Фридрих Великий
- сборник исторических анекдотов из биографии прусского короля. "Старый Фриц" в пятидесяти рисунках, от юного до пожилого", 1895 г.
Где запрещают писать о предметах внутреннего управления
и их недостатках, там умышленно хотят быть слепыми.
Конечно, я восхищаюсь этим человеком - как же иначе? Не только потому что он был великим полководцем - их не так уж мало в истории; не только потому что он был просвещенным монархом - их было куда меньше чем полководцев, но все же; и далеко не только потому что он был замечательным человеком - были люди... а впрочем, нет, вот тут мы остановимся. Он являлся им более чем кто бы то ни было в этой истории, изучать которую без немцев стало бы еще более удручающим делом.
Фридрих II Великий вызывает у меня восхищение силой воли, остротой ума и той способностью к самоиронии, что присуща лишь по-настоящему выдающимся людям. Вспомните самых омерзительных тиранов в истории - что отсутствовало в каждом из них в первую очередь (ну, кроме той многократно осмеянной доброты души, которую-де правителю и иметь не стоит)? Самоирония. Это, конечно, лишь симптом, а не сама болезнь, но симптом безошибочный, стопроцентный.
Легко быть веселым когда ты молод, окружен друзьями, овеян славой знаменитого полководца, "философа на троне", музыканта и даже поэта (впрочем, не слишком хорошего, но пусть сперва Георг или Людовик покажут свои вирши!). Вот Фридрих пишет послание английскому королю, своему тогдашнему политическому противнику - оно многословно, полно мелких подробностей первой Силезской кампании, а в самом конце: "Забыл сказать, что заключил оборонительный союз с Россией!" Даже сейчас можно легко представить себе улыбку, с которой король заканчивал это письмо.
Но вот подступила старость - одолевают болезни, ушли старые друзья и даже верный Цитен совсем одряхлел. Слуги втихомолку называют его "Ворчливый медведь". Он может накричать на садовников или кучера... впрочем, последний тоже не останется в долгу и опрокинув карету меланхолично ответит заругавшемуся монарху: "Ну что же, со всяким бывает - ведь и вам доводилось проигрывать сражения". Если это и апокриф, то очень характерный - такие вещи не появляются на пустом месте.
Незадолго до смерти Фридрих скажет своему младшему брату Генриху, только что вернувшемуся из Франции: "Какая незадача - поменять Париж на Потсдам, где ты найдешь лишь выжившего из ума старика, который уже выслал вперед часть тяжелого багажа". Это было несправедливостью по отношению к самому себе, но еще раз свидетельствует о том, что Гогенцоллерн оставался cобой до последнего дня. "Говорят что короли - подобие Бога. Я смотрюсь в зеркало и думаю: тем хуже для Него!"
Это сложно, это очень сложно, ведь наш характер во многом следствие нашего здоровья. Взять хотя бы пример Екатерины II, почти полностью утратившей под старость способность объективно оценивать себя со стороны - а ведь это была замечательнейшая женщина пусть и не человек своего времени...
Однако, для подлинного величия недостаточно быть всего лишь остроумным человеком и никогда бы король не стал тем самым "Старым Фрицем", окажись он просто мастером каламбуров, внимающим лицемерным похвалам придворных. Тут мы переходим к той самой силе воли, столь восхищающей меня в короле и, по моему убеждению, дающей надежду всякому. Фридрих сумел усмирить своих демонов, подчинить их: обладая в своем шкафу даже не скелетом, а целым анатомическим театром, он редко пугал им окружающих.
Этот пример, когда из "молодой дрянцы", вырастает труженик, работавший на протяжении всей своей жизни с точностью хороших часов - и при этом сохраняя "подвижность души" - этот пример по-настоящему вдохновляющ. И потому Фридрих-полководец отступает перед Фридрихом-монархом, а оба они снимают треуголку перед Фридрихом-человеком. Только отдавая себе отчет в слабостях этой великой личности можно оценить ее в полной мере.
Если уж короля получилось стать "героем", то и вы сможете. Хотя бы чуть-чуть: как говорится, если не можешь облить шампанским "черного гусара", то хотя бы плесни пивом в польского шляхтича.
Теперь непосредственно к посту: сборник исторических анекдотов о Фридрихе, вышедший в 1895 г., обладает одним ярко-выраженным достоинством и двумя крупными недостатками. Его положительная сторона очевидна - Рёхлинга и Кнотеля представлять не надо и эти иллюстрации и в самом деле великолепны. Недостатки же заключаются в том, что все это во-первых, не более чем набор анекдотов, а во-вторых, анекдотов не всегда одинаково интересных.
Хорошо знакомые с биографией короля без труда поймут к какому именно эпизоду его жизни относится та или иная иллюстрация, но люди не слишком интересовавшиеся его историей - все это без сомнения подонки, если не просто скоты - будут только раскрывать рты и скорей всего от зевоты. Мерзавцы, зачем вы вообще тогда живете?
Общей же картины жизни Фридриха по этому сборнику составить нельзя - это не более чем гарнир к блюду, да простится мне эта гастрономическая аналогия. Именно поэтому с превеликой печалью мне пришлось отказаться от первоначального (и уже более чем наполовину исполненного) замысла снабдить каждую иллюстрацию пространным комментарием и ограничиться самыми кратким пояснениями.
Тем не менее, убежден в том, что эти иллюстрации доставят огромное удовольствие каждому. То бишь, я даже теоретически не могу представить себе существо, которому они не понравятся - это наверняка кто-то гадкий, склизкий и с тентаклями, быть может даже рэпер.
Будущий великий монарх и полководец, а пока что ребенок в платье с армейскими обшлагами, играет в барабан назло для своей любимой старшей сестры Вильгемины. Тут ему четыре годика, а ей - все семь. В коляске - кукла германского производства.
Король с детства отличался пристрастием к музыке, но так как флейты у него еще не было, то он без устали выбивал дробь на барабане. В описываемой сцене сестрица просит его заткнуться и свалить поиграть с куклами, но Фриц неумолим: умело барабанить ему-де важнее чем игры и цветочки.
Анекдот этот известен не только потому, что романтически настроенные исследователи постарались уже в детстве великого полководца найти приметы будущих побед, но еще и потому, что при произнесении исторической фразы маленького кронпринца в комнате находилась королева, которая и передала королю (и всем нам) сказанное Фридрихом.
Между тем София Доротея отличалась некоторой... ммм... в общем, галантная ганноверская принцесса могла и несколько расцветить случившееся для своего простоватого прусского супруга. А король и барабан... ну, детство не всегда выдает наши дремлющие таланта - например Муссолини до трех лет вообще не разговаривал, зато потом так разошелся, что... однако, продолжим.
А это знаменитая "Табачная коллегия" Фридриха Вильгельма I - место, где король мог отдохнуть от государственных забот, то бишь хоть на несколько часов побыть в роли прусского полковника, безыскусного вояки в кругу таких же "честных солдат". Развлечение было по-немецки простым: много курили, пили пиво, пели песни, а в девять все расходились по домам, ибо утром на работу. Нет, серьезно, я не шучу.
На иллюстрации мы видим как Фридрих и его брат Генрих пришли пожелать отцу спокойной ночи. Тут все очень мило, но пройдет совсем немного лет и юный кронпринц напишет о посиделках короля полные ядовитой насмешки стихи, -
Я улизнул из tabagie,
Иначе был бы я задушен.
Там говорят лишь о войне,
Их споры мозг и сердце сушат.
Но я навеки пацифист,
Как голубь, перед миром чист.
Сбежав, на пир помчался я,
Чихая от табачных трубок,
И я пришел сюда, друзья,
За королеву выпить кубок.
