anshar
in
warhistory
12. В Прибалтике. Зарасай. Акнисте. Биржай. Елгава. Добеле. Ауце. Третье ранение. Лето-Осень 1944 г.
(Военные воспоминания моего дедушки - генерал-лейтенанта Омельянчука Алексея Тихоновича)
Disclaimer: Воспоминания были записаны дедушкой в 1997-1998 годах на основании фронтовых заметок и не претендуют на историческую полноту и точность.
В отдельные фактах, цифрах или именах могут быть ошибки.
(Военный рисунок дедушки)
(предыдущая глава - 11. Сиротино, Шумилино, Бешенковичи, Ст. Загаце. Выход в Литву и Латвию. Апрель-Июль 1944 г.)
(Оглавление)
Мы приближались к Зарасаю. Бои становились все ожесточеннее и кровопролитнее. Я был все время под рукой у Грошенкова и помогал ему управлять артполком. Полк вел огонь в полосе наступления 71 гв.сд 6 гв.А. Командующим артиллерией в ней был полковник Колонтай, сын той самой Колонтай и Дыбенко. Он был весь в отца, большого роста, могуч и большой матершинник. Его отравили при входе на литовскую землю и он никак не мог помереть, все время пил молоко, как противоядие, и ругал всех направо и налево. Но мне он почему-то нравился, именно своей бесшабашностью и отвагой. Как то мы с Грошенковым выскочили на бугор под Зарасаем и увидели, как справа от дороги в 3-5 км, прямо перед нами на ржаном поле развертываются с ходу две немецкие пушечные батареи. Вот так повезло. Но чем и кем стрелять? Грошенков спросил меня ехидно, не позабыл ли ты капитан, как стрелять? Я заметался в поисках исполнителя. На подходе к нам, на марше, шел 2 адн Балыбина, до него было не больше 6 км. Сам командир и его комбаты наступали слева и немецких батарей видеть не могли. Я попросил Грошенкова разрешение на открытие огня батареями 2 адн. Добро было дано немедленно. Я остановил дивизион прямо на дороге и развернул “К бою!“, дирекционный угол на противника. Через 3 минуты получена его готовность и я начал пристрелку одновременно двух батарей по двум батареям противника, которые были передо мной, как на ладони. Местность была открытая и ровная. На пристрелку понадобилось по три снаряда на цель и минуту времени. Перед переходом на поражение я попробовал получаться ли рикошеты? Местность вроде наклонена в сторону противника. Как же я был рад рикошетам, это же эффективнее в 4-5 раз. Я, как на праздник, подал команду: “Взрыватель замедленный, по 6 снарядов на орудие, Беглый огонь!”. Это получилась показная стрельба! От батарей остались только горелая трава и обугленные обгорелые останки орудий и тлеющие ящики из под снарядов. Все было кончено и мы невольно обнялись с Грошенковым. Посмотрели вверх на дорогу, а на нас смотрит со своего “Виллиса” полковник Колонтай, с вопросом: “Кто это стрелял?”. “Вот он, это его работа!” - сказал Грошенков и показал на меня. Я ликовал от счастья! Я искренне радовался успеху, тому что был в нужное время в нужном месте, что мое умение и мастерство не подвело нас, меня, в такой ответственный момент. Колонтай прямо здесь наградил меня вторым орденом “Красной Звезды”, которую привернул мне на гимнастерку рядом с орденом “Отечественной войны 1 степени“ и первым орденом “Красной Звезды”. Итак, три года на войне - три ордена на груди. Два ранения и одна контузия, одно отравление-желтуха, или гепатит.
В это время мы получили на вооружение, как тягачи к орудиям, американские трехосные машины “Студебеккер”, который не только прекрасно тянул на крюке гаубицу (2500 кг), но вез в кузове весь расчет орудия и еще не менее 80 выстрелов для гаубицы, то есть один боекомплект. Переход на эту тягу преобразил всю нашу дивизионную артиллерию. 76 мм пушки, 122 мм и 152 мм гаубицы (3500 кг) приобрели оперативную подвижность. А это была основная масса нашей артиллерии, того самого “Бога войны”, который громил противника.
Нас приостановили немцы на одном рубеже к исходу суток. Ночь ушла на подход колонн и подвоз снарядов. На одном участке поднялась стрельба и шум, застучало несколько пулеметов. Произошел микробой из-за... свиньи, которую обнаружили наши на нейтральной полосе и привязав за ногу потащили к себе, к своей траншее. Немцы заметили и хотели ее отбить. Вот и стычка. Победа была за нами. Здесь же на нейтральную полосу забежал заяц и долго метался между траншеями пока все-таки не убежал от смерти.
При малейшем замедлении наступления наша разведка успевала “шуровать” по тылам и добывать дополнительное питание. Особенно преуспевал лейтенант Зубахин - командир взвода полковой разведки. Как-то раз, он привел трех баранов, которые бесхозные слонялись по дорогам войны. Другой раз, припер двух битых гусей, бочоночек меду и несколько кусков-четвертинок хорошