обрушилась на "коварный Альбион", а Муссолини сделал ряд угрожающих заявлений. Он терял терпение: лето 1935 года подходило к концу и до начала предполагаемого вторжения оставались считанные недели. Итальянские войска в Ливии обозначили угрозу британскому Египту, в ответ на что Лондон усилил свой Средиземноморский флот. Обстановка накалялась - на прилавках европейских магазинов появились несколько бестселлеров о будущей англо-франко-итальянской войне.
Британское правительство колебалось: Муссолини действительно готов атаковать Великобританию, если та закроет дорогу итальянским кораблям в Красное море - или только блефует? Не уверенные в своих оценках намерений фашистского диктатора, министры Его Величества сходились в одном - каждый израсходованный в этом конфликт фунт стерлингов будет потрачен зря. Поддержка общественности не стоила риска ненужной войны: адмиралы обещали разгромить итальянский флот, но какое это могло иметь значение? Лондон беспокоило усиление Японии, американская конкуренция и перевооружение Германии, а вовсе не судьба Эфиопии.
В конце сентября Муссолини решился поставить вопрос ребром и получил успокаивающий ответ англичан: они присоединится к мерам, которые сочтут необходимыми принять страны-участницы Лиги Наций, но воздержатся от любых враждебных действий в отношении Италии. Для дуче этого было достаточно - в реальную угрозу со стороны Лиги он не верил, а потому уже неделю спустя утвердил окончательную дату вторжения - 3 октября 1935 года.
За день до начала агрессии Муссолини обратился к нации, как всегда выступая с балкона дворца "Венеция". Репродукторы разнесли слова дуче по всей стране. Обвинив Эфиопию и ее "иностранных покровителей" в политике шантажа, угроз и вымогательств, диктатор заявил, что терпение итальянского народа подошло к концу: "Пусть Абиссиния трепещет - она будет мгновенно и безжалостно раздавлена!"
...
Убедившись, что западные демократии и Лига Наций не предпримут действенных мер для защиты эфиопской независимости, Муссолини отдал приказ начать вторжение.
Начавшаяся в октябре 1935 года война, называемая фашистской пропагандой "величайшим колониальным походом в истории", продолжалась меньше года. Лига Наций признала Италию агрессором (из пятидесяти двух стран-участниц против проголосовали только Австрия и Венгрия) и ввела санкции, тут же обрушившие итальянскую лиру.
Упали поступления от экспорта, а расходы на обеспечение полумиллионной группировки в Восточной Африке привели к хроническому дефициту бюджета. Однако в целом санкции оказались не особенно действенными: США и ряд других стран отказались вводить эмбарго на поставки нефти, а Великобритания не решилась закрыть Суэцкий канал, посредством которого итальянские войска и оружие прибывали в Эфиопию.
Это не мешало фашистской пропаганде кричать о лицемерии богатых колониальных держав, несправедливо наказывающих Италию. Общество охватила военно-патриотическая истерия: жители сдавали фамильное золото для нужд армии, а рестораны предлагали особые "санкционные блюда". В страну вернулись многие политические эмигрантов, желавшие разделить "испытания вместе" с отечеством.
Завоевание Эфиопии стало вершиной внешнеполитических достижений Муссолини. День победы, впервые отпразднованный 9 мая 1936 года, поднял престиж фашистского режима и в глазах собственного народа, и в Европе. Отмененные вскоре после вступления итальянских войск в Аддис-Абебу санкции позволили Муссолини заявить, что "санкционный мир выбросил белый флаг". Среди итальянцев ходила расхожая шутка: увидев друг друга, знакомые, улыбаясь, спрашивали: "Чья теперь Абиссиния?" и слышали в ответ гордое "Наша!"
Фашистский официоз угрожающе заявил о том, что в случае большой войны Лондон будет бомбардироваться в сто или даже в тысячу раз сильнее, чем эфиопская столица.
Диктаторы обладают превосходным чутьем на чужую слабость, хотя и склонны выдавать желаемое за действительное. Дуче насмехался над пацифизмом западных обывателей, их опасениями новой войны - и умело играл на этом. А лидеры Великобритании и Франции рассчитывали на улучшение отношений с фашистским режимом, надеясь привлечь Италию к противостоянию с набиравшим силу Третьим рейхом.