Знаменитая сцена раздачи брецелей и хлебов в Тангермюнде, во время регулярного летнего отдыха Гогенцоллернов в Ганновере, у родственников королевы (так дешевле, вы понимаете). София Доротея, женщина с большим сердцем, приучила Фридриха тратить часть собранных к лету карманных денег на подарки беднякам, о чем он не без удовольствия вспоминал и годы спустя. В известном смысле, он занимался этим до последнего дня, хотя в Ганновере после того как ему исполнилось двенадцать уже не появлялся.
Король идет! Надо срочно прятать флейту, ибо к этому времени отношения между отцом и нашим героем совершенно разладились. Очень прямолинейный (говоря мягко), Фридрих Вильгельм искренне не понимал, почему его сын и наследник предпочитает заниматься всякими "французскими пустяками", вместо того чтобы играть в солдатики - сперва игрушечные, а затем и настоящие. Не хотел Фридрих и вникать в детали управления страной, что тоже было невыносимо для короля, величайшего государственного трудяги своего столетия.
Фридрих Вильгельм - натура простая, - не мог совладать с сыном, легко переигрывавшем его на поле язвительности, но зато мог отдаться чувствам и запросто разбить флейту о стену. Но не будем слишком пристрастны - это потом станет ясно (в том числе и старому королю), что Фридрих вовсе не так уж однозначен, а тогда его отец имел серьезные основания быть недовольным. В 1728 г. он пишет полное скрытой боли письмо, -
Ты своенравный и злой мальчишка, не любящий своего отца. Ведь когда отца любят, выполняют его приказы. Причем не только когда он рядом, но и когда он тебя не видит. Кроме того, ты знаешь: я терпеть не могу неженок, не умеющих ездить верхом и стрелять, не курящих табак, неряшливых в одежде и носящих дурацкие прически. Я говорил об этом тысячу раз, но все напрасно, и без всяких улучшений.
Наконец, ты грубый и чванный, не разговариваешь с людьми, не принадлежащими ко двору, ты не хочешь быть простым и общительным, корчишь дурацкие рожи и ни во что не ставишь мою волю, пока тебя не подчинят ей силой. Сначала возьмись за ум, а потом проси любви и радостей для себя.
Какой родитель не подпишется под этим?
На рисунке рядом с кронпринцем изображен молодой Кванц, тот самый, что учил Фридриха музыке и был в этом по-немецки безапелляционен: кронпринц ты или король, но Кванц не допустит фальши! Впрочем, и у грозного композитора была ахиллесова пята : "Известен ли вам самый страшный зверь Пруссии?" - спросил как-то Бах, и тут же ответил на собственный вопрос: "Самый страшный зверь в Пруссии собачка госпожи Кванц - она так страшна, что даже госпожа Кванц ее боится, а госпожи Кванц боится господин Кванц, которого, в свою очередь, боится величайший монарх Европы, Фридрих Великий".
Как известно, все это закончилось все большим скандалом: в 1730 году кронпринц пытался бежать в Англию, что было воспринято его отцом как дезертирство прусского офицера. Фридриха арестовали, его приятеля и соучастника лейтенанта фон Катте казнили, заставив бедного юношу наблюдать за исполнением приговора из окна своей темницы. История печальная, но король действовал, как сейчас говорят, в рамках правового поля (пусть и абсолютистского), -
Относительно лейтенанта фон Катте, его преступления и вынесенного по этому делу приговора военного трибунала: Его Королевское Величество не привык настаивать на самых суровых карах, но, напротив, всегда старался по возможности смягчить их. Однако этот Катте - офицер, состоявший на службе не просто в моей армии, а в жандармском полку. А поскольку армейские офицеры должны быть мне верны, такой верности тем более следует ожидать от офицеров полка, предназначенного для охраны лично Его Королевское Величества и Его Королевского дома.
Но Катте вступил в заговор с будущим королем и готовил побег вместе с иностранными министрами и послами, в то время как он не только не должен был так поступать, но, напротив, был обязан доложить о покушении на заговор Его Королевское Величество и господину генерал-фельдмаршалу фон Нацмеру. Поэтому Его Королевское Величество не видит причин, по которым военный трибунал не приговорил его к смерти.
Его Королевское Величество никогда не поступит таким образом с офицером или чиновником, оставшимся верным своей присяге и долгу. Но если подобные вещи произошли однажды, они могут повториться. И все преступники отныне смогли бы ссылаться на то, как поступили с Катте и как легко он отделался, а потому требовать такого же отношения к себе.
В своей юности Его Королевское Величество тоже прошел школу и выучил латинскую пословицу: „Fiat justitia et pereat mundus“. Итак, настоящим Его Королевское Величество изъявляет свое основанное на законе решение: хотя за подготовку преступления против Его Величества Катте заслужил, согласно законам, растерзание раскаленными клещами, но, уважая семью Катте, его должно лишить жизни с помощью меча.
Военный трибунал, зачитывая Катте приговор, должен ему сообщить, что Его Королевское Величество весьма опечален. Однако будет лучше, если умрет он, чем если бы из мира ушло правосудие.
Несчастный кронпринц ожидает решения военного суда: прусские солдаты заключали контракт на семь лет - их не тащили в армию в цепях, как русских, и не ловили при помощи дубинок, как матросов в Англии, не забивали палками и не драли "кошками", - но наказание за дезертирство было веьсма суровым.
Знаменитая сценка - генерал фон Будденброк кричит в лицо королю: "Если Ваше Величество так жаждет крови, то пролейте мою, но крови Бухарина кронпринца Вы не получите пока я жив!" Его поддержали и остальные, хотя в действительности дело скорей всего происходило на заседании "Табачной коллегии", когда разгорячившийся Фридрих Вильгельм в который раз принялся нещадно ругать "дезертира Фрица".
Двенадцатью годами ранее русский царь Петр вызвал своих гвардейских офицеров и приказал им "по-тихому" удавить царевича Алексея, прежде того заставив все высшее руководство России осудить его на смерть. Кажется, единственным кто попытался... нет, не поспорить, конечно, но улизнуть от этого дела, был фельдмаршал Шереметьев, то ли действительно захворавший, то ли не пожелавший ехать на судилище: негодуя на этот "протест", столь нехарактерный для мира рабов-холопов, мстительный царь так застращал заслуженного полководца своими полугрозами в письмах, что тот вскоре умер - как раз накануне приезда гвардейцев, получивших приказ Петр доставить беднягу в столицу в любом виде... В общем, два мира - два Шапиро царевича.
В конце концов король - человек болезненно вспыльчивый, но отходчивый и не злопамятный - умерил свой гнев. Фрейлина королевы прокричала ему в лицо о примере "проклятого Петра" и Фридрих Вильгельм бросил кронпринца в яму "на сельское хозяйство": больше года тот провел в Кюстрине, изучая местное самоуправление, заседая в ландколлегии (без права голоса, конечно) и занимаясь другими полезными делами.
Фридрих наконец-то начал держать язык за зубами и лицемерить и даже завел платонический роман. Он на самом деле многому научился за эти месяцы и сумел даже отдать должное государственной мудрости своего отца, свидетельством которой были проложенные дороги, осушенные болота, новые города и деревни. В конце концов король простил непутевого наследника - ему вернули мундир и восстановили в правах.
На картинке мы видим как Фридрих тычет тростью в бранденбургского вола, постигая премудрости экономической жизни страны.
Для кронпринца наступили более счастливые времена: король, для которого вся эта история тоже стала чудовищным потрясением, отчасти смирился с привычками сына и уже не требовал от того придерживаться всех "прусских добродетелей" сразу. Фридриха женили (и крайне неудачно), он получил собственный дом и полк, муштрой которого прилежно занялся - к немалой радости короля. Фридрих Вильгельм и молодой "старый Фриц" даже съездили на войну, в 1736 г. явившись с прусским контингентом в имперскую армию старенького Евгения Савойского. Ничего особенного, но все же лучше чем флейты бить, в самом деле.
И вот, старый король умер, а новый вступает на престол и в войну за Австрийское наследство. Помните, в ремейке "Фанфана-тюльпана" от 2003 г. французский король пытается разобраться в чем там собственно дело и кто с кем (и из-за чего воюет)? Уж я-то знаю, но рассказывать сейчас не буду, нам еще до 1786 г. пешком идти.
