Политический скандал
- с публицистическим оттенком. Российская империя, 1902 год.
Своей фамилии взамен
Ты кличку взял old gentleman;
Верней бы искренно и прямо
Назваться русской кличкой хама.
В.П. Буренин - Амфитеатрову
Вопреки своей внешности благообразного агнца и репутации монарха, открывшего России путь к парламентаризму, император Николай в 1894 - 1905 гг. не демонстрировал ничего такого, что могло бы предупредить о возможности бурных событий последующих лет. Иначе говоря, он правил как самодержавный правитель, нисколько о том не печалясь: его министры внутренних дел давили и прессу, и политические, и социальные протесты, а студенческие волнения накануне русско-японской войны привели к оригинальному полицейскому запрету собираться в общественных местах более чем по три человека. Современная история одной картофельной республики и другой газовой тоже знает подобные явления, но в начале XX века это было достаточно свежим решением.
При этом сам Николай оставался несколько закрытой для общества фигурой - харизмой он, как известно, обладал достаточно посредственной, а потому ни удачных выступлений, ни даже афоризмов миру не оставил, если, конечно, не посчитать за таковые знаменитый ответ тверскому дворянству о "бессмысленных мечтаниях" (весьма корявая фраза, надо заметить) и знаменитый дневник, вполне достойный гвардейского офицера не самого большого ума.
"Молчание" царя только в первые годы принималось обществом за своеобразную мудрость: прошло совсем немного времени и в большинстве своем в России пришли к выводу, что Николаю просто нечего сказать - это в общем-то соответствовало и действительности, и политической программе самодержца, пообещавшего оставить монархию в первозданном папенькой виде, наказать "старуху Англию" и сохранить мир. Как мы уже знаем, царь провалился по всем пунктам сразу, не сумев даже выполнить программу-минимум в отношении собственной жизни, но это уже отдельная история, а сейчас мы отправимся в славный 1902 год.
13 января вышел свежий нумер газеты "Россия", относительно недавно созданной двумя звездами тогдашней публицистики - А.В. Амфитеатровым и В.М. Дорошевичем. Писали оба журналиста крайне бойко и пользовались всероссийской известностью, что не мешало им оставаться людьми сомнительных моральных качеств - так, Амфитеатров, много лет сотрудничавший с "Новым временем", накануне ухода из газеты одолжил у "старого старика" Суворина весьма крупную сумму денег, а затем со скандалом ушел, отплатив благодетелю анонимными пасквилями. Дорошевича же кое-кто вполне справедливо называл Кабакевичем. Однако, у нас не народный и тем более не товарищеский суд, а потому вернемся к России, той что в кавычках.
Император Николай непосредственно читал только несколько газет, а из остальных - лишь выдержки, но в данном случае ему то ли поднесли первый лист "России", то ли он сам захотел прочесть какой-нибудь фельетон - и его желание было исполнено. "Господа Обмановы" - первая глава романа из жизни провинциального дворянства, романа, который никогда не будет закончен. Спустя несколько лет, уже из эмиграции, сам автор так напишет о создании этого произведения, -
Написана она была в субботу 12 января, на скорую руку, к очередному воскресному фельетону. Конечно, тема давно зрела у меня в голове, но взялся за нее именно в этот день, а не субботою раньше или субботою позже, я исключительно потому, что страдал мигренью и, не желая мучить себя разработкою какой-либо серьезной публицистической темы, решил на сей раз отделаться от обязанности фельетониста легкою беллетристикою. Ну, и писал я эту легкую беллетристику два часа, а расплачиваться за нее приходится вот уже пятый год.
Что же увидел император в амфитеатровской "России"? Ну вот хотя бы это, привожу два наиболее удачных, на мой взгляд, фрагмента (полный текст по ссылке), -
Когда Алексей Алексеевич Обманов (т.е. Александр III), честь честью отпетый и помянутый, упокоился в фамильной часовенке, при родовой своей церкви, в селе Большие Головотяпы, Обмановка тож, впечатления и толки в уезде были пестры и бесконечны. Обесхозяилось самое крупное имение в губернии, остался без предводителя дворянства огромный уезд.
На похоронах рыдали:
- Этакого благодетеля нам уже не нажить.
И - в тоже время все без исключения чувствовали:
- Фу, пожалуй, теперь и полегче станет.
Но чувствовали очень про себя, не решаясь и конфузясь высказать свои мысли вслух. Ибо - хотя Алексея Алексеевича втайне почти все не любили, но и почти все конфузились, что его не любят, и удивлялись, что не любят.
- Прекраснейший человек, а вот поди же ты… Не лежит сердце!
- Какой хозяин!
- Образцовый семьянин!
- Чады и домочадцы воспитал в страхе Божием!
- Дворянство наше только при нём и свет увидало! Высоко знамя держал-с!
- Да-с, не то, что у других, которые! Повсюду теперь язвы-то эти пошли: купец-каналья, да мужикофилы, да оскудение.
- А у нас без язвов-с.
- Как у Христа за пазухой.