Чего стоили эти расчеты - показали дальнейшие события. Жажда новых завоеваний и уменьшившийся военный потенциал подтолкнули Муссолини к союзу с Гитлером, в котором фашисты вынуждены были играть роль младшего партнера Германии. Летом 1940 года диктатор вверг Италию во Вторую мировую войну, в своем выступлении объявив это местью "западным плутократиям" за события в Эфиопии.
В отличие от фашистов, Путину пришлось становиться младшим партнером Китая не после, а вместо взятия Киева. Российская армия не добилась в Украине убедительной победы, но и оправдание агрессии в самой России, и реакция на нее в ООН напоминают нам об уроках Второй Итало-эфиопской войны.
Принципы, которыми руководствуется российский президент, пришлись бы по душе Муссолини. Мы видим презрение к концепции международного права, готовность нарушать законы и обычаи войны, а также... руководство безнадежно устаревшими представлениями.
Предвоенная Эфиопия поддерживала с Италией тесные экономические связи, но после агрессии стала лишь источником расходов и потерь, которые несли итальянские войска в боях с повстанцами. Потратив огромные средства, итальянцы завоевали бедную африканскую страну, приобретя колонию в век распада колониальной системы.
Военно-политические цели Путина в Украине выглядят не меньшим анахронизмом: их конечный провал предрешен, что не мешает российскому президенту отправлять на смерть своих солдат. И, конечно, напрасны все надежды на изменение внешнеполитического курса, принятого путинским режимом в 2014 году.
Противостояние с ненавистным российскому президенту Западом будет набирать обороты.
Созревшее к тирании общество всегда испуганно
Конечно, изначальная задумка была шутейной. Почему бы не сравнить талантливого публициста, прекрасного оратора, ветерана десяти сражений на Изонцо и какую-то ленинградскую моль с чемоданчиком? Но когда чемоданчик ядерный, то и моль становится не обыкновенной, а очень даже весомой. И смешки, сопровождающие ее полет, сменяются совсем иными чувствами. Над дуче тоже смеялись - сперва. Потом это стали делать все реже... до тех пор, пока Италия не вступила в мировую войну. Тогда опять стали хохотать - и очень обидно.
Над молью уже посмеиваются, но пока еще он где-то между битвой на Гвадалахаре и вторжением в Грецию, то бишь сапогами к земле. Поэтому сравнивать нужно и можно, тем более, что кое-какие параллели действительно имеются. Не в личностях, конечно, но в обстоятельствах, способствовавших реализации этих самых личностей. Дуче делал это ярко, моль же даже посреди гекатомбы остается такой же блеклой. Что поделать - каждый сын своего народа.
Я заранее прошу извинить некоторую фрагментарность этих заметок - они писались для телеги, в свободное от летней жизни время и первоначально представляли собой две серии текстов. Одна была про аналогии, другая про эфиопскую войну, однако в финале я свел их вместе. И это не случайно, ведь вдумчивые читатели - а вы безусловно из таких, верно? - без труда увидят общее и там, где моль даже не упоминается.
Что же, прошу под кат.
Дуче фашизма Муссолини любил военную форму, щеголяя то в мундире фашистского милиционера, то в белоснежном адмиральском кителе, а президент России Путин надевал камуфлированную куртку верховного главнокомандующего, тельняшку моряка и шлем летчика. Правда, если итальянский диктатор не снимал сапог до самого конца, то российский президент в последние годы предпочитает гражданское платье.
Имеются и другие отличия. Муссолини заслужил капральское звание в окопах Первой мировой войны, а Путин получил полковничий чин в связи с назначением директором ФСБ. Муссолини начинал свою политическую карьеру как социалист, а премьер Путин декларировал приверженность демократическим ценностям. Муссолини получил должность премьер-министра во времена экономического кризиса и страха перед левым террором, а Путин занял кресло главы правительства в разгар борьбы с исламским терроризмом.