Итак, Фридрих с армией пересекает границу Силезии, а мы наблюдаем экранизацию, виноват - иллюстрацию еще одного анекдота: прямо на границе король встретил двух протестантских пасторов из Глогау, попросивших его не штурмовать их город на том участке, где стояла их церковь. Исторические слова при этом были сказаны следующие: "Вы первые силезцы, просящие меня о милости, желание ваше будет исполнено".
Еще одна сценка из первого военного похода короля: бургомистр Грюненберга отвечает прусскому офицеру, что ключи от города он отдать, конечно, не имеет права, но и помешать их забрать не в силах. Дескать дерзайте, молодой человек.
После того, как армия вошла в город, фельдмаршал фон Шверин позвал находчивого бургомистра забрать их обратно, но тот вновь отказался: не я-де отдавал, не мне и забирать. История дошла до короля, который вообще любил веселую шутку - с барабанным боем и почетным караулом ключи были торжественно возвращены на прежнее место.
Король в столице Силезии. В своей неподражаемой манере писал он тогда другу в Берлин: "Мой добрый, мягкий, миролюбивый, гуманный мсье Жордан, я объявляю Вашей светлости, что Силезия завоевана!"
Фридрих ошибался - даже несмотря на войну с французами Мария Терезия была не из тех, кто легко отступается.
Свое первое сражение один из величайших полководцев в истории чуть было не проиграл самым позорным образом - битва при Мольвице началась с бегства прусской кавалерии, не выдержавшей боя с австрийской конницей. Король, до того отправлявший в Берлин реляции о маленькой веселой кампании без жертв, был близок к панике: война оказалась серьезным делом, куда более сложным чем переписка с Вольтером.
Растерявшись, он послушался фон Шверина и с небольшим отрядом покинул поле боя - якобы охранять мост для возможного отступления прусской армии. На деле, фельдмаршал просто спасал своего монарха от позорного плена. К счастью, пока Фридрих волновался в тылу, его войско выиграло сражение без кавалерии и короля.
"Наша пехота не уступает римлянам, а офицеры подобны античным героям!"
На иллюстрации король вступает в права герцога Силезии: фон Шверин впопыхах забыл принести герцогский меч и Фридрих воспользовался своей шпагой. А от традиционной бочки золота новоиспеченный правитель отказался: оставьте ее себе, дорогие силезцы, вместе с прусским порядком и веротерпимостью.
Еще одна сценка-анекдот из той войны: в одиночку выехав на разведку, король некстати встретил вражеских гусар и прячется от них под мостом, закрывая рукой пасть любимой итальянской суке.
К этому времени Фридрих уже стал опытным военным: от самонадеянного дилетанта, выступившего на войну в 1740 г., не осталось и следа. В кампании 1745 г. знаменитый австрийский фельдмаршал Траун одними маневрами вынудил его отступать и впоследствии Фридрих не уставал благодарить своего врага "за науку". Король вообще всегда с уважением относился к достойным противникам, редко отдаваясь обыкновенной для полководцев ревности к военным талантам соперников.
На картинке мы видим байрейтских драгун, отличившихся в битве при Гогенфридберге - они взяли 66 знамен австрийской армии, пять орудий и несколько тысяч пленных. Сам король после этой победы получил приятную прибавку к имени - "Великий".
"Земной шар не так крепко покоится на плечах Атласа, как Пруссия на своей армии". Звучит выспренно, но королю требовалось пугать агрессивных соседей - и войско действительно было лучшей гарантией безопасности страны, ведь Лиги Наций ООН тогда еще не существовало.
"Старый Дессау", ветеран еще Испанской войны, обращается с просьбой к высшим силам: "Господи, яви милость ко мне сегодня, но если нет, то помоги хотя бы этим пройдохам, а неприятелям не помогай!"
Интересно, что фюрст Леопольд - вероятно не зная этого - повторил историю 1664 года, когда генерал фон Шпорк, участвующий в очередной войне Священной Римской империи с османами, произнес не менее своеобразную молитву перед началом битвы при Сентготтхарде: "О, всемогущий генералиссимус всех небесных сил! Если Ты и не придешь к нам, Твоим детям во Христе, на помощь, то хоть не помогай этим турецким собакам, и увидишь, что Тебе в этом не придется раскаяться!"
Сработало в обоих случаях.
Король и Вольтер в Сан Суси - скромном дворце прусского короля. Видите эти стекла? Там он пил свой кофе, наслаждаясь видом геометрически безупречного парка.
Что же до француза... его легко осуждать, но надо же и помнить о том, что великому писателю всю жизнь приходилось угождать сильным мира сего - часто ничтожествам, вроде Людовика XV, или видевшим в нем лишь рупор собственной пропаганды, вроде Екатерины II, и только прусский король дружил с Вольтером "просто так". Увы, не выдержавший немецкого порядка француз уехал с громким скандалом, опустившись до грязных сплетен в адрес короля. И все же, впоследствии Фридрих простил его и хорошо, что они помирились - двое тяжелых, но талантливых людей.
Принц Генрих - меланхоличный брат Фридриха - спешивается и лично ведет солдат в атаку, приказывая не боятся воды и смело ударять в штыки. Кровавое сражение под Прагой - первая большая битва Семилетней войны.
"Дети, за мной! Среди вас нет ни одного, кто бы не был как минимум на голову выше меня! Оружие и патронташи повыше и вперед!"
Гибель фон Шверина в том же бою - увидев, что пехота дрогнула под огнем врага, семидесятилетний фельдмаршал схватил знамя и увлек было солдат за собой, но был сражен картечью. Идеальная смерть - упасть с лихого коня, быть накрытым знаменем и войти в пантеон великих героев. Фридрих очень сожалел, что Шверин не дожил до Росбаха - лихая победа над галлами доставила бы его германскому сердцу особенное удовольствие, говорил король.
Колин - первое поражение Фридриха. Отчаявшись, король попытался собрать добровольцев для еще одной атаки, но...
"Сир! Вы хотите брать батарею в одиночку?"
В этом же бою король закричал, обращаясь к своим пехотинцам: "Парни, вы что собрались жить вечно?!" Фраза вошла в историю, но в сборник почему-то не попала, как и ответ - возможно придуманный задним числом - "Послушай, Фриц, кажется за эти деньги мы делаем достаточно!"
"Попейте водички, Ваше Величество, пусть эта битва останется в прошлом. Даже Мария Терезия может однажды выиграть сражение; из-за этого черт нас не возьмет. Главное, что Вы живы. И Бог есть, под ним и живем, он и принесет нам победу".
Еще один известный анекдот Семилетней войны, рассказать который я с удовольствием предоставляю ее участнику и историку, прусскому офицеру фон Архенгольцу, -
Армия его, ослабленная многими битвами, состояла всего из 22 000 человек; неприятель же располагал армией в 60 000 человек, которая уже в середине сентября видела пример прусской деятельности, испытав ее на ceбе при Готе. Весь французский генералитет, с фельдмаршалом Субизом во главе, и 8000 человек, избрал этот город местом отдохновения после военных трудов. На герцогском дворе собралась вся знать, а во дворце делались грандиозные приготовления для надлежащего угощения знатных воинов-гостей. Было как раз обеденное время, столы были накрыты, и французы обнаруживали прекрасный аппетит, когда прусский генерал Зейдлиц явился под стенами Готы с 1500 всадников. 8000 французов и не думали сопротивляться; они бежали из города, покинув дымящиеся блюда и блестящие десертные столы. Зейдлиц не мог преследовать врага, так как войска его были сильно утомлены; он сел со своими офицерами за герцогский стол. Это было необыкновенное, единственное в своем роде событие, когда большой придворный обед, начатый военными вождями одной партии, окончен был предводителями враждебного войска. Лишь нескольких французских солдат удалось взять в плен; зато камердинеров, лакеев, поваров, парикмахеров, куртизанок, полковых патеров и комедиантов, неразлучных с французской армией, оказалось множество. Багаж многих генералов тоже достался пруссакам; они нашли там целые сундуки благовонных жидкостей и помад, множество пудермантелей, париков, зонтов, шлафроков и попугаев. Эту туалетную добычу Зейдлиц отдал своим гусарам, а щеголеватых воинов отослал назад без выкупа.