Словом, казалось бы, все причины для общественного восторга соединились в лице покойника, и все ему от всего сердца отдавали справедливость, и однако, когда могильная земля забарабанила о крышку его гроба, - на многих лицах явилось странное выражение, которое можно было толковать двусмысленно - и как:
- На кого мы, горемычные, остались.
И:
- Не встанет. Отлегло.
Двусмысленного выражения не остались чуждыми даже лица ближайших семейных покойного. Даже супруга его, облагодетельствованная им, ибо взятая за красоту из гувернанток, Марина Филипповна, - когда перестала валяться по кладбищу во вдовьих обмороках и заливаться слезами, - положила последние кресты и последний поклон пред могилою с тем же загадочным взором:
- Конечно. Теперь совсем другое пойдёт.
Сын Алексея Алексеевича, новый и единственный владелец и вотчиник Больших Головотяпов, Никандр Алексеевич Обманов, в просторечии Ника-Милуша, был смущён более всех.
Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек, с робкими, красивыми движениями, с глазами, то ясно-доверчивыми, то грустно обиженными, как у серны в зверинце.
Пред отцом он благоговел и во всю жизнь свою ни разу не сказал ему: нет. Попросился он, кончая военную гимназию, в университет, - родитель посмотрел на него холодными, тяжёлыми глазами на выкате:
- Зачем? Крамол набираться?
Никандр Алексеевич сказал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И так как папеньке было угодно пустить его по военной службе, то не только безропотно, но даже как бы с удовольствием проходил несколько лет в офицерских погонах. В полку им нахвалиться не могли, в обществе прозвали Никою-Милушею и прославили образцом порядочности; всё сулило ему блестящую карьеру.
...
И весь дом читал «Гражданин». Читал и Ника-Милуша, хотя злые языки говорили и говорили правду, будто подговорённый мужичок с ближайшей железнодорожной станции носил ему потихоньку и «Русские Ведомости». И - будто сидит, бывало, Ника, якобы «Гражданин» изучая, - ан, под «Гражданином», то у него «Русские Ведомости». Нет папаши в комнате, он в «Русские Ведомости» вопьётся. Вошёл папаша в комнату, - он сейчас страничку перевернул и пошёл наставляться от кн. Мещерского, как надлежит драть кухаркина сына в три темпа. И получилось из такой Никиной двойной читанной бухгалтерии два невольных самообмана.
- Твердой дворянин из Ники будет! - думал отец.
На станции же о нём говорили:
- А сынок-то не в папашу вышел. Свободомыслящий! Это ничего, что он тихоня. Но смотрите! Вот достанутся ему Большие Головотяпы, он себя покажет! От всех этих дворянских папашиных затей-рацей только щепочки полетят.
И отец, и станция равно глубоко ошибались. Из всего, что было Нике темно и загадочно в жизни, всего темнее и загадочнее оставался вопрос:
- Что собственно я, Никандр Обманов, за человек, каковы суть мои намерения и убеждения?
От привычки урывками читать «Гражданин» не иначе, как вперемежку с потаёнными «Русскими Ведомостями», в голове его образовалась совершенно фантастическая сумятица. Он совершенно потерял границу между дворянским охранительством и доктринёрским либерализмом и с полною наивностью повторял иногда свирепые предики кн. Мещерского, воображая, будто цитирует защиту земских учреждений в «Русских Ведомостях», либо, наоборот, пробежав из под листа «Гражданина» передовицу московской газеты, говорил какому нибудь соседу:
- А здорово пишет в защиту всеобщего обучения грамоты князь Мещерский!
Смерть Алексея Алексеевича очень огорчила Нику. Он искренно любил отца, хотя ещё искреннее боялся. И теперь, стоя над засыпанною могилою, - с угрызениями совести сознавал, что в этот торжественный и многозначительный миг, когда отходит в землю со старым барином старое поколение, чувства его весьма двоятся, и в уши его, как богатырю скандинавскому Фритьофу, поют две птицы, белая и чёрная…
- Жаль папеньку! - звучал один голос.
- За то теперь вольный казак! - возражал другой.
- Кто-то нас теперь управит!
- Можешь открыто на «Русские Ведомости» подписаться, а «Гражданин» хоть ко всем чертям послать.
- Все мы им только и жили!
- Теперь mademoiselle Жюли можно и колье подарить…
- Что с Обмановкой станется?
- Словно Обмановкою одной свет сошёлся. Нет, брат, теперь ты в какие заграницы захотел, в такие и свистнул.
- Сирота ты, сирота горемычная!
- Сам себе господин!
Так бес и ангел боролись за направление чувств и мыслей нового собственника села Большие Головотяпы, Обмановка тож, и так как брал верх то один, то другой, полного же преферанса над соперником ни один не мог возыметь, то физиономия Ники несколько напомнила ту карикатурную рожицу, на которую справа взглянуть, - она смеётся, слева - плачет.