Бенито Муссолини правил Италией на протяжении двадцати трех лет и расстался с властью не вполне добровольно. Владимир Путин управляет Россией вот уже двадцать пятый год, сравнивая себя с прикованным к галере рабом, но оковы сбрасывать не спешит. Оба в свое время ненадолго расставались с постами: дуче вынужден был уступить место Пьетро Бадольо, а президент - Дмитрию Медведеву. Ни Муссолини, ни Путину это не понравилось.
Когда в 1922 году дуче фашизма дал старт маршу своих сторонников на Рим, консерваторы, либералы, армия и король не встали на защиту законного правительства. Муссолини получил вожделенную должность главы правительства и победителем прибыл в столицу. Владимиру Путину не пришлось организовывать походные колонны на Москву, но обстановка в России благоприятствовала ему в не меньшей степени, чем фашистам семьюдесятью годами ранее.
Российское общество устало от "демократических ценностей" и либеральных лозунгов. Натовская кампания 1999 года в Югославии продемонстрировала рост антизападных настроений. С подозрением относясь к Европе и США, считая себя жертвами хитроумных интриг, приведших к расширению Североатлантического альянса на восток, россияне в то же время страшились террористической угрозы, исходившей от Кавказа. Безрадостную картину довершали социально-экономические потрясения девяностых годов.
Надо признать, что Путин не получил власть без борьбы. Избранный ельцинской "Семьей", он был далеко не первым, кого прочили в преемники. Чтобы оправдать выданные ему авансы, директору ФСБ пришлось на деле доказывать свои практические способности и личную лояльность. Громкое увольнение подполковника Александра Литвиненко, скандальное отстранение генерального прокурора Юрия Скуратова стали важными вехами на пути к должности премьер-министра.
Дуче фашизма пришлось пройти схожий путь: в обоих случаях речь шла о том, чтобы заручиться поддержкой верховного арбитра, стоявшего над партийной борьбой. Для Муссолини таким человеком был король Виктор Эммануил III, а для Путина - президент Борис Ельцин. В Италии финальным аккордом политической игры дуче стала организация марша на Рим, в России - мобилизация административного ресурса, создание провластного движения "Единство" и победа на выборах 2000 года.
И если у Путина не нашлось тогда своих чернорубашечников, то ведь и Муссолини не вел победоносной военной кампании в Дагестане. Но при всех различиях, природа их политических успехов одинакова: гарантии для растерявшихся элит, льстящий чувствам толпы популизм и образ "крепкой руки". При известных обстоятельствах это всегда приносит результат - Муссолини и Путина поддержали самые широкие слои общества.
Однако, ни назначение первого главой правительства Италии, ни избрание второго на пост президента России еще не означали превращения этих стран в автократии. Для этого потребовались время и последовательные усилия.
...
Золотое детство и быстроногая юность обоих лидеров прошли в относительной бедности и надеждах на лучшую жизнь. Президент России вспоминал о жестоких правилах ленинградской улицы, воспитавшей в маленьком Володе волевые качества, однажды позволившие ему заглянуть в глаза крысе. Впечатление о загнанном в угол грызуне красной нитью проходит через немногочисленные рассказы Владимира Путина о его ранних годах.
В остальном же, будущий президент отличался примерным поведением: занимался спортом и мечтал о службе в "Комитете". Отучившись на юридическом факультете, он вступил в КПСС, получил долгожданное назначение в КГБ и в течение следующих пятнадцати лет составил благонамеренную, хотя и несколько бесцветную карьеру.
Биографы постарались украсить служебную биографию президента героическим эпизодом в Дрездене, когда Владимир Владимирович одним только взглядом остановил бесновавшуюся толпу бывших граждан ГДР, но в остальном этот период жизни Путина не изобиловал интересными событиями. Трудно было предположить в этом, несколько искательно улыбающемся на фотографиях человеке, будущего ниспровергателя неоколониализма и однополярного мира.
Муссолини начинал намного активнее. Не найдя себя в деревенских учителях, он попытался отыскать счастья в Швейцарии, однако не преуспел. Скуповатые бюргеры соглашались раскошеливаться только за работу, от которой у Муссолини ломило спину. И тогда он открыл для себя социализм, где хорошо платили за плохие слова о капитализме. Но в отличие от Путина, вступившего в уже правящий блок коммунистов и беспартийных, Муссолини приходилось прокладывать себе путь локтями.
