Девочка-подросток и национальный вопрос (1940 год)
В 12 лет, с 1939 года, я начала вести дневник. Он оказался беспристрастным свидетельством того, какой я была в подростковом возрасте, о чем думала, чему радовалась, из-за чего страдала и о том, что происходило в 6-ом классе 175 школы Москвы, в которой, правда, в других классах, учились Светлана Сталина, Светлана Молотова, Сергей Микоян и и дети других руководителей страны.
А в 1975 году я написала воспоминания «6-ой класс». Я сопроводила подлинные страницы дневника 1940 года своими размышлениями взрослого человека, стараясь откровенно, без прикрас, и без самобичевания восстановить себя, 13 летнюю девочку-подросток и события того времени в школе. Захотелось взглянуть как бы со стороны на себя тогдашнюю и на свою знаменитую школу. Но при этом я не вносила никаких поправок в дневнике. Пусть я сама и то время предстанут такими, каким они виделись мне в 13 лет, за год до начала войны
Легче всего такое отстранение получалось, если писать о «девочке», с моим именем, с моей фамилией, но, как бы, не о себе самой, а просто о «девочке».
Отрывок из «6-ой класс», где речь зашла о национальном вопросе, я помещаю в свой ЖЖ, чуть -чуть подредактировав свои комментарии.
Страницы из дневника 1940 года в тексте выделены курсивом
29/IV
От мамки я узнали, что я бесштатная, и могу в комсомол поступить только с 16-ти лет. Другие в 15 лет вступают, а я не могу из-за гражданства. А я вовсе не хочу быть немкой.
Врывается тема, которой в дневнике еще не было. «А я вовсе не хочу быть немкой», - записано девочкой, кстати, не различившей гражданство и национальность, 29 апреля 1940 года. Дневник автор ведет на русском языке, но дома говорит по-немецки. О подругах думает, беседуя с ними в уме - по-русски, о матери, братишках, отце - по-немецки. Ее волнуют события в Испании и, по секрету, еще с детского сада, она мечтает поехать в Африку - объяснять неграм, что они обязательно должны подняться на борьбу против своих угнетателей. Она хочет быть военным комиссаром в Красной Армии и поэтому, хотя и родилась девчонкой, мечтает обрести характер мальчишки. Она пионерка, звеньевая, и хочет стать комсомолкой, и как можно скорее. И вот неожиданно ей разъясняют: ее вступлению в комсомол может помешать то, что родители - немецкие политэмигранты, живущие в СССР без гражданства, с «видом на жительство». Из-за этого ей только в 16 лет дадут собственное гражданство, советское, конечно, раз она этого хочет, но пока ей дорога в комсомол закрыта.
Как ее это возмущает! Из-за какой-то национальности не быть в комсомоле в 15 лет! Этого еще не хватало! Ей ведь совершенно все равно, кто она и кто другие - немка, еврейка, негр. Ей так нравится, что в СССР каждый может записать себе в паспорт любую национальность, какую только захочет - так объясняет ей мать. И девочке это по душе, потому что, по ее убеждению, людям должно быть все равно кто они по рождению. Такую позицию она в детстве вынесла из своего дома - общежития Коминтерна, где водилась с ребятами многих национальностей мира, и знала -дети всех разных национальностей похожи. А кроме того, она хорошо знала - при коммунизме наций и вовсе не будет, а она коммунист, в свои 13 лет - коммунист, и уже чувствует как при коммунизме. И ей действительно все , кто какой национальности, абсолютно все равно. Ей нужен комсомол, не национальность.
Обо всем говорили три школьные подруги - Эльга, Лена и девочка, обо всем на свете - кроме национального вопроса. Его не существовало для очень многих подростков тех лет. Они часто и вовсе не знали национальности друг друга, иногда, случалось, что не знали и собственной. В те годы один известный мне мальчик - мой будущий муж, не смог в 4-ом классе ответить на вопрос учительницы, которую заинтересовала национальность мальчика для заполнения графы в классном журнале. «Я спрошу дома у мамы», - пообещал он учительнице. Мы тогда просто очень верили и гордились, что в Советском Союзе все национальности равны, а поэтому нам было все равно, к какой принадлежать самим.