Не удивительно, что "Никандр Обманов" обиделся - и обиделся очень крепко. В тот же день "старого джентльмена" Амфитеатрова взяли в крепкие руки и для начала сослали в Сибирь, а потом одумались и решили не показывать обиды, но в душе затаили злобу. И в самом деле, едва появился сколько-нибудь приличный предлог, как опального журналиста вновь выслали из столицы, на этот раз вообще запретив писать. В итоге, это не помешало ему заниматься прежней деятельностью, но уже из заграницы - он ненадолго посетит "свободную Россию" в 1917 году и счастливо переживет следующие двадцать лет в Италии. Но это опять-таки отдельная история, а в 1902 году амфитеатровская мистификация наделал очень много шума: к такому не привыкли, а точнее - уже отвыкли. Всезнайка Суворин, хорошо ориентировавшийся как в журналистко-литературной кухне Санкт-Петербурга, так и в "высших сферах", занес на страницы своего дневника любопытные подробности этой истории, -
14 января, -
Сегодня переполох в редакции «России». Говорят, что Амфитеатров сослан в Иркутск, Сазонов выслан из Петербурга. Все дело в фельетоне Амфитеатрова «Господа Обмановы». Вчера утром мне принесли газеты в 9 ч. Я еще не ложился. Взглянув в фельетон Амфитеатрова, я увидел «Алексей Алексеевич» и бросил газету, подумав, что под именем «Господа Обмановы» Амфитеатров изображает нашу семью. Я встал в 8 час. вечера и мне наговорили ужасы. - «Господа Обмановы» - «это Романовы, Алексей Алексеевич - Александр Александрович, Николай Александрович, или Ника Милуша - Николай II» и т. д. другие имена, но те же инициалы Марии Феод., Алекс. II, Николая II. Точно человек старался, чтоб непременно узнали, что именно отрывается под этими именами. Разумеется были расхватаны публикой. Говорят, что цена дошла до нескольких рублей. Но, вероятно, многие разносчики не знали, ибо в 8 ч. вечера Коялович купил два № по 5 коп. Непонятно, почему Амфитеатров это сделал. Утром сегодня его жена была у Миши в слезах. В квартире был обыск, потом его увезли в осеннем пальто, так как шуба была заложена. В доме 25 руб. В редакции «России» ей ничего не дали. Миша дал ей 100 руб.
- «Не был он пьян?»- «Нет. Он вечером приехал из Пскова, где написал фельетон, отправил его в редакцию и сказал: - «Вероятно, не напечатают. Это будет третий фельетон, который отвергается. По крайней мере, не скажут, что я ничего не делаю». Утром он увидел фельетон напечатанным и сказал: - «Не догадались». И был все время весел и доволен. Дорошевича Беляев видел во время завтрака, и Дорошевич не знал даже фельетона. Сотрудники, вообще, свою газету не читают.
Вечером слышал, что Сипягин в 12 ч. послал за кн. Шаховским, который пробыл у него до 7 ч. Сазонов ездил к Сипягину в 5 ч. жаловаться на сотрудников, что они его подвели, что сам он фельетона не читал. Лазарь Попов был у о. Янышева, который был у государя, и государь, подавая ему «Россию», сказал - «Прочтите, как о нас пишут». Редакция получила уведомление циркулярное «не сообщать никаких сведений о приостановлении газеты «России» и о причинах, вызвавших приостановку этого издания, иначе как по предварительному разрешении гл. управления». Газета не запрещена, ее приостановили.
Как мог написать это Амфитеатров? Беляев говорит, что он положительно страдал от того, что Дорошевича больше читают, что Дорошевичу в сущности газета обязана. Кроме того, Амфитеатров не в первый раз трогает государя. Еще в 1901 г. он написал сказку, где в Иванушке-Дурачке видели государя. Я этой сказки не читал, но слышал об ней от многих. Сам начальник гл. упр. по делам печати кн. Шаховский говорил мне, что он спас «Россию», не обратив внимания на эту сказку, хотя ему на нее указывали: он получил несколько писем, авторы которых удивлялись, что газета безнаказанно может печатать такие оскорбительные для государя статьи. В 1901 г. он тоже написал несколько сказок, где догадчики видели государя. Летом он написал фельетон о губернаторе, которого назвал Николаем Александровичем, влюбленном в танцовщицу, и т. д. Таким образом, он, очевидно, стремился обратить внимание на свои фельетоны и страдал от соперничества с Дорошевичем. Прошлой осенью он хотел перейти в «Новое Время», был со мной очень любезен, но я уклонялся от переговоров, находя, что они невозможны. Сам Амфитеатров мне ни слова не говорил, ни я ему. Но он говорил с Мишей. Буренин считал Амфитеатрова талантливым, но глупым, считал упорно и теперь говорит, что он это сделал по глупости.
Дело это вызвало прямо чрезвычайный говор. У «России» тысяч 15 подписчиков, может быть даже больше. Этих ресурсов, конечно, ей недоставало, но губить дело - зачем было Амфитеатрову. Гольштейн говорит, что ему он говорил:
- «Я создал «Россию», я ее и уничтожу».