Заработав репутацию крайне левого журналиста, он неоднократно возглавлял антиправительственные демонстрации, а однажды даже призвал сторонников разобрать железную дорогу, по которой должен был пройти состав с солдатами, отправлявшимися на войну в Ливию. Антиимпериалистическая риторика и неповиновении полиции привели к его аресту. Приговор королевского суда отмерил Муссолини год тюрьмы, который затем был уменьшен до шести месяцев.
Впоследствии судьи станут выносить противникам фашистского режима срока и в двадцать, и в тридцать лет, но тогда имя социалиста из Форли прогремело на всю Италию. Ничего подобного в молодых годах Владимира Путина нам не найти, хотя стоит отметить, что сегодняшняя российская Фемида отвешивает политическим недругам президента почти столь же суровые наказания.
Куда больше параллелей прослеживается в том, как Муссолини и Путин достигали желаемой цели - власти. В обоих случаях речь пойдет о предшествующей этому событию катастрофе, изменившей привычный ход жизни отдельных людей и всего общества. Для Муссолини таким событием стала Первая мировая война, для Путина - развал социалистического лагеря и Советского союза. Спустя время президент России назовет это величайшей геополитической катастрофой XX века, хотя в девяностые годы он уверенно говорил о необходимости и необратимости демократических перемен.
В известный момент оба лидера отреклись от социализма: Муссолини сделал это в 1915, перейдя в лагерь националистов, призывавших к вступлению Италии в войну на стороне Антанты, а Путин вышел из КПСС в 1991, поддержав во время августовского путча своего шефа, демократического политика Анатолия Собчака. Но если Муссолини пришлось доказывать верность своего выбора в окопах, укрываясь от огня австрийской артиллерии, то Путину досталось кресло в петербургской мэрии, где он отчаянно сражался с коррупцией, по некоторым сведениям, иногда оказываясь у нее в плену.
Очевидно одно - именно потрясения, вызванные мировой бойней в одном случае и развалом советской государственности в другом, открыли перед ними окно возможностей, без которых последующее восхождение обоих стало бы крайне маловероятным.
...
Возглавив правительство, Муссолини осуществил ряд мер, позволивших фашистам утвердиться в качестве единственной политической силы. Прежде всего подчинив себе полицию, дуче принялся за парламент, немалыми усилиями сколотив предвыборный "Национальный блок", куда вместе с фашистами вошли все партии Италии, кроме социалистов и коммунистов. Консерваторы одобряли патриотическую риторику нового премьера, а либералам Муссолини предоставил в своем кабинете экономику и финансы.
Весенние парламентские выборы 1924 года проходили на фоне многочисленных нарушений. Чернорубашечники избивали активистов и местных оппозиционных лидеров, полиция опечатывала редакции их газет. Муссолини всякий раз выступал с публичными заявлениями, говоря о том, что намерен придерживаться законности, но это была лишь риторика. Немало нареканий вызывал и спешно принятый накануне "закон Арчебо", позволявший партии, набравшей относительное большинство голосов, получить в новом парламенте две трети мест.
Не удивительно, что после выборов фашисты располагали уже не тремя десятками, а почти четырьмя сотнями депутатов. Теперь Муссолини мог двигаться дальше, но несомненный политический успех был несколько подмочен многочисленными свидетельствами фальсификаций. В некоторых регионах страны подсчет бюллетеней велся таким образом, что "Национальный блок" получил более чем 100% от общего количества избирателей.
Именно этому было посвящено заявление депутата-социалиста Джакомо Маттеотти, потребовавшего отменить итоги голосования. Оппозиционный политик и прежде вызывал гнев Муссолини своими статьями в европейской прессе, посвященными коррумпированности фашистских лидеров, однако это выступление стало последней каплей.