И это чувство безразличия к национальному происхождению распространялось у нас не только на ребят собственной страны, но включало и всех детей всей планеты: они тоже были своими, и их судьба даже волновала больше собственной. Ведь те дети, что из других стран, родились в стране капитализма, а мы - счастливчики, в стране социалистической, первой во всем мире! Самой первой! Ах, если бы мы могли переселить всех детей земного шара к себе, или уничтожить капитализм во всем мире! Вот это было бы здорово! Об этом мы часто мечтали. И особенно жалко было нам испанских детей, которых фашисты бомбили, а также еврейских малышей в Германии, которым фашисты устраивали погромы. А еще мы сильно переживали за негритят, которых в Америке всякие негодяи обижали за то, что у них черная кожа. Как много в мире еще глупостей! Но мы эту глупость обязательно уничтожим, в этом мы были уверены.
В 4-ом классе с нами несколько месяцев проучился сын американского певца Поля Робсона, негритенок Поль, живой, веселый, ясноглазый драчунишка, сладить с которым могла только Зигрид Шагалова - девочка еще меньшая ростом, чем Поль, но зато уже настоящий, умелый самбист. На переменах Поль и Зигрид серьезно мерились силой, а мы всем классом болели за обоих - за девчонку и за мальчишку. Поль был наш, совсем свой.
Я думаю, , детям, если их не науськивает какой-нибудь взрослый, вообще не присуще чувство национальной принадлежности, даже если цвет кожи сигналит об этом во все стороны. И именно это безразличия к собственному национальному происхождению в 30-ые и 40-ые годы взрослые в нас лелеяли, они растили поколение, мыслящее по-новому, чувствующее вне этнических предрассудков.
Интернационализм трактовался как отрицание права человека на национальное чувство.
И мои родители, немецкие коммунисты, нашедшие в СССР политическое убежище от германского фашизма, мои мать и отец, сами горячо мечтавшие вернуться на родину для искоренения фашизма и строительства там, в Германии, социализма, не вели с дочерью бесед о национальной гордости и национальной ответственности. Ответственность распространялась на все страны, и тут уже все равно - хоть ты и немец, а место твое сегодня в Испании, раз там сейчас гражданская война.
А тут какая-то неведомая сила неожиданно сужала девочке мир. И не понимая кому и зачем это нужно, она написала: «А я вовсе не хочу быть немкой».
Запись 29 апреля 1940 года попала в дневник на пару дней до того, как у девочки сложится «своя компания» из ребят 6-ого класса, заключивших « Союз о дружбе»
Современного читателя, уже в начале знакомства, привычно интересующегося национальной принадлежностью своих друзей и знакомых, я посвящу в национальный состав друзей шестиклассников - Эльга, Лена, Травка, Эрька и Рубка. Их было пятеро - две еврейки, один русский, один армянин и одна немка. Как-то так получалось, что и тогда, и потом, я всегда училась и работала в коллективах многонациональных. И разве моя жизнь исключение, а не правило?
Да, мои одноклассники были совершенно равнодушны к национальному происхождению соседа или соседки по парте. И очень этим гордились, считая такое отношение высшей формой проявления интернационализма.
А между тем через год, всего через год после того, как велись записи в этом дневнике, в августе 1941 года советских немцев за то, что они немцы, сошлют в ссылку, а трудиться они станут за колючей проволокой, под охраной НКВДэшников и немецких овчарок.
Но советские немцы были не первыми. Пока шестиклассники московской школы гордились своим равнодушием к пятой графе, государство давно не было равнодушным, и с Дальнего Востока уже были выселены советские корейцы, уже осуществлялось выселение советских финнов, литовцев…
Детям нашей школы было все равно, они не делились по национальному принципу. А государство уже делило, «невинно» подготовив откровенный геноцид специальной графой в паспорте, графой, о которой потом мог только мечтать нацист Глобке, озабоченный техникой выявления немецких евреев, при отсутствии, столь облегчившей бы дело, пятой графы в немецких паспортах.
Но московские шестиклассники об этом ничего не знали, и сохраняли интернациональную девственность.
Но вот через пятьдесят лет, в 1990 году, при взрослой встрече одноклассников, еще на пороге московской квартиры, в коридоре, не дав бывшей девочке даже снять пальто, бывшие шестиклассники хором завопят:
- И чего ты не уезжаешь в ФРГ?!
Теперь та девочка была для них в первую очередь немкой. Какой-то странной немкой, почему-то не уезжающей из СССР, хотя запросто могла бы уехать ибо немцам это было уже разрешено.