В 1900 г. в ноябре гр. Л. Н. Толстой говорил мне, что Дорошевич талантлив, а Амфитеатров нет. Отец его - богатый поп московский. В новый год актер Далматов говорил мне, что Амфитеатров в деньгах не нуждается, что отец гостил у него недавно. Я не могу себе объяснить этого поступка, тем более, что Амфитеатров ни в каких неблагонадежностях не был замешан, что в политическом отношении он также корректен, как я. Никаких знакомств не вел. Любимая страна его - Италия, Неаполь и далее, а не Швейцария, не Париж.
15 января, -
Вечером была жена Амфитеатрова. О Сазонове она сказала, что он не только читал фельетон ее мужа, но и сказал: - «Наконец то Амфитеатров написал хороший фельетон». Просила денег. Дал еще 200 руб., но подумал, что ей всего бы прямее обратиться к отцу Амфитеатрова, протоиерею Успенского собора в Москве, человеку очень богатому. Уходя из «Нов. Вр»., Амфитеатров остался мне должен до 15 тысяч. Я советовал ей, чтоб Амфитеатров написал царю искреннее письмо, сказал бы всю правду, и я уверен, что царь простил бы его.
16 января, -
Амфитеатрова (Райка, как ее называют) приходит просить денег и проч. Ее муж не церемонился, выходя из газеты, клеветал на меня писал в «России» разные гадости против меня без подписи, во время юбилея не поздравил. Ежедневно кого нибудь ссылают, ежедневно есть несчастные, которым можно помогать, а помогать Ам-ву, который вел себя относительно меня неблагородно, не следовало.
Может, это и правда. Но у меня против него никакой злобы. В. П. Бурении говорил, что он в психологию зависти к Дорошевичу не верит, что Ам-в мог написать просто в белой горячке. На это, как будто, указывают слова Ам-вой, что он две недели безвыходно сидел дома после кутежей и «работал». В Петербурге врачи психиатры собираются подать записку, что он невменяем.
Демчинский рассказывал, что по городу ходят сплетни, что это я подкупил Амфитеатрова написать пасквиль за 50 тыс. 3000 я дал ему у Кюба, а остальные на руки. Но так как одного Амф-ва подкупить мало, то надо еще сообразить сумму, за какую пойдет Сазонов. Вот подлецы, как действуют! Говорят, Победоносцев, прочтя пасквиль, сказал - «Это хуже выстрела!» Но свинство, старается запутать в дело меня. Деньги, данные мной Ам-вой, очевидно помогают сплетне.
23 января, -
В прошлое воскр. был кн. Шаховской, ругал Амфитеатрова, говорил, что погубил его, Шаховского, что «Россию» он много раз спасал, что если б он захотел найти в ней вредное направление, то его можно найти «через строку» во многих статьях. Он рассказывал, что, прочитав два столбца фельетона, нашел, что ничего нет, что это «провинциальные нравы», как сказано в заголовке, и пошел с визитами. В 5 ч. его позвал Сипягин, говорил ему, что он распустил цензоров, а Ш. отвечал, что напротив он так строго держит цензоров, что ни один из них не смел бы сказать ему, что в фельетоне разумеются государь и его семья.
В эти дни разговоры продолжались. Е. В. Богданович, у которого я был вчера и познакомился там с редактором «Миссионерского Обозрения», говорил, что у Сипягина говорят о том, что я чуть ли не был в заговоре с Амфитеатровым, что я дал ему 1000 р. и пригласил писать в «Нов. Вр.» Я всегда жалел и жалею, что Амфитеатров вышел из «Нов. Вр.» Что ему следовало бы побыть еще два-три года у нас и отвыкнуть от своей бестактности. Сегодня Сергеенко говорил, что летом Л. Н. Толстой, прочитав его фельетон, в котором прозрачно была рассказана история государя и Кшесинской, сказал:
- «Ах, он когда нибудь такую штуку сделает, что всех удивит. Он именно такой».
Л. К. Попов снова спрашивал о. Янышева, и он подтвердил ему, что действительно государь сказал ему в воскресенье после обедни, подавая ему № «России»:- «Прочтите, как пишут нашу биографию». Сипягин ничего не говорил государю в течение нескольких дней. В воскресенье он обедал у гр. Шереметева и, приехав с обеда, принял меры: телеграммами остановил кое-где почту, запретил продажу в железнодорожных киосках и велел сделать обыск у Амфитеатрова и сослать его в Иркутск. О. Янышев говорил, что в. к. Владимир Александрович присылал ему № «России» в среду. Богданович говорил, что в четверг Сипягин не докладывал государю, но что в пятницу в 2 ч. послал за ним государь и сказал: - «Я прочел эту гадость. Почему вы мне об этом не доложили?» - «Я не считал возможным», - отвечал министр, - «но я сделал распоряжения». Он приехал от государя довольный и вечером сказал: - «Я доволен сам собою».
11 февраля, -
Извозчики говорят, что Амфитеатрова за то выслали, что насмеялся над государем.
- «За что насмеялся?»
- «А за то, что государь хотел вернуть крепостное право».