Для устрашения неугодных дуче располагал группой головорезов, иронично называемой "итальянской ЧеКа", что отсылало к печально знаменитой карательной структуре Советской России. Именно "чекистам" было поручено "проучить" Маттеотти, которого в фашистской прессе уже причислили к "предателям нации", достойным смерти. Муссолини часто выражал свою волю через газетные заголовки, но в данном случае его подручные несколько перестарались: схваченный прямо на улице депутат оказал сопротивление и был убит.
Подробности преступления, совершенного в июне 1924 года, быстро распространились по стране, вызвав возмущение не только среди соратников покойного. Муссолини отрицал всякую связь со скомпрометировавшими себя исполнителями, но не сумел избежать политического кризиса. Противники фашистов составили политическую коалицию, король и военные сохраняли "нейтралитет", и какое-то время казалось, что правительство Муссолини обречено.
Этого не произошло - в конце концов оппозиционеры переругались друг с другом, а возмутившееся было общество постепенно успокоилось. Пока суд неспешно рассматривал "дело Маттеотти", итальянцы оставались дома: никто не призывал, да и не спешил выходить на улицы. Убедившись в нерешительности своих врагов, в январе 1925 года Муссолини объявил о начале "второго этапа фашистской революции".
Рубикон был перейден. В течение следующих четырех лет дуче избавился от оппозиции, упразднил местное самоуправление и заменил избираемых в парламент депутатов собственными назначенцами. Все остальные политические и не связанные с фашистской партии общественные организации были распущены. За лояльность населения отвечала вездесущая пропаганда и тайная полиция, располагавшая тысячами информаторов.
Благоприятная экономическая конъюнктура, рост экспортных цен на итальянскую сельхозпродукцию и финансовые реформы либеральных министров фашистского правительства обеспечили дуче благоприятный фон для реализации его планов. Итальянцы были довольны - поезда опять приходили вовремя. "Антифашизм умер", - подытожил Муссолини в марте 1929 года.
...
Великая Депрессия стала для Муссолини своеобразным Рубиконом. Прежде он не стремился в вмешиваться в вопросы экономики и благодушно признавал за капитализмом перспективу в сотни лет развития, но теперь дуче заговорил об особой корпоративной системе и тоталитарном государстве. Государстве, которое не позволит либералам и иностранцам определять экономическую ситуацию в фашистской Италии.
Это была пропаганда, но не только. Раздутые до предела показатели экономического подъема не зря назывались в Европе "итальянской статистикой", однако Муссолини и значительная часть руководителей партии действительно верили в фашистский симбиоз политического, экономического и социального идеалов, в одинаковой степени отрицавших и западный индивидуализм и восточный фатализм.
Такая убежденность, подпитываемая надуманными и реальными доказательствами ослабления Запада, не могла не отразиться на внешней политике. В Италии заговорили о потерянных в XVIII - XIX веках Корсике и Ницце, о захваченном французами Тунисе, которые - как и британский Египет - должны быть возвращены Риму. И не только - разве империя римлян не правила всем Средиземноморьем, огромную карту которого поместили в кабинете дуче?
Разумеется, диктатор не собирался еще рисковать вторжением во Францию или внезапным броском к Каиру, однако Муссолини мог предложить итальянцам кое-что менее опасное: "величайший колониальный поход в истории".
История итало-эфиопских отношений началась после того, как итальянцы сумели закрепиться на африканском побережье Красного моря, к 1890 году превратив отдельные анклавы в колонию Эритрею. Тогда же Риму досталась и часть Сомали. По соседству с африканскими владениями Италии располагалось обширное, но рыхлое эфиопское государство, где верховная власть императора-негуса умерялась феодальными правами провинциальных князей-расов.
Эфиопия, которую итальянцы на латинский манер называли Абиссинией, казалось вполне созревшей для завоевания.
В Риме недооценили противника. Несмотря на устаревшие политические структуры, эфиопы обладали давней государственной традицией и не собирались сдаваться без борьбы. Дипломатия Аддис-Абебы оказалась эффективнее итальянской: симпатии европейского общественного мнения были стороне восточноафриканского государства, а Франция и Российская империя поставили Эфиопии современные винтовки, артиллерию и добровольцев.