Впрочем, генерал был известный модник и я подозреваю, что гусарам досталось далеко не все.
Представитель Бранденбургского курфюршества в рейхстаге барон фон Плото отказывается принимать повестку у имперского нотариуса. Суть ситуации в том, что в качестве прусского короля Фридрих был Империи не подвластен, но зато в качестве бранденбургского курфюрста - очень даже. Тем более, что Прусское королевство де-факто и было курфюршеством, восточно-прусские владения которого служили для Берлина лишь юридическим оправданием громкого титула.
Выбросив трубку, генерал фон Зейдлиц - прекрасный полководец и человек - подает сигнал своей коннице начинать битву при Росбахе. Скоро от французской армии ничего не останется и как сказал Вольтер: "Теперь он добился всего, к чему стремился: понравился французам, осмеял их и поколотил их же".
Знаменитое обращение Фридриха к своим генералам накануне Лейтенской битвы. Завершая короткую и энергичную речь, переделанную современниками и потомками в пафосной словоизлияние, король сказал очень просто, -
Удачи, господа. Скоро мы разобьем неприятеля или больше никогда не увидим друг друга.
- Доброе утро, гвардейцы.
- Вам того же, Ваше Величество.
- Как настроение?
- Чертовски холодно!
- Терпение, парни! Скоро будет жарко!
Если Росбах был скорее веселой стычкой (разумеется, по вине быстро разбежавшихся французов), то Лейтен - это настоящая битва, ибо сражались лучшие солдаты своего времени: имперское войско Габсбургов и прусская армия Фридриха Великого.
"Потсдамский вахтпарад" в данном случае шутка с двойным дном и отсылка, как сейчас говорят: не имея достоверных известий об исходе Росбахской битвы, австрийское командование полагало, что прусский король идет в Силезию с небольшой армией, почти отрядом - отсюда и шутки о вахтпараде.
А песни довольно одной.
Еще одна - и пожалуй одна из самых забавных - сценок из биографии великого короля: битва выиграна, только пленными имперцы потеряли двадцать тысяч человек (и к ним скоро присоединится восемнадцатитысячный гарнизон Бреслау), но вокруг еще царит суматоха и когда Фридрих в сопровождении нескольких адъютантов попытался найти ночлег в одном из близлежащих замков, то внезапно обнаружил там австрийцев, искавших того же (и спасения от цитеновских гусар, конечно же). В общем-то, короля могли схватить, связать, положить на коня и ускакать прямо в Вену, сделав Марии Терезии роскошный подгон подарок, но наш Гогенцоллерн не растерялся и поступил как Владимир Ильич с не вовремя зашедшими на обыск жандармами - отвлек их веселым разговором. Пока все представлялись и накрывали стол, в замок прибыли прусские войска и хозяева обернулись военнопленными.
"Bon soir, месье, Вы верно меня не ожидали? Нет ли здесь и для нас местечка?"
На иллюстрации вы видите форсированный марш истрепавшегося в походах королевского войска, спешащего из Моравии в Бранденбург.
"Мои люди выглядят как черти, но они кусаются".
А это развалины Кюстрина - история его разрушения весьма примечательна: русские утверждали, что застали гарнизон крепости врасплох прямо на улицах и потому вынуждены были атаковать город, хотя это совершенно не объясняет того, зачем их артиллерия начала обстреливать жилые кварталы зажигательными снарядами. Архенгольц пишет, -
Казалось, русские не столько думали о завоевании, сколько о разорении, так как один лишь город подвергся столь варварскому бомбардированию, а крепость осталась нетронутой; только через два дня начали ее обстреливать. Комендант, полковник Шак, лишь на четвертый день получил требование о сдаче, потому что русскому главнокомандующему вдруг заблагорассудилось поступать согласно обычаям культурных народов; но и это требование обличало варвара: Фермор грозил штурмом и избиением всего гарнизона, если крепость тотчас же не сдастся. Комендант ответил: "От города остались лишь груды развалин, магазины сожжены, но крепость еще в хорошем состоянии, а гарнизон не пострадал. Поэтому я буду защищаться до последнего человека".
Шотландский генерал Фермор, командовавший русской армией "отвечает" на это своей реляцией в Санкт-Петербург, -
...благословением Божиим такой успех возымел, что от четвертой бомбы в городе пожар учинился, который бросанием других бомб и каленых ядер в четверть часа так распространился, что от великого жара и на городском валу устоять не могли, ибо в пятом часу пополудни из города совсем стрелять перестали, и так до вечера и чрез ночь все дома, кирки и магазины огнем пожерты и в пепел обращены. Какой же с неприятельской стороны урон был, того заподлинно ведать нельзя; только думать надобно, что оный гораздо велик был по воплю, который в городе стоял.
Очевидно, все это было частью стратегии разорения вражеских земель, столь отличавшейся от "мирного завоевания" Восточной Пруссии (Россия, как известно, вступила в Семилетнюю войну чтобы отбиться от "захватчивого Фридриха") - того самого, о котором его участник с российской стороны позднее вспоминал следующим образом, -
...пастора Гофмана в Шарейкене измучили они до полусмерти, допытываясь денег, хотя он им давно уже все, что имел из пожитков своих, отдал, и так далее. Таковые поступки наших казаков и калмыков по истине приносили нам мало чести, ибо все европейские народы, услышав о таковых варварствах, стали и обо всей нашей армии думать, что она таковая же.
С той поры про русскую армию стали лгать, что она умеет лишь сжигать города, а не брать их, или что "войска наши, при вшествии своем, и в сей раз, в пределы прусские, производили бесчеловечные варварства и такие жестокости, какие производимы были ими в минувшем году при фельдмаршале Апраксине" - в общем, русофобия прямо как во время Ливонской войны, если не хуже, учитывая, что печать с тех пор весьма распространилась.
Не удивительно, что король, в пути узнавший о том что вдова капитана фон Вирха - тот самый объект платонического романа его молодости - была убита казаками, а дом ее, где он так любил гостить - сожжен, в сердцах бросил о приведенных его гусарами казаках: "Вот видите, с какой сволочью мне приходится сражаться". Его войско, встречавшее на пути толпы беженцев, тоже преисполнилось ненависти, столь нехарактерной для европейских войн того времени: "Отец! Не беспокойся, мы порубим всех этих негодяев! Никому не будет пощады! Никому!"
На иллюстрации король обращается к уцелевшим жителям еще недавно благоустроенного германского города: "Дети, я не мог прийти ранее, иначе этого бы не произошло. Потерпите, я все отстрою".
Вновь и вновь Фридриху приходилось рисковать, атакуя превосходящего в численности врага (в данном случае 44 тысячи против 37) - и с самого начала боя он оказался в тяжелом положении. Совершавшая обходной маневр пехота левого фланга по ошибке вышла прямо на русские позиции и подверглась сперва жесточайшему артиллерийскому обстрелу, а затем и массированной кавалерийской атаке. О действиях же своего правого фланга Фридрих высказался очень жестко: "Бежали, как старые бляди".
К счастью, кирасиры Зейдлица "дрались как черти", вновь и вновь бросаясь в бой - они не только выиграли время для своей пехоты, но и сражение в целом. Цифры дают представление об упорстве этой битвы: 22 тысячи убитых или плененных русских и почти 13 тысяч немцев, треть из которых погибла.
На иллюстрации король говорит британскому послу, показывая на генерала: "Без него нам пришлось бы туго (мы выглядели бы не лучшим образом)".