Вот как начинают объяснять!
Своей фамилии взамен
Ты кличку взял old gentleman;
Верней бы искренно и прямо
Назваться русской кличкой хама.
В.П. Буренин - Амфитеатрову
Вопреки своей внешности благообразного агнца и репутации монарха, открывшего России путь к парламентаризму, император Николай в 1894 - 1905 гг. не демонстрировал ничего такого, что могло бы предупредить о возможности бурных событий последующих лет. Иначе говоря, он правил как самодержавный правитель, нисколько о том не печалясь: его министры внутренних дел давили и прессу, и политические, и социальные протесты, а студенческие волнения накануне русско-японской войны привели к оригинальному полицейскому запрету собираться в общественных местах более чем по три человека. Современная история одной картофельной республики и другой газовой тоже знает подобные явления, но в начале XX века это было достаточно свежим решением.
При этом сам Николай оставался несколько закрытой для общества фигурой - харизмой он, как известно, обладал достаточно посредственной, а потому ни удачных выступлений, ни даже афоризмов миру не оставил, если, конечно, не посчитать за таковые знаменитый ответ тверскому дворянству о "бессмысленных мечтаниях" (весьма корявая фраза, надо заметить) и знаменитый дневник, вполне достойный гвардейского офицера не самого большого ума.
"Молчание" царя только в первые годы принималось обществом за своеобразную мудрость: прошло совсем немного времени и в большинстве своем в России пришли к выводу, что Николаю просто нечего сказать - это в общем-то соответствовало и действительности, и политической программе самодержца, пообещавшего оставить монархию в первозданном папенькой виде, наказать "старуху Англию" и сохранить мир. Как мы уже знаем, царь провалился по всем пунктам сразу, не сумев даже выполнить программу-минимум в отношении собственной жизни, но это уже отдельная история, а сейчас мы отправимся в славный 1902 год.
13 января вышел свежий нумер газеты "Россия", относительно недавно созданной двумя звездами тогдашней публицистики - А.В. Амфитеатровым и В.М. Дорошевичем. Писали оба журналиста крайне бойко и пользовались всероссийской известностью, что не мешало им оставаться людьми сомнительных моральных качеств - так, Амфитеатров, много лет сотрудничавший с "Новым временем", накануне ухода из газеты одолжил у "старого старика" Суворина весьма крупную сумму денег, а затем со скандалом ушел, отплатив благодетелю анонимными пасквилями. Дорошевича же кое-кто вполне справедливо называл Кабакевичем. Однако, у нас не народный и тем более не товарищеский суд, а потому вернемся к России, той что в кавычках.
Император Николай непосредственно читал только несколько газет, а из остальных - лишь выдержки, но в данном случае ему то ли поднесли первый лист "России", то ли он сам захотел прочесть какой-нибудь фельетон - и его желание было исполнено. "Господа Обмановы" - первая глава романа из жизни провинциального дворянства, романа, который никогда не будет закончен. Спустя несколько лет, уже из эмиграции, сам автор так напишет о создании этого произведения, -
Написана она была в субботу 12 января, на скорую руку, к очередному воскресному фельетону. Конечно, тема давно зрела у меня в голове, но взялся за нее именно в этот день, а не субботою раньше или субботою позже, я исключительно потому, что страдал мигренью и, не желая мучить себя разработкою какой-либо серьезной публицистической темы, решил на сей раз отделаться от обязанности фельетониста легкою беллетристикою. Ну, и писал я эту легкую беллетристику два часа, а расплачиваться за нее приходится вот уже пятый год.
Что же увидел император в амфитеатровской "России"? Ну вот хотя бы это, привожу два наиболее удачных, на мой взгляд, фрагмента (полный текст по ссылке), -
Когда Алексей Алексеевич Обманов (т.е. Александр III), честь честью отпетый и помянутый, упокоился в фамильной часовенке, при родовой своей церкви, в селе Большие Головотяпы, Обмановка тож, впечатления и толки в уезде были пестры и бесконечны. Обесхозяилось самое крупное имение в губернии, остался без предводителя дворянства огромный уезд.
На похоронах рыдали:
- Этакого благодетеля нам уже не нажить.
И - в тоже время все без исключения чувствовали:
- Фу, пожалуй, теперь и полегче станет.
Но чувствовали очень про себя, не решаясь и конфузясь высказать свои мысли вслух. Ибо - хотя Алексея Алексеевича втайне почти все не любили, но и почти все конфузились, что его не любят, и удивлялись, что не любят.
- Прекраснейший человек, а вот поди же ты… Не лежит сердце!
- Какой хозяин!
- Образцовый семьянин!
- Чады и домочадцы воспитал в страхе Божием!
- Дворянство наше только при нём и свет увидало! Высоко знамя держал-с!
- Да-с, не то, что у других, которые! Повсюду теперь язвы-то эти пошли: купец-каналья, да мужикофилы, да оскудение.
- А у нас без язвов-с.
- Как у Христа за пазухой.
