из Боэция
нет ничего более присущего человеческой натуре, чем расслабляться от приятных и воодушевляться от противоположных [по характеру] мелодий. И это [действие музыки] не зависит от определенного рода занятий или возраста, но распространяется на все занятия; дети, молодые люди и старики столь естественно, в некоем неосознанном порыве отдаются музыке6, что нет совсем ни одного возраста, который бы не испытывал удовольствия от приятной песни.
[…]
По этой причине и случаются важнейшие преобразования нравов. Так, изнеженный дух наслаждается всё более нежной музыкой и от частого слушания ее сам размягчается и изнемогает. И наоборот, склонный к суровости ум либо радуется всё более возбужденной музыке, либо от всё большего возбуждения и становится суровым.
[…]
Вот почему Платон взывает к максимальной бдительности, с тем чтобы музыка неизменно оставалась благонравной. Нет хуже, говорит, нравственной пагубы в государстве, чем постепенное извращение целомудренной и умеренной музыки. Дух слушателей тотчас же станет изнемогать и постепенно угаснет, так что не останется и следов чести и праведности, если от изнеженной музыки умами овладеют какие-нибудь непристойные мысли, а от суровой музыки придут мысли воинственные и ужасные.
Для наставлений нет прямее пути к душе, чем посредством слуха. Поскольку ритмы и мелодии через слух проникают непосредственно в душу, то несомненно, что они воздействуют и на ум и обустраивают его в соответствии с тем, каковы они сами. Это как раз и наблюдается у [разных] народов: более дикие наслаждаются суровой музыкой гетов, а более культурные - уравновешенной. Впрочем, такое в наше время почти не встречается. Поскольку род людской [ныне] распущен и изнежен, весь он пленяется публичной и театральной музыкой.
Достойной и скромной музыка была до тех пор, пока ее производили более простыми средствами. Когда же ей придали пестроту и сложность, она утратила серьезность и благородство и, скатившись почти до непристойности, [теперь] совершенно не похожа на свой старинный прообраз. Вот почему Платон предписывает не обучать юношей всем подряд ладам, а лучше сосредоточиться на жизненно важных и простых. Также следует обязательно помнить, что если что-то [в музыкальном сочинении] претерпело мельчайшие изменения [в худшую сторону], то поначалу эти изменения будут неощутимы, но потом они становятся значительными и благодаря слуху проникают в самую душу. Оттого-то высоконравственную, благопристойную музыку Платон и считает предметом великой заботы государства, [которое обязано следить,] чтобы музыка была скромной, простой и мужественной, а не женственной, дикой и пестрой.
[…]
Общеизвестно, сколь часто музыка обуздывала ярость, сколь чудесные преображения тела и души совершались благодаря ей. Ну кто не знает историю о том, как Пифагор, прибегнув к спондеической мелодии, утихомирил и привел в чувство пьяного молодого тавроменийца, возбужденного звучанием фригийской мелодии? [Молодой человек] обнаружил свою подружку запертой в доме соперника и, разбушевавшись, хотел поджечь дом. А в это ночное время Пифагор по своему обыкновению наблюдал за ходом звезд. Он сообразил, что [юноша] возбужден звучанием фригийской мелодиии, и несмотря на многочисленные увещевания друзей, не желает отступиться от своего преступного замысла. Тогда Пифагор велел поменять мелодию [на спондеическую] и таким образом привел душу буяна в тишайшее состояние.
[…]
Приведу вкратце еще примеры подобного рода. Терпандр и Арион Метимнейский пением излечивали лесбийцев и ионийцев от тяжелейших болезней. А Исмений Фиванский, говорят, музыкой избавлял многих беотийцев, мучимых ишиасом, от всех страданий. И еще рассказывают про Эмпедокла: когда к его гостю, потрясая мечом, ворвался некий разъяренный человек, с упреком, будто тот в чем-то [несправедливо] обвинил его отца, Эмпедокл поменял манеру пения и таким образом унял гнев молодого человека.
О том, какое значение имело музыкальное искусство в древних философских учениях, свидетельствует тот факт, что пифагорейцы, разгоняя повседневные заботы сном, пользовались определенными мелодиями, чтобы погрузиться в тихое и глубокое забытье. А пробудившись, они стряхивали сонливость и оцепенение с помощью другой музыки; разумеется, эти люди осознавали, что весь душевный и телесный организм скреплен узами музыкальной гармонии. Ибо как состояние духа зависит от состояния тела, так и сердцебиение учащается при волнениях духа. Как полагают, именно на это обстоятельство указал Демокрит врачу Гиппократу, пришедшему лечить его, взятого под стражу, в момент, когда все сограждане мнили Демокрита сумасшедшим.
Но к чему это? А к тому, что несомненно наша душа и наше тело, кажется, сложены по тем же законам числовых отношений, которыми, как покажет наше дальнейшее исследование, связываются и сочетаются слаженные мелодии. Вот почему ласковая песня услаждает слух даже младенцев, а что-нибудь звучащее грубо и резко не доставляет наслаждения от прослушивания. Разумеется, сказанное относится ко всякому возрасту и всякому полу. Хотя своими поступками люди разных возрастов и полов отличаются друг от друга, но одно - удовольствие от музыки - связывает их.
Боэций. Основы музыки. Начало VI в н.э.
(Русский перевод 2012 года)