---
Пост разумеется не поместился в рамочку, но у нас есть дрим, а потому - прошу по ссылке.
Где запрещают писать о предметах внутреннего управления
и их недостатках, там умышленно хотят быть слепыми.
Конечно, я восхищаюсь этим человеком - как же иначе? Не только потому что он был великим полководцем - их не так уж мало в истории; не только потому что он был просвещенным монархом - их было куда меньше чем полководцев, но все же; и далеко не только потому что он был замечательным человеком - были люди... а впрочем, нет, вот тут мы остановимся. Он являлся им более чем кто бы то ни было в этой истории, изучать которую без немцев стало бы еще более удручающим делом.
Фридрих II Великий вызывает у меня восхищение силой воли, остротой ума и той способностью к самоиронии, что присуща лишь по-настоящему выдающимся людям. Вспомните самых омерзительных тиранов в истории - что отсутствовало в каждом из них в первую очередь (ну, кроме той многократно осмеянной доброты души, которую-де правителю и иметь не стоит)? Самоирония. Это, конечно, лишь симптом, а не сама болезнь, но симптом безошибочный, стопроцентный.
Легко быть веселым когда ты молод, окружен друзьями, овеян славой знаменитого полководца, "философа на троне", музыканта и даже поэта (впрочем, не слишком хорошего, но пусть сперва Георг или Людовик покажут свои вирши!). Вот Фридрих пишет послание английскому королю, своему тогдашнему политическому противнику - оно многословно, полно мелких подробностей первой Силезской кампании, а в самом конце: "Забыл сказать, что заключил оборонительный союз с Россией!" Даже сейчас можно легко представить себе улыбку, с которой король заканчивал это письмо.
Но вот подступила старость - одолевают болезни, ушли старые друзья и даже верный Цитен совсем одряхлел. Слуги втихомолку называют его "Ворчливый медведь". Он может накричать на садовников или кучера... впрочем, последний тоже не останется в долгу и опрокинув карету меланхолично ответит заругавшемуся монарху: "Ну что же, со всяким бывает - ведь и вам доводилось проигрывать сражения". Если это и апокриф, то очень характерный - такие вещи не появляются на пустом месте.
Незадолго до смерти Фридрих скажет своему младшему брату Генриху, только что вернувшемуся из Франции: "Какая незадача - поменять Париж на Потсдам, где ты найдешь лишь выжившего из ума старика, который уже выслал вперед часть тяжелого багажа". Это было несправедливостью по отношению к самому себе, но еще раз свидетельствует о том, что Гогенцоллерн оставался cобой до последнего дня. "Говорят что короли - подобие Бога. Я смотрюсь в зеркало и думаю: тем хуже для Него!"
Это сложно, это очень сложно, ведь наш характер во многом следствие нашего здоровья. Взять хотя бы пример Екатерины II, почти полностью утратившей под старость способность объективно оценивать себя со стороны - а ведь это была замечательнейшая женщина пусть и не человек своего времени...
Однако, для подлинного величия недостаточно быть всего лишь остроумным человеком и никогда бы король не стал тем самым "Старым Фрицем", окажись он просто мастером каламбуров, внимающим лицемерным похвалам придворных. Тут мы переходим к той самой силе воли, столь восхищающей меня в короле и, по моему убеждению, дающей надежду всякому. Фридрих сумел усмирить своих демонов, подчинить их: обладая в своем шкафу даже не скелетом, а целым анатомическим театром, он редко пугал им окружающих.
Этот пример, когда из "молодой дрянцы", вырастает труженик, работавший на протяжении всей своей жизни с точностью хороших часов - и при этом сохраняя "подвижность души" - этот пример по-настоящему вдохновляющ. И потому Фридрих-полководец отступает перед Фридрихом-монархом, а оба они снимают треуголку перед Фридрихом-человеком. Только отдавая себе отчет в слабостях этой великой личности можно оценить ее в полной мере.
Если уж короля получилось стать "героем", то и вы сможете. Хотя бы чуть-чуть: как говорится, если не можешь облить шампанским "черного гусара", то хотя бы плесни пивом в польского шляхтича.
Теперь непосредственно к посту: сборник исторических анекдотов о Фридрихе, вышедший в 1895 г., обладает одним ярко-выраженным достоинством и двумя крупными недостатками. Его положительная сторона очевидна - Рёхлинга и Кнотеля представлять не надо и эти иллюстрации и в самом деле великолепны. Недостатки же заключаются в том, что все это во-первых, не более чем набор анекдотов, а во-вторых, анекдотов не всегда одинаково интересных.
Хорошо знакомые с биографией короля без труда поймут к какому именно эпизоду его жизни относится та или иная иллюстрация, но люди не слишком интересовавшиеся его историей - все это без сомнения подонки, если не просто скоты - будут только раскрывать рты и скорей всего от зевоты. Мерзавцы, зачем вы вообще тогда живете?
Общей же картины жизни Фридриха по этому сборнику составить нельзя - это не более чем гарнир к блюду, да простится мне эта гастрономическая аналогия. Именно поэтому с превеликой печалью мне пришлось отказаться от первоначального (и уже более чем наполовину исполненного) замысла снабдить каждую иллюстрацию пространным комментарием и ограничиться самыми кратким пояснениями.
Тем не менее, убежден в том, что эти иллюстрации доставят огромное удовольствие каждому. То бишь, я даже теоретически не могу представить себе существо, которому они не понравятся - это наверняка кто-то гадкий, склизкий и с тентаклями, быть может даже рэпер.
Будущий великий монарх и полководец, а пока что ребенок в платье с армейскими обшлагами, играет в барабан назло для своей любимой старшей сестры Вильгемины. Тут ему четыре годика, а ей - все семь. В коляске - кукла германского производства.
Король с детства отличался пристрастием к музыке, но так как флейты у него еще не было, то он без устали выбивал дробь на барабане. В описываемой сцене сестрица просит его заткнуться и свалить поиграть с куклами, но Фриц неумолим: умело барабанить ему-де важнее чем игры и цветочки.
Анекдот этот известен не только потому, что романтически настроенные исследователи постарались уже в детстве великого полководца найти приметы будущих побед, но еще и потому, что при произнесении исторической фразы маленького кронпринца в комнате находилась королева, которая и передала королю (и всем нам) сказанное Фридрихом.
Между тем София Доротея отличалась некоторой... ммм... в общем, галантная ганноверская принцесса могла и несколько расцветить случившееся для своего простоватого прусского супруга. А король и барабан... ну, детство не всегда выдает наши дремлющие таланта - например Муссолини до трех лет вообще не разговаривал, зато потом так разошелся, что... однако, продолжим.
А это знаменитая "Табачная коллегия" Фридриха Вильгельма I - место, где король мог отдохнуть от государственных забот, то бишь хоть на несколько часов побыть в роли прусского полковника, безыскусного вояки в кругу таких же "честных солдат". Развлечение было по-немецки простым: много курили, пили пиво, пели песни, а в девять все расходились по домам, ибо утром на работу. Нет, серьезно, я не шучу.
На иллюстрации мы видим как Фридрих и его брат Генрих пришли пожелать отцу спокойной ночи. Тут все очень мило, но пройдет совсем немного лет и юный кронпринц напишет о посиделках короля полные ядовитой насмешки стихи, -
Я улизнул из tabagie,
Иначе был бы я задушен.
Там говорят лишь о войне,
Их споры мозг и сердце сушат.
Но я навеки пацифист,
Как голубь, перед миром чист.
Сбежав, на пир помчался я,
Чихая от табачных трубок,
И я пришел сюда, друзья,
За королеву выпить кубок.
Знаменитая сцена раздачи брецелей и хлебов в Тангермюнде, во время регулярного летнего отдыха Гогенцоллернов в Ганновере, у родственников королевы (так дешевле, вы понимаете). София Доротея, женщина с большим сердцем, приучила Фридриха тратить часть собранных к лету карманных денег на подарки беднякам, о чем он не без удовольствия вспоминал и годы спустя. В известном смысле, он занимался этим до последнего дня, хотя в Ганновере после того как ему исполнилось двенадцать уже не появлялся.