Словом, казалось бы, все причины для общественного восторга соединились в лице покойника, и все ему от всего сердца отдавали справедливость, и однако, когда могильная земля забарабанила о крышку его гроба, - на многих лицах явилось странное выражение, которое можно было толковать двусмысленно - и как:
- На кого мы, горемычные, остались.
И:
- Не встанет. Отлегло.
Двусмысленного выражения не остались чуждыми даже лица ближайших семейных покойного. Даже супруга его, облагодетельствованная им, ибо взятая за красоту из гувернанток, Марина Филипповна, - когда перестала валяться по кладбищу во вдовьих обмороках и заливаться слезами, - положила последние кресты и последний поклон пред могилою с тем же загадочным взором:
- Конечно. Теперь совсем другое пойдёт.
Сын Алексея Алексеевича, новый и единственный владелец и вотчиник Больших Головотяпов, Никандр Алексеевич Обманов, в просторечии Ника-Милуша, был смущён более всех.
Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек, с робкими, красивыми движениями, с глазами, то ясно-доверчивыми, то грустно обиженными, как у серны в зверинце.
Пред отцом он благоговел и во всю жизнь свою ни разу не сказал ему: нет. Попросился он, кончая военную гимназию, в университет, - родитель посмотрел на него холодными, тяжёлыми глазами на выкате:
- Зачем? Крамол набираться?
Никандр Алексеевич сказал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И так как папеньке было угодно пустить его по военной службе, то не только безропотно, но даже как бы с удовольствием проходил несколько лет в офицерских погонах. В полку им нахвалиться не могли, в обществе прозвали Никою-Милушею и прославили образцом порядочности; всё сулило ему блестящую карьеру.
...
И весь дом читал «Гражданин». Читал и Ника-Милуша, хотя злые языки говорили и говорили правду, будто подговорённый мужичок с ближайшей железнодорожной станции носил ему потихоньку и «Русские Ведомости». И - будто сидит, бывало, Ника, якобы «Гражданин» изучая, - ан, под «Гражданином», то у него «Русские Ведомости». Нет папаши в комнате, он в «Русские Ведомости» вопьётся. Вошёл папаша в комнату, - он сейчас страничку перевернул и пошёл наставляться от кн. Мещерского, как надлежит драть кухаркина сына в три темпа. И получилось из такой Никиной двойной читанной бухгалтерии два невольных самообмана.
- Твердой дворянин из Ники будет! - думал отец.
На станции же о нём говорили:
- А сынок-то не в папашу вышел. Свободомыслящий! Это ничего, что он тихоня. Но смотрите! Вот достанутся ему Большие Головотяпы, он себя покажет! От всех этих дворянских папашиных затей-рацей только щепочки полетят.
И отец, и станция равно глубоко ошибались. Из всего, что было Нике темно и загадочно в жизни, всего темнее и загадочнее оставался вопрос:
- Что собственно я, Никандр Обманов, за человек, каковы суть мои намерения и убеждения?
От привычки урывками читать «Гражданин» не иначе, как вперемежку с потаёнными «Русскими Ведомостями», в голове его образовалась совершенно фантастическая сумятица. Он совершенно потерял границу между дворянским охранительством и доктринёрским либерализмом и с полною наивностью повторял иногда свирепые предики кн. Мещерского, воображая, будто цитирует защиту земских учреждений в «Русских Ведомостях», либо, наоборот, пробежав из под листа «Гражданина» передовицу московской газеты, говорил какому нибудь соседу:
- А здорово пишет в защиту всеобщего обучения грамоты князь Мещерский!
Смерть Алексея Алексеевича очень огорчила Нику. Он искренно любил отца, хотя ещё искреннее боялся. И теперь, стоя над засыпанною могилою, - с угрызениями совести сознавал, что в этот торжественный и многозначительный миг, когда отходит в землю со старым барином старое поколение, чувства его весьма двоятся, и в уши его, как богатырю скандинавскому Фритьофу, поют две птицы, белая и чёрная…
- Жаль папеньку! - звучал один голос.
- За то теперь вольный казак! - возражал другой.
- Кто-то нас теперь управит!
- Можешь открыто на «Русские Ведомости» подписаться, а «Гражданин» хоть ко всем чертям послать.
- Все мы им только и жили!
- Теперь mademoiselle Жюли можно и колье подарить…
- Что с Обмановкой станется?
- Словно Обмановкою одной свет сошёлся. Нет, брат, теперь ты в какие заграницы захотел, в такие и свистнул.
- Сирота ты, сирота горемычная!
- Сам себе господин!
Так бес и ангел боролись за направление чувств и мыслей нового собственника села Большие Головотяпы, Обмановка тож, и так как брал верх то один, то другой, полного же преферанса над соперником ни один не мог возыметь, то физиономия Ники несколько напомнила ту карикатурную рожицу, на которую справа взглянуть, - она смеётся, слева - плачет.