Неудачное для Италии развитие событий довершила военная катастрофа, постигшая ее войска в марте 1896 года, когда итальянская армия была наголову разгромлена в битве при Адуа. Ребенком Муссолини мог слышать о демонстрациях, охвативших страну после известий о поражении - разгневанные толпы вышли на улицы и правительство пало.
Проиграв, Италия оказалась вынужденной выплатить Эфиопии военные издержки. Унижение было велико, но итальянцы постарались исправить допущенные ошибки. В последовавшие затем годы Риму удалось добиться значительного прогресса в дипломатической изоляции Аддис-Абебы: заручиться поддержкой Италии накануне Первой мировой войны представлялось куда важнее сохранения эфиопской независимости, заставляя европейские правительства признавать "особые интересы" Рима в регионе.
Такая политика не предрешала новой войны, но определенно была направлена на превращение Эфиопии в итальянского сателлита.
Придя к власти, Муссолини продолжил тот же курс. В двадцатые годы итало-эфиопские представлялись вполне благоприятными, а ставший в 1930 году негусом Хайле Селассие сумел наладить с дуче личные отношения. Император даже подарил Муссолини львенка, пополнившего собрание разнообразных животных виллы Торлония, где жило семейство диктатора.
Стремящийся провести в стране давно уже назревшие реформы негус надеялся на поддержку Италии и был готов до известной степени признавать ее патронаж, однако после Великой Депрессии для Муссолини этого было уже недостаточно. Экономическое завоевание Абиссинии представлялось ему слишком долгим, дорогим и ненадежным процессом, а главное - лишало его военного триумфа. Муссолини нужна была новая колония, но прежде всего - победоносный реванш.
...
Решившись на войну, Муссолини запустил маховик пропагандистской истерии: "Мы терпеливо нянчились с Абиссинией 40 лет - теперь хватит!" - писали газеты. Эфиопию изображали варварским государством, само существование которого считалось оскорбительным. После десяти лет фашистского режима добиться нужной общественной реакции было не трудно, но дуче беспокоило другое: как поведут соседи Италии и Лига наций - международная организация, призванная положить конец войнам?
Хотя к 1934 году Муссолини однозначно определял Англию и Франции как ослабевшие, вырождающиеся демократии, он все еще нуждался если и не в их содействии, то хотя бы в нейтральном отношении к будущей африканской кампании. Достаточно было британцам перекрыть Суэцкий канал, и все планы покорения Эфиопии отправились бы в мусорную корзину. И пускай дуче не верил в то, что французы могли устроить какую-нибудь провокацию на границе, все же стоило заручиться их поддержкой - хотя бы потому, что неприятный сюрприз могли преподнести немцы: например, предпринять еще одну попытку свергнуть профашистское правительство Австрии.
В свою очередь, и Лондон и Париж рассчитывали на дружественные отношения с Римом. Союзников беспокоила возрождающая свою военную мощь Германия, а потому фашистского диктатора ни в коем случае нельзя было антагонизировать. Напротив - следовало постараться удовлетворить его тщеславие где-нибудь подальше от Европы. Но для того чтобы проводить столь прагматичную политику, правительства Англии и Франции были слишком связаны по рукам и ногам общественным мнением. А оно требовало от своих премьеров поддерживать миролюбивые принципы Лиги Наций, не желая при этом поступиться ни единым лишним фунтом или франком военных расходов.
Первыми решились французы, опасения которых не умерялись Ла-Маншем. В январе 1935 года министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль и Муссолини подставили свои подписи под "Римским пактом". Среди прочего, дипломатическое соглашение предусматривало передачу Италии нескольких десятков километров побережья французского Сомали и разрешение использовать железную дорогу этой колонии для переброски итальянских войск. Взамен дуче согласился на декларацию франко-итальянских гарантий австрийской независимости, что, как полагали во Франции, должно было зафиксировать итало-германские противоречия.
Нельзя было сказать, что бы Лаваль заплатил слишком дорого, но, как оказалось впоследствии, он заплатил впустую. Достигнутые соглашения оказались мертвой буквой в ключевом для Парижа вопросе - совместном противостоянии Берлину. Муссолини же, достаточно откровенный с французским министром относительно будущего Эфиопии, сделал недвусмысленные выводы и начал отправлять в Восточную Африку дивизию за дивизией.