Король идет! Надо срочно прятать флейту, ибо к этому времени отношения между отцом и нашим героем совершенно разладились. Очень прямолинейный (говоря мягко), Фридрих Вильгельм искренне не понимал, почему его сын и наследник предпочитает заниматься всякими "французскими пустяками", вместо того чтобы играть в солдатики - сперва игрушечные, а затем и настоящие. Не хотел Фридрих и вникать в детали управления страной, что тоже было невыносимо для короля, величайшего государственного трудяги своего столетия.
Фридрих Вильгельм - натура простая, - не мог совладать с сыном, легко переигрывавшем его на поле язвительности, но зато мог отдаться чувствам и запросто разбить флейту о стену. Но не будем слишком пристрастны - это потом станет ясно (в том числе и старому королю), что Фридрих вовсе не так уж однозначен, а тогда его отец имел серьезные основания быть недовольным. В 1728 г. он пишет полное скрытой боли письмо, -
Ты своенравный и злой мальчишка, не любящий своего отца. Ведь когда отца любят, выполняют его приказы. Причем не только когда он рядом, но и когда он тебя не видит. Кроме того, ты знаешь: я терпеть не могу неженок, не умеющих ездить верхом и стрелять, не курящих табак, неряшливых в одежде и носящих дурацкие прически. Я говорил об этом тысячу раз, но все напрасно, и без всяких улучшений.
Наконец, ты грубый и чванный, не разговариваешь с людьми, не принадлежащими ко двору, ты не хочешь быть простым и общительным, корчишь дурацкие рожи и ни во что не ставишь мою волю, пока тебя не подчинят ей силой. Сначала возьмись за ум, а потом проси любви и радостей для себя.
Какой родитель не подпишется под этим?
На рисунке рядом с кронпринцем изображен молодой Кванц, тот самый, что учил Фридриха музыке и был в этом по-немецки безапелляционен: кронпринц ты или король, но Кванц не допустит фальши! Впрочем, и у грозного композитора была ахиллесова пята : "Известен ли вам самый страшный зверь Пруссии?" - спросил как-то Бах, и тут же ответил на собственный вопрос: "Самый страшный зверь в Пруссии собачка госпожи Кванц - она так страшна, что даже госпожа Кванц ее боится, а госпожи Кванц боится господин Кванц, которого, в свою очередь, боится величайший монарх Европы, Фридрих Великий".
Как известно, все это закончилось все большим скандалом: в 1730 году кронпринц пытался бежать в Англию, что было воспринято его отцом как дезертирство прусского офицера. Фридриха арестовали, его приятеля и соучастника лейтенанта фон Катте казнили, заставив бедного юношу наблюдать за исполнением приговора из окна своей темницы. История печальная, но король действовал, как сейчас говорят, в рамках правового поля (пусть и абсолютистского), -
Относительно лейтенанта фон Катте, его преступления и вынесенного по этому делу приговора военного трибунала: Его Королевское Величество не привык настаивать на самых суровых карах, но, напротив, всегда старался по возможности смягчить их. Однако этот Катте - офицер, состоявший на службе не просто в моей армии, а в жандармском полку. А поскольку армейские офицеры должны быть мне верны, такой верности тем более следует ожидать от офицеров полка, предназначенного для охраны лично Его Королевское Величества и Его Королевского дома.
Но Катте вступил в заговор с будущим королем и готовил побег вместе с иностранными министрами и послами, в то время как он не только не должен был так поступать, но, напротив, был обязан доложить о покушении на заговор Его Королевское Величество и господину генерал-фельдмаршалу фон Нацмеру. Поэтому Его Королевское Величество не видит причин, по которым военный трибунал не приговорил его к смерти.
Его Королевское Величество никогда не поступит таким образом с офицером или чиновником, оставшимся верным своей присяге и долгу. Но если подобные вещи произошли однажды, они могут повториться. И все преступники отныне смогли бы ссылаться на то, как поступили с Катте и как легко он отделался, а потому требовать такого же отношения к себе.
В своей юности Его Королевское Величество тоже прошел школу и выучил латинскую пословицу: „Fiat justitia et pereat mundus“. Итак, настоящим Его Королевское Величество изъявляет свое основанное на законе решение: хотя за подготовку преступления против Его Величества Катте заслужил, согласно законам, растерзание раскаленными клещами, но, уважая семью Катте, его должно лишить жизни с помощью меча.
Военный трибунал, зачитывая Катте приговор, должен ему сообщить, что Его Королевское Величество весьма опечален. Однако будет лучше, если умрет он, чем если бы из мира ушло правосудие.
Несчастный кронпринц ожидает решения военного суда: прусские солдаты заключали контракт на семь лет - их не тащили в армию в цепях, как русских, и не ловили при помощи дубинок, как матросов в Англии, не забивали палками и не драли "кошками", - но наказание за дезертирство было веьсма суровым.
Знаменитая сценка - генерал фон Будденброк кричит в лицо королю: "Если Ваше Величество так жаждет крови, то пролейте мою, но крови Бухарина кронпринца Вы не получите пока я жив!" Его поддержали и остальные, хотя в действительности дело скорей всего происходило на заседании "Табачной коллегии", когда разгорячившийся Фридрих Вильгельм в который раз принялся нещадно ругать "дезертира Фрица".
Двенадцатью годами ранее русский царь Петр вызвал своих гвардейских офицеров и приказал им "по-тихому" удавить царевича Алексея, прежде того заставив все высшее руководство России осудить его на смерть. Кажется, единственным кто попытался... нет, не поспорить, конечно, но улизнуть от этого дела, был фельдмаршал Шереметьев, то ли действительно захворавший, то ли не пожелавший ехать на судилище: негодуя на этот "протест", столь нехарактерный для мира рабов-холопов, мстительный царь так застращал заслуженного полководца своими полугрозами в письмах, что тот вскоре умер - как раз накануне приезда гвардейцев, получивших приказ Петр доставить беднягу в столицу в любом виде... В общем, два мира - два Шапиро царевича.
В конце концов король - человек болезненно вспыльчивый, но отходчивый и не злопамятный - умерил свой гнев. Фрейлина королевы прокричала ему в лицо о примере "проклятого Петра" и Фридрих Вильгельм бросил кронпринца в яму "на сельское хозяйство": больше года тот провел в Кюстрине, изучая местное самоуправление, заседая в ландколлегии (без права голоса, конечно) и занимаясь другими полезными делами.
Фридрих наконец-то начал держать язык за зубами и лицемерить и даже завел платонический роман. Он на самом деле многому научился за эти месяцы и сумел даже отдать должное государственной мудрости своего отца, свидетельством которой были проложенные дороги, осушенные болота, новые города и деревни. В конце концов король простил непутевого наследника - ему вернули мундир и восстановили в правах.
На картинке мы видим как Фридрих тычет тростью в бранденбургского вола, постигая премудрости экономической жизни страны.
Для кронпринца наступили более счастливые времена: король, для которого вся эта история тоже стала чудовищным потрясением, отчасти смирился с привычками сына и уже не требовал от того придерживаться всех "прусских добродетелей" сразу. Фридриха женили (и крайне неудачно), он получил собственный дом и полк, муштрой которого прилежно занялся - к немалой радости короля. Фридрих Вильгельм и молодой "старый Фриц" даже съездили на войну, в 1736 г. явившись с прусским контингентом в имперскую армию старенького Евгения Савойского. Ничего особенного, но все же лучше чем флейты бить, в самом деле.
И вот, старый король умер, а новый вступает на престол и в войну за Австрийское наследство. Помните, в ремейке "Фанфана-тюльпана" от 2003 г. французский король пытается разобраться в чем там собственно дело и кто с кем (и из-за чего воюет)? Уж я-то знаю, но рассказывать сейчас не буду, нам еще до 1786 г. пешком идти.
