довлатов 3
Затем наступили тревожные времена. Друзья моих родителей стали
неожиданно исчезать.
Мать проклинала Сталина. Отец рассуждал по-другому. Ведь исчезали самые
заурядные люди. И в каждом помимо достоинств были существенные недостатки. В
каждом, если хорошо подумать, было нечто отрицательное. Нечто такое, что
давало возможность примириться с утратой.
Когда забрали жившего ниже этажом хормейстера Лялина, отец припомнил,
что Лялин был антисемитом. Когда арестовали филолога Рогинского, то
выяснилось, что Рогинский - пил. Конферансье Зацепин нетактично обращался с
женщинами. Гример Сидельников вообще предпочитал мужчин. А кинодраматург
Шапиро, будучи евреем, держался с невероятным апломбом.
То есть совершалась драма, порок в которой был наказан.
Затем арестовали деда - просто так. Для отца это было полной
неожиданностью. Поскольку дед был явно хорошим человеком.
Разумеется, у деда были слабости, но мало. Притом сугубо личного
характера. Он много ел...
Драма перерастала в трагедию. Мой отец растерялся. Он понял, что смерть
бродит где-то неподалеку. Что центральный герой находится в опасности. Как в
трагедиях Шекспира.
... Мне импонировала его снисходительность к людям. Человека, который
уволил его из театра, мать ненавидела всю жизнь. Отец же дружески выпивал с
ним через месяц...
Шли годы. Сын подрос. Вождя разоблачили. Дед был реабилитирован, как
говорится - "за отсутствием состава преступления".
Отец воспрянул духом. Ему казалось, что наступает третий,
заключительный акт жизненной драмы. И что добро наконец победит. Можно
сказать, уже победило...
...И что же дальше? Ничего особенного. Государством руководили какие-то
неясные, лишенные индивидуальности вожди. В искусстве царило мрачноватое,
бесцветное единодушие.
Людей как будто не расстреливали. И даже не связали. Вернее, сажали, но
редко. И притом за какие-то реальные действия. Или, как минимум, за
неосторожные публичные высказывания. Короче, за дело. Не то что раньше...
Тем не менее при Сталине было лучше. При Сталине издавали книжки, затем
расстреливали авторов. Сейчас писателей не расстреливают. Книжек не издают.
Еврейских театров не закрывают. Их просто нет...
Наследники Сталина разочаровали моего отца. Им не хватало величия,
блеска, театральности. Мой отец готов был примириться с тиранией, но с
тиранией - восточной, красочной и диковатой.
Он убежден был, что Сталина похоронили зря. Его нельзя было хоронить
как обыкновенного смертного. Не следовало писать о его болезни, о
кровоизлиянии в мозг. Да еще публиковать какой-то неуместный анализ мочи.
Надо было заявить, что Сталин воспарил. Даже просто написать - исчез. И
все бы поверили. И продолжала бы существовать великая легенда. Чем Сталин
хуже этого малого из Назарета?!..
неожиданно исчезать.
Мать проклинала Сталина. Отец рассуждал по-другому. Ведь исчезали самые
заурядные люди. И в каждом помимо достоинств были существенные недостатки. В
каждом, если хорошо подумать, было нечто отрицательное. Нечто такое, что
давало возможность примириться с утратой.
Когда забрали жившего ниже этажом хормейстера Лялина, отец припомнил,
что Лялин был антисемитом. Когда арестовали филолога Рогинского, то
выяснилось, что Рогинский - пил. Конферансье Зацепин нетактично обращался с
женщинами. Гример Сидельников вообще предпочитал мужчин. А кинодраматург
Шапиро, будучи евреем, держался с невероятным апломбом.
То есть совершалась драма, порок в которой был наказан.
Затем арестовали деда - просто так. Для отца это было полной
неожиданностью. Поскольку дед был явно хорошим человеком.
Разумеется, у деда были слабости, но мало. Притом сугубо личного
характера. Он много ел...
Драма перерастала в трагедию. Мой отец растерялся. Он понял, что смерть
бродит где-то неподалеку. Что центральный герой находится в опасности. Как в
трагедиях Шекспира.
... Мне импонировала его снисходительность к людям. Человека, который
уволил его из театра, мать ненавидела всю жизнь. Отец же дружески выпивал с
ним через месяц...
Шли годы. Сын подрос. Вождя разоблачили. Дед был реабилитирован, как
говорится - "за отсутствием состава преступления".
Отец воспрянул духом. Ему казалось, что наступает третий,
заключительный акт жизненной драмы. И что добро наконец победит. Можно
сказать, уже победило...
...И что же дальше? Ничего особенного. Государством руководили какие-то
неясные, лишенные индивидуальности вожди. В искусстве царило мрачноватое,
бесцветное единодушие.
Людей как будто не расстреливали. И даже не связали. Вернее, сажали, но
редко. И притом за какие-то реальные действия. Или, как минимум, за
неосторожные публичные высказывания. Короче, за дело. Не то что раньше...
Тем не менее при Сталине было лучше. При Сталине издавали книжки, затем
расстреливали авторов. Сейчас писателей не расстреливают. Книжек не издают.
Еврейских театров не закрывают. Их просто нет...
Наследники Сталина разочаровали моего отца. Им не хватало величия,
блеска, театральности. Мой отец готов был примириться с тиранией, но с
тиранией - восточной, красочной и диковатой.
Он убежден был, что Сталина похоронили зря. Его нельзя было хоронить
как обыкновенного смертного. Не следовало писать о его болезни, о
кровоизлиянии в мозг. Да еще публиковать какой-то неуместный анализ мочи.
Надо было заявить, что Сталин воспарил. Даже просто написать - исчез. И
все бы поверили. И продолжала бы существовать великая легенда. Чем Сталин
хуже этого малого из Назарета?!..