Договориться с британцами оказалось сложнее. Имперский Лондон был не столь евроцентричен, как французы, и мог позволить себе выжидать. А вот Рим - нет. Весной 1935 года фашистский диктатор пригласил англичан и французов на конференцию в итальянской Стрезе, официально посвященную восстановлению воинской повинности в Германии.
Переговоры закончились заявлением о единстве трех держав в намерении защищать принципы послевоенной Версальской системы, но для дуче важно было лишь то, что французский министр Лаваль и британский премьер Джеймс Макдональд не возразили против внесенного им уточнения, ограничивающего поддержку этих самых принципов европейским континентом. И хотя об Африке не было произнесено ни слова, Муссолини воспринял молчание союзников однозначно.
...
В Стрезе Муссолини совершил характерную ошибку авторитарного лидера, привыкшего отождествлять себя с государством, а то - со всей нацией. Прошло несколько месяцев и лейбористский кабинет Макдональда сменился коалиционным правительством консерватора Стэнли Болдуина. Идя навстречу пацифистским настроениям избирателей, новый премьер создал специальное министерство по делам Лиги Наций, которое возглавил молодой и перспективный консерватор Энтони Иден.
Теперь Лондон был готов к непосредственным переговорам о судьбе Эфиопии, но для Муссолини это означало крайне неприятную перемену в уже решенном, казалось бы, деле. Он счел себя обманутым. Подозрения диктатора только укрепились после того, как Иден привез в Италию английские предложения: передача Италии нескольких эфиопских провинций в обмен на мир. Аддис-Абеба получила бы итальянские гарантии и компенсацию в виде ряда территорий британского Сомали.
Дипломатическая инициатива англичан, которую они предприняли без предварительных консультаций с правительством негуса, совершенно не устраивала Муссолини. Его пытались лишить военной славы: "Я не коллекционирую пустыни", - раздраженно сказал он Идену и переговоры завершились провалом.
Лига Наций постановила ввести эмбарго на продажу оружия Италии и Эфиопии. Итальянцам такое решение было скорее на руку, а вот эфиопская армия лишилась возможности пополнить и без того небольшие запасы современного оружия. Куда неприятнее для Рима стало то, что англичане прекратили кредитовать итальянские предприятия и неофициально предупредили о возможном закрытии Суэцкого канала.
Фашистская пресса обрушилась на "коварный Альбион", а Муссолини сделал ряд угрожающих заявлений. Он терял терпение: лето 1935 года подходило к концу и до начала предполагаемого вторжения оставались считанные недели. Итальянские войска в Ливии обозначили угрозу британскому Египту, в ответ на что Лондон усилил свой Средиземноморский флот. Обстановка накалялась - на прилавках европейских магазинов появились несколько бестселлеров о будущей англо-франко-итальянской войне.
Британское правительство колебалось: Муссолини действительно готов атаковать Великобританию, если та закроет дорогу итальянским кораблям в Красное море - или только блефует? Не уверенные в своих оценках намерений фашистского диктатора, министры Его Величества сходились в одном - каждый израсходованный в этом конфликт фунт стерлингов будет потрачен зря. Поддержка общественности не стоила риска ненужной войны: адмиралы обещали разгромить итальянский флот, но какое это могло иметь значение? Лондон беспокоило усиление Японии, американская конкуренция и перевооружение Германии, а вовсе не судьба Эфиопии.
В конце сентября Муссолини решился поставить вопрос ребром и получил успокаивающий ответ англичан: они присоединится к мерам, которые сочтут необходимыми принять страны-участницы Лиги Наций, но воздержатся от любых враждебных действий в отношении Италии. Для дуче этого было достаточно - в реальную угрозу со стороны Лиги он не верил, а потому уже неделю спустя утвердил окончательную дату вторжения - 3 октября 1935 года.
За день до начала агрессии Муссолини обратился к нации, как всегда выступая с балкона дворца "Венеция". Репродукторы разнесли слова дуче по всей стране. Обвинив Эфиопию и ее "иностранных покровителей" в политике шантажа, угроз и вымогательств, диктатор заявил, что терпение итальянского народа подошло к концу: "Пусть Абиссиния трепещет - она будет мгновенно и безжалостно раздавлена!"