Не удивительно, что "Никандр Обманов" обиделся - и обиделся очень крепко. В тот же день "старого джентльмена" Амфитеатрова взяли в крепкие руки и для начала сослали в Сибирь, а потом одумались и решили не показывать обиды, но в душе затаили злобу. И в самом деле, едва появился сколько-нибудь приличный предлог, как опального журналиста вновь выслали из столицы, на этот раз вообще запретив писать. В итоге, это не помешало ему заниматься прежней деятельностью, но уже из заграницы - он ненадолго посетит "свободную Россию" в 1917 году и счастливо переживет следующие двадцать лет в Италии. Но это опять-таки отдельная история, а в 1902 году амфитеатровская мистификация наделал очень много шума: к такому не привыкли, а точнее - уже отвыкли. Всезнайка Суворин, хорошо ориентировавшийся как в журналистко-литературной кухне Санкт-Петербурга, так и в "высших сферах", занес на страницы своего дневника любопытные подробности этой истории, -
14 января, -
Сегодня переполох в редакции «России». Говорят, что Амфитеатров сослан в Иркутск, Сазонов выслан из Петербурга. Все дело в фельетоне Амфитеатрова «Господа Обмановы». Вчера утром мне принесли газеты в 9 ч. Я еще не ложился. Взглянув в фельетон Амфитеатрова, я увидел «Алексей Алексеевич» и бросил газету, подумав, что под именем «Господа Обмановы» Амфитеатров изображает нашу семью. Я встал в 8 час. вечера и мне наговорили ужасы. - «Господа Обмановы» - «это Романовы, Алексей Алексеевич - Александр Александрович, Николай Александрович, или Ника Милуша - Николай II» и т. д. другие имена, но те же инициалы Марии Феод., Алекс. II, Николая II. Точно человек старался, чтоб непременно узнали, что именно отрывается под этими именами. Разумеется были расхватаны публикой. Говорят, что цена дошла до нескольких рублей. Но, вероятно, многие разносчики не знали, ибо в 8 ч. вечера Коялович купил два № по 5 коп. Непонятно, почему Амфитеатров это сделал. Утром сегодня его жена была у Миши в слезах. В квартире был обыск, потом его увезли в осеннем пальто, так как шуба была заложена. В доме 25 руб. В редакции «России» ей ничего не дали. Миша дал ей 100 руб.
- «Не был он пьян?»- «Нет. Он вечером приехал из Пскова, где написал фельетон, отправил его в редакцию и сказал: - «Вероятно, не напечатают. Это будет третий фельетон, который отвергается. По крайней мере, не скажут, что я ничего не делаю». Утром он увидел фельетон напечатанным и сказал: - «Не догадались». И был все время весел и доволен. Дорошевича Беляев видел во время завтрака, и Дорошевич не знал даже фельетона. Сотрудники, вообще, свою газету не читают.
Вечером слышал, что Сипягин в 12 ч. послал за кн. Шаховским, который пробыл у него до 7 ч. Сазонов ездил к Сипягину в 5 ч. жаловаться на сотрудников, что они его подвели, что сам он фельетона не читал. Лазарь Попов был у о. Янышева, который был у государя, и государь, подавая ему «Россию», сказал - «Прочтите, как о нас пишут». Редакция получила уведомление циркулярное «не сообщать никаких сведений о приостановлении газеты «России» и о причинах, вызвавших приостановку этого издания, иначе как по предварительному разрешении гл. управления». Газета не запрещена, ее приостановили.
Как мог написать это Амфитеатров? Беляев говорит, что он положительно страдал от того, что Дорошевича больше читают, что Дорошевичу в сущности газета обязана. Кроме того, Амфитеатров не в первый раз трогает государя. Еще в 1901 г. он написал сказку, где в Иванушке-Дурачке видели государя. Я этой сказки не читал, но слышал об ней от многих. Сам начальник гл. упр. по делам печати кн. Шаховский говорил мне, что он спас «Россию», не обратив внимания на эту сказку, хотя ему на нее указывали: он получил несколько писем, авторы которых удивлялись, что газета безнаказанно может печатать такие оскорбительные для государя статьи. В 1901 г. он тоже написал несколько сказок, где догадчики видели государя. Летом он написал фельетон о губернаторе, которого назвал Николаем Александровичем, влюбленном в танцовщицу, и т. д. Таким образом, он, очевидно, стремился обратить внимание на свои фельетоны и страдал от соперничества с Дорошевичем. Прошлой осенью он хотел перейти в «Новое Время», был со мной очень любезен, но я уклонялся от переговоров, находя, что они невозможны. Сам Амфитеатров мне ни слова не говорил, ни я ему. Но он говорил с Мишей. Буренин считал Амфитеатрова талантливым, но глупым, считал упорно и теперь говорит, что он это сделал по глупости.
Дело это вызвало прямо чрезвычайный говор. У «России» тысяч 15 подписчиков, может быть даже больше. Этих ресурсов, конечно, ей недоставало, но губить дело - зачем было Амфитеатрову. Гольштейн говорит, что ему он говорил:
- «Я создал «Россию», я ее и уничтожу».
