warsh ©
irek_murtazin начал писать новую книгу
"Записки арестанта" - своеобразный дневник российского политзаключённого.
Перемещение из свободы в несвободу произошло как-то буднично, не вызвав никаких чувств - ни трепета, ни волнения, ни возмущения несправедливостью, ни ненависти к тем, кто принял решение отправить меня из мира добропорядочных граждан в мир воров, убийц, мошенников, насильников. Я особо не волновался может быть еще и потому, что еще в августе знал сценарий развития событий.
Как-то в октябре в перерыве между судебными, заседаниями зашел к секретарю суда, чтобы перекинуть на флэшку протоколы уже пошедших заседаний. В тот самый момент, когда секретарь возвращала мне флэшку, в комнату вошел судья Алексей Кочемасов:
- Чего это вы тут делаете, - грозно спросил федеральный судья.
- Протокол забираю… - спокойно ответил я. - В электронном виде.
- Ну да, я разрешил, - Кочемасов был явно в хорошем расположении духа.
- Надо же сверить пьесу со сценарием, - поддел я Кочемасова.
- С каким сценарием? - Кочемасов все понял, но сделал вид, что не уловил моей иронии.
- Алексей Николаевич, вы меня удивляете. И вы, и я прекрасно знаем финальную сцену процесса. Прокурор попросит три года лишения свободы, вы дадите полтора-два.
- Вы хотите оказать на меня давление, - наигранно возмутился Кочемасов и быстро ушел в свой кабинет, не дав мне возможности хоть что-то возразить ему.
О том, что все будет именно так, как я сказал Кочемасову, мне сказал еще в августе высокопоставленный сотрудник прокуратуры Татарстана:
- Ты должен понимать, что это будет приговор не тебе. Все уже смирились, что ты «отмороженный», сломать тебя не получается. Но и отыграть назад уже поздно, точка невозврата пройдена. Остается одно: показать всем, «кто дома хозяин», чтобы другим было неповадно поднимать голову против тех, кто рулит Татарстаном и Казанью.
У меня была возможность внести коррективы в сценарий «пьесы». Надо было всего лишь покаяться, признать вину, попросить прощения у Минтимера Шаймиева. И тогда «получил» бы я тысяч 50-100 штрафа, телекомпании раструбили бы на весь мир оды гуманности и милосердию власти, которая проявила снисходительность по отношению к негодяю. Негодяй, понятное дело, должен был предстать на телекартинках с низко склоненной головой, с ручьями слез… Но, увы, позволить себе смирения я не мог.