...
Убедившись, что западные демократии и Лига Наций не предпримут действенных мер для защиты эфиопской независимости, Муссолини отдал приказ начать вторжение.
Начавшаяся в октябре 1935 года война, называемая фашистской пропагандой "величайшим колониальным походом в истории", продолжалась меньше года. Лига Наций признала Италию агрессором (из пятидесяти двух стран-участниц против проголосовали только Австрия и Венгрия) и ввела санкции, тут же обрушившие итальянскую лиру.
Упали поступления от экспорта, а расходы на обеспечение полумиллионной группировки в Восточной Африке привели к хроническому дефициту бюджета. Однако в целом санкции оказались не особенно действенными: США и ряд других стран отказались вводить эмбарго на поставки нефти, а Великобритания не решилась закрыть Суэцкий канал, посредством которого итальянские войска и оружие прибывали в Эфиопию.
Это не мешало фашистской пропаганде кричать о лицемерии богатых колониальных держав, несправедливо наказывающих Италию. Общество охватила военно-патриотическая истерия: жители сдавали фамильное золото для нужд армии, а рестораны предлагали особые "санкционные блюда". В страну вернулись многие политические эмигрантов, желавшие разделить "испытания вместе" с отечеством.
Завоевание Эфиопии стало вершиной внешнеполитических достижений Муссолини. День победы, впервые отпразднованный 9 мая 1936 года, поднял престиж фашистского режима и в глазах собственного народа, и в Европе. Отмененные вскоре после вступления итальянских войск в Аддис-Абебу санкции позволили Муссолини заявить, что "санкционный мир выбросил белый флаг". Среди итальянцев ходила расхожая шутка: увидев друг друга, знакомые, улыбаясь, спрашивали: "Чья теперь Абиссиния?" и слышали в ответ гордое "Наша!"
Фашистский официоз угрожающе заявил о том, что в случае большой войны Лондон будет бомбардироваться в сто или даже в тысячу раз сильнее, чем эфиопская столица.
Диктаторы обладают превосходным чутьем на чужую слабость, хотя и склонны выдавать желаемое за действительное. Дуче насмехался над пацифизмом западных обывателей, их опасениями новой войны - и умело играл на этом. А лидеры Великобритании и Франции рассчитывали на улучшение отношений с фашистским режимом, надеясь привлечь Италию к противостоянию с набиравшим силу Третьим рейхом.
Чего стоили эти расчеты - показали дальнейшие события. Жажда новых завоеваний и уменьшившийся военный потенциал подтолкнули Муссолини к союзу с Гитлером, в котором фашисты вынуждены были играть роль младшего партнера Германии. Летом 1940 года диктатор вверг Италию во Вторую мировую войну, в своем выступлении объявив это местью "западным плутократиям" за события в Эфиопии.
В отличие от фашистов, Путину пришлось становиться младшим партнером Китая не после, а вместо взятия Киева. Российская армия не добилась в Украине убедительной победы, но и оправдание агрессии в самой России, и реакция на нее в ООН напоминают нам об уроках Второй Итало-эфиопской войны.
Принципы, которыми руководствуется российский президент, пришлись бы по душе Муссолини. Мы видим презрение к концепции международного права, готовность нарушать законы и обычаи войны, а также... руководство безнадежно устаревшими представлениями.
Предвоенная Эфиопия поддерживала с Италией тесные экономические связи, но после агрессии стала лишь источником расходов и потерь, которые несли итальянские войска в боях с повстанцами. Потратив огромные средства, итальянцы завоевали бедную африканскую страну, приобретя колонию в век распада колониальной системы.
Военно-политические цели Путина в Украине выглядят не меньшим анахронизмом: их конечный провал предрешен, что не мешает российскому президенту отправлять на смерть своих солдат. И, конечно, напрасны все надежды на изменение внешнеполитического курса, принятого путинским режимом в 2014 году.
Противостояние с ненавистным российскому президенту Западом будет набирать обороты.