Итак, Фридрих с армией пересекает границу Силезии, а мы наблюдаем экранизацию, виноват - иллюстрацию еще одного анекдота: прямо на границе король встретил двух протестантских пасторов из Глогау, попросивших его не штурмовать их город на том участке, где стояла их церковь. Исторические слова при этом были сказаны следующие: "Вы первые силезцы, просящие меня о милости, желание ваше будет исполнено".
Еще одна сценка из первого военного похода короля: бургомистр Грюненберга отвечает прусскому офицеру, что ключи от города он отдать, конечно, не имеет права, но и помешать их забрать не в силах. Дескать дерзайте, молодой человек.
После того, как армия вошла в город, фельдмаршал фон Шверин позвал находчивого бургомистра забрать их обратно, но тот вновь отказался: не я-де отдавал, не мне и забирать. История дошла до короля, который вообще любил веселую шутку - с барабанным боем и почетным караулом ключи были торжественно возвращены на прежнее место.
Король в столице Силезии. В своей неподражаемой манере писал он тогда другу в Берлин: "Мой добрый, мягкий, миролюбивый, гуманный мсье Жордан, я объявляю Вашей светлости, что Силезия завоевана!"
Фридрих ошибался - даже несмотря на войну с французами Мария Терезия была не из тех, кто легко отступается.
Свое первое сражение один из величайших полководцев в истории чуть было не проиграл самым позорным образом - битва при Мольвице началась с бегства прусской кавалерии, не выдержавшей боя с австрийской конницей. Король, до того отправлявший в Берлин реляции о маленькой веселой кампании без жертв, был близок к панике: война оказалась серьезным делом, куда более сложным чем переписка с Вольтером.
Растерявшись, он послушался фон Шверина и с небольшим отрядом покинул поле боя - якобы охранять мост для возможного отступления прусской армии. На деле, фельдмаршал просто спасал своего монарха от позорного плена. К счастью, пока Фридрих волновался в тылу, его войско выиграло сражение без кавалерии и короля.
"Наша пехота не уступает римлянам, а офицеры подобны античным героям!"
На иллюстрации король вступает в права герцога Силезии: фон Шверин впопыхах забыл принести герцогский меч и Фридрих воспользовался своей шпагой. А от традиционной бочки золота новоиспеченный правитель отказался: оставьте ее себе, дорогие силезцы, вместе с прусским порядком и веротерпимостью.
Еще одна сценка-анекдот из той войны: в одиночку выехав на разведку, король некстати встретил вражеских гусар и прячется от них под мостом, закрывая рукой пасть любимой итальянской суке.
К этому времени Фридрих уже стал опытным военным: от самонадеянного дилетанта, выступившего на войну в 1740 г., не осталось и следа. В кампании 1745 г. знаменитый австрийский фельдмаршал Траун одними маневрами вынудил его отступать и впоследствии Фридрих не уставал благодарить своего врага "за науку". Король вообще всегда с уважением относился к достойным противникам, редко отдаваясь обыкновенной для полководцев ревности к военным талантам соперников.
На картинке мы видим байрейтских драгун, отличившихся в битве при Гогенфридберге - они взяли 66 знамен австрийской армии, пять орудий и несколько тысяч пленных. Сам король после этой победы получил приятную прибавку к имени - "Великий".
"Земной шар не так крепко покоится на плечах Атласа, как Пруссия на своей армии". Звучит выспренно, но королю требовалось пугать агрессивных соседей - и войско действительно было лучшей гарантией безопасности страны, ведь Лиги Наций ООН тогда еще не существовало.
"Старый Дессау", ветеран еще Испанской войны, обращается с просьбой к высшим силам: "Господи, яви милость ко мне сегодня, но если нет, то помоги хотя бы этим пройдохам, а неприятелям не помогай!"
Интересно, что фюрст Леопольд - вероятно не зная этого - повторил историю 1664 года, когда генерал фон Шпорк, участвующий в очередной войне Священной Римской империи с османами, произнес не менее своеобразную молитву перед началом битвы при Сентготтхарде: "О, всемогущий генералиссимус всех небесных сил! Если Ты и не придешь к нам, Твоим детям во Христе, на помощь, то хоть не помогай этим турецким собакам, и увидишь, что Тебе в этом не придется раскаяться!"
Сработало в обоих случаях.
Король и Вольтер в Сан Суси - скромном дворце прусского короля. Видите эти стекла? Там он пил свой кофе, наслаждаясь видом геометрически безупречного парка.
Что же до француза... его легко осуждать, но надо же и помнить о том, что великому писателю всю жизнь приходилось угождать сильным мира сего - часто ничтожествам, вроде Людовика XV, или видевшим в нем лишь рупор собственной пропаганды, вроде Екатерины II, и только прусский король дружил с Вольтером "просто так". Увы, не выдержавший немецкого порядка француз уехал с громким скандалом, опустившись до грязных сплетен в адрес короля. И все же, впоследствии Фридрих простил его и хорошо, что они помирились - двое тяжелых, но талантливых людей.
Принц Генрих - меланхоличный брат Фридриха - спешивается и лично ведет солдат в атаку, приказывая не боятся воды и смело ударять в штыки. Кровавое сражение под Прагой - первая большая битва Семилетней войны.
"Дети, за мной! Среди вас нет ни одного, кто бы не был как минимум на голову выше меня! Оружие и патронташи повыше и вперед!"
Гибель фон Шверина в том же бою - увидев, что пехота дрогнула под огнем врага, семидесятилетний фельдмаршал схватил знамя и увлек было солдат за собой, но был сражен картечью. Идеальная смерть - упасть с лихого коня, быть накрытым знаменем и войти в пантеон великих героев. Фридрих очень сожалел, что Шверин не дожил до Росбаха - лихая победа над галлами доставила бы его германскому сердцу особенное удовольствие, говорил король.
Колин - первое поражение Фридриха. Отчаявшись, король попытался собрать добровольцев для еще одной атаки, но...
"Сир! Вы хотите брать батарею в одиночку?"
В этом же бою король закричал, обращаясь к своим пехотинцам: "Парни, вы что собрались жить вечно?!" Фраза вошла в историю, но в сборник почему-то не попала, как и ответ - возможно придуманный задним числом - "Послушай, Фриц, кажется за эти деньги мы делаем достаточно!"
"Попейте водички, Ваше Величество, пусть эта битва останется в прошлом. Даже Мария Терезия может однажды выиграть сражение; из-за этого черт нас не возьмет. Главное, что Вы живы. И Бог есть, под ним и живем, он и принесет нам победу".
Еще один известный анекдот Семилетней войны, рассказать который я с удовольствием предоставляю ее участнику и историку, прусскому офицеру фон Архенгольцу, -
Армия его, ослабленная многими битвами, состояла всего из 22 000 человек; неприятель же располагал армией в 60 000 человек, которая уже в середине сентября видела пример прусской деятельности, испытав ее на ceбе при Готе. Весь французский генералитет, с фельдмаршалом Субизом во главе, и 8000 человек, избрал этот город местом отдохновения после военных трудов. На герцогском дворе собралась вся знать, а во дворце делались грандиозные приготовления для надлежащего угощения знатных воинов-гостей. Было как раз обеденное время, столы были накрыты, и французы обнаруживали прекрасный аппетит, когда прусский генерал Зейдлиц явился под стенами Готы с 1500 всадников. 8000 французов и не думали сопротивляться; они бежали из города, покинув дымящиеся блюда и блестящие десертные столы. Зейдлиц не мог преследовать врага, так как войска его были сильно утомлены; он сел со своими офицерами за герцогский стол. Это было необыкновенное, единственное в своем роде событие, когда большой придворный обед, начатый военными вождями одной партии, окончен был предводителями враждебного войска. Лишь нескольких французских солдат удалось взять в плен; зато камердинеров, лакеев, поваров, парикмахеров, куртизанок, полковых патеров и комедиантов, неразлучных с французской армией, оказалось множество. Багаж многих генералов тоже достался пруссакам; они нашли там целые сундуки благовонных жидкостей и помад, множество пудермантелей, париков, зонтов, шлафроков и попугаев. Эту туалетную добычу Зейдлиц отдал своим гусарам, а щеголеватых воинов отослал назад без выкупа.