В 1900 г. в ноябре гр. Л. Н. Толстой говорил мне, что Дорошевич талантлив, а Амфитеатров нет. Отец его - богатый поп московский. В новый год актер Далматов говорил мне, что Амфитеатров в деньгах не нуждается, что отец гостил у него недавно. Я не могу себе объяснить этого поступка, тем более, что Амфитеатров ни в каких неблагонадежностях не был замешан, что в политическом отношении он также корректен, как я. Никаких знакомств не вел. Любимая страна его - Италия, Неаполь и далее, а не Швейцария, не Париж.
15 января, -
Вечером была жена Амфитеатрова. О Сазонове она сказала, что он не только читал фельетон ее мужа, но и сказал: - «Наконец то Амфитеатров написал хороший фельетон». Просила денег. Дал еще 200 руб., но подумал, что ей всего бы прямее обратиться к отцу Амфитеатрова, протоиерею Успенского собора в Москве, человеку очень богатому. Уходя из «Нов. Вр»., Амфитеатров остался мне должен до 15 тысяч. Я советовал ей, чтоб Амфитеатров написал царю искреннее письмо, сказал бы всю правду, и я уверен, что царь простил бы его.
16 января, -
Амфитеатрова (Райка, как ее называют) приходит просить денег и проч. Ее муж не церемонился, выходя из газеты, клеветал на меня писал в «России» разные гадости против меня без подписи, во время юбилея не поздравил. Ежедневно кого нибудь ссылают, ежедневно есть несчастные, которым можно помогать, а помогать Ам-ву, который вел себя относительно меня неблагородно, не следовало.
Может, это и правда. Но у меня против него никакой злобы. В. П. Бурении говорил, что он в психологию зависти к Дорошевичу не верит, что Ам-в мог написать просто в белой горячке. На это, как будто, указывают слова Ам-вой, что он две недели безвыходно сидел дома после кутежей и «работал». В Петербурге врачи психиатры собираются подать записку, что он невменяем.
Демчинский рассказывал, что по городу ходят сплетни, что это я подкупил Амфитеатрова написать пасквиль за 50 тыс. 3000 я дал ему у Кюба, а остальные на руки. Но так как одного Амф-ва подкупить мало, то надо еще сообразить сумму, за какую пойдет Сазонов. Вот подлецы, как действуют! Говорят, Победоносцев, прочтя пасквиль, сказал - «Это хуже выстрела!» Но свинство, старается запутать в дело меня. Деньги, данные мной Ам-вой, очевидно помогают сплетне.
23 января, -
В прошлое воскр. был кн. Шаховской, ругал Амфитеатрова, говорил, что погубил его, Шаховского, что «Россию» он много раз спасал, что если б он захотел найти в ней вредное направление, то его можно найти «через строку» во многих статьях. Он рассказывал, что, прочитав два столбца фельетона, нашел, что ничего нет, что это «провинциальные нравы», как сказано в заголовке, и пошел с визитами. В 5 ч. его позвал Сипягин, говорил ему, что он распустил цензоров, а Ш. отвечал, что напротив он так строго держит цензоров, что ни один из них не смел бы сказать ему, что в фельетоне разумеются государь и его семья.
В эти дни разговоры продолжались. Е. В. Богданович, у которого я был вчера и познакомился там с редактором «Миссионерского Обозрения», говорил, что у Сипягина говорят о том, что я чуть ли не был в заговоре с Амфитеатровым, что я дал ему 1000 р. и пригласил писать в «Нов. Вр.» Я всегда жалел и жалею, что Амфитеатров вышел из «Нов. Вр.» Что ему следовало бы побыть еще два-три года у нас и отвыкнуть от своей бестактности. Сегодня Сергеенко говорил, что летом Л. Н. Толстой, прочитав его фельетон, в котором прозрачно была рассказана история государя и Кшесинской, сказал:
- «Ах, он когда нибудь такую штуку сделает, что всех удивит. Он именно такой».
Л. К. Попов снова спрашивал о. Янышева, и он подтвердил ему, что действительно государь сказал ему в воскресенье после обедни, подавая ему № «России»:- «Прочтите, как пишут нашу биографию». Сипягин ничего не говорил государю в течение нескольких дней. В воскресенье он обедал у гр. Шереметева и, приехав с обеда, принял меры: телеграммами остановил кое-где почту, запретил продажу в железнодорожных киосках и велел сделать обыск у Амфитеатрова и сослать его в Иркутск. О. Янышев говорил, что в. к. Владимир Александрович присылал ему № «России» в среду. Богданович говорил, что в четверг Сипягин не докладывал государю, но что в пятницу в 2 ч. послал за ним государь и сказал: - «Я прочел эту гадость. Почему вы мне об этом не доложили?» - «Я не считал возможным», - отвечал министр, - «но я сделал распоряжения». Он приехал от государя довольный и вечером сказал: - «Я доволен сам собою».
11 февраля, -
Извозчики говорят, что Амфитеатрова за то выслали, что насмеялся над государем.
- «За что насмеялся?»
- «А за то, что государь хотел вернуть крепостное право».
Вот как начинают объяснять!