Впрочем, генерал был известный модник и я подозреваю, что гусарам досталось далеко не все.
Представитель Бранденбургского курфюршества в рейхстаге барон фон Плото отказывается принимать повестку у имперского нотариуса. Суть ситуации в том, что в качестве прусского короля Фридрих был Империи не подвластен, но зато в качестве бранденбургского курфюрста - очень даже. Тем более, что Прусское королевство де-факто и было курфюршеством, восточно-прусские владения которого служили для Берлина лишь юридическим оправданием громкого титула.
Выбросив трубку, генерал фон Зейдлиц - прекрасный полководец и человек - подает сигнал своей коннице начинать битву при Росбахе. Скоро от французской армии ничего не останется и как сказал Вольтер: "Теперь он добился всего, к чему стремился: понравился французам, осмеял их и поколотил их же".
Знаменитое обращение Фридриха к своим генералам накануне Лейтенской битвы. Завершая короткую и энергичную речь, переделанную современниками и потомками в пафосной словоизлияние, король сказал очень просто, -
Удачи, господа. Скоро мы разобьем неприятеля или больше никогда не увидим друг друга.
- Доброе утро, гвардейцы.
- Вам того же, Ваше Величество.
- Как настроение?
- Чертовски холодно!
- Терпение, парни! Скоро будет жарко!
Если Росбах был скорее веселой стычкой (разумеется, по вине быстро разбежавшихся французов), то Лейтен - это настоящая битва, ибо сражались лучшие солдаты своего времени: имперское войско Габсбургов и прусская армия Фридриха Великого.
"Потсдамский вахтпарад" в данном случае шутка с двойным дном и отсылка, как сейчас говорят: не имея достоверных известий об исходе Росбахской битвы, австрийское командование полагало, что прусский король идет в Силезию с небольшой армией, почти отрядом - отсюда и шутки о вахтпараде.
А песни довольно одной.
Еще одна - и пожалуй одна из самых забавных - сценок из биографии великого короля: битва выиграна, только пленными имперцы потеряли двадцать тысяч человек (и к ним скоро присоединится восемнадцатитысячный гарнизон Бреслау), но вокруг еще царит суматоха и когда Фридрих в сопровождении нескольких адъютантов попытался найти ночлег в одном из близлежащих замков, то внезапно обнаружил там австрийцев, искавших того же (и спасения от цитеновских гусар, конечно же). В общем-то, короля могли схватить, связать, положить на коня и ускакать прямо в Вену, сделав Марии Терезии роскошный подгон подарок, но наш Гогенцоллерн не растерялся и поступил как Владимир Ильич с не вовремя зашедшими на обыск жандармами - отвлек их веселым разговором. Пока все представлялись и накрывали стол, в замок прибыли прусские войска и хозяева обернулись военнопленными.
"Bon soir, месье, Вы верно меня не ожидали? Нет ли здесь и для нас местечка?"
На иллюстрации вы видите форсированный марш истрепавшегося в походах королевского войска, спешащего из Моравии в Бранденбург.
"Мои люди выглядят как черти, но они кусаются".
А это развалины Кюстрина - история его разрушения весьма примечательна: русские утверждали, что застали гарнизон крепости врасплох прямо на улицах и потому вынуждены были атаковать город, хотя это совершенно не объясняет того, зачем их артиллерия начала обстреливать жилые кварталы зажигательными снарядами. Архенгольц пишет, -
Казалось, русские не столько думали о завоевании, сколько о разорении, так как один лишь город подвергся столь варварскому бомбардированию, а крепость осталась нетронутой; только через два дня начали ее обстреливать. Комендант, полковник Шак, лишь на четвертый день получил требование о сдаче, потому что русскому главнокомандующему вдруг заблагорассудилось поступать согласно обычаям культурных народов; но и это требование обличало варвара: Фермор грозил штурмом и избиением всего гарнизона, если крепость тотчас же не сдастся. Комендант ответил: "От города остались лишь груды развалин, магазины сожжены, но крепость еще в хорошем состоянии, а гарнизон не пострадал. Поэтому я буду защищаться до последнего человека".
Шотландский генерал Фермор, командовавший русской армией "отвечает" на это своей реляцией в Санкт-Петербург, -
...благословением Божиим такой успех возымел, что от четвертой бомбы в городе пожар учинился, который бросанием других бомб и каленых ядер в четверть часа так распространился, что от великого жара и на городском валу устоять не могли, ибо в пятом часу пополудни из города совсем стрелять перестали, и так до вечера и чрез ночь все дома, кирки и магазины огнем пожерты и в пепел обращены. Какой же с неприятельской стороны урон был, того заподлинно ведать нельзя; только думать надобно, что оный гораздо велик был по воплю, который в городе стоял.
Очевидно, все это было частью стратегии разорения вражеских земель, столь отличавшейся от "мирного завоевания" Восточной Пруссии (Россия, как известно, вступила в Семилетнюю войну чтобы отбиться от "захватчивого Фридриха") - того самого, о котором его участник с российской стороны позднее вспоминал следующим образом, -
...пастора Гофмана в Шарейкене измучили они до полусмерти, допытываясь денег, хотя он им давно уже все, что имел из пожитков своих, отдал, и так далее. Таковые поступки наших казаков и калмыков по истине приносили нам мало чести, ибо все европейские народы, услышав о таковых варварствах, стали и обо всей нашей армии думать, что она таковая же.
С той поры про русскую армию стали лгать, что она умеет лишь сжигать города, а не брать их, или что "войска наши, при вшествии своем, и в сей раз, в пределы прусские, производили бесчеловечные варварства и такие жестокости, какие производимы были ими в минувшем году при фельдмаршале Апраксине" - в общем, русофобия прямо как во время Ливонской войны, если не хуже, учитывая, что печать с тех пор весьма распространилась.
Не удивительно, что король, в пути узнавший о том что вдова капитана фон Вирха - тот самый объект платонического романа его молодости - была убита казаками, а дом ее, где он так любил гостить - сожжен, в сердцах бросил о приведенных его гусарами казаках: "Вот видите, с какой сволочью мне приходится сражаться". Его войско, встречавшее на пути толпы беженцев, тоже преисполнилось ненависти, столь нехарактерной для европейских войн того времени: "Отец! Не беспокойся, мы порубим всех этих негодяев! Никому не будет пощады! Никому!"
На иллюстрации король обращается к уцелевшим жителям еще недавно благоустроенного германского города: "Дети, я не мог прийти ранее, иначе этого бы не произошло. Потерпите, я все отстрою".
Вновь и вновь Фридриху приходилось рисковать, атакуя превосходящего в численности врага (в данном случае 44 тысячи против 37) - и с самого начала боя он оказался в тяжелом положении. Совершавшая обходной маневр пехота левого фланга по ошибке вышла прямо на русские позиции и подверглась сперва жесточайшему артиллерийскому обстрелу, а затем и массированной кавалерийской атаке. О действиях же своего правого фланга Фридрих высказался очень жестко: "Бежали, как старые бляди".
К счастью, кирасиры Зейдлица "дрались как черти", вновь и вновь бросаясь в бой - они не только выиграли время для своей пехоты, но и сражение в целом. Цифры дают представление об упорстве этой битвы: 22 тысячи убитых или плененных русских и почти 13 тысяч немцев, треть из которых погибла.
На иллюстрации король говорит британскому послу, показывая на генерала: "Без него нам пришлось бы туго (мы выглядели бы не лучшим образом)".
---
Пост разумеется не поместился в рамочку, но у нас есть дрим, а потому - прошу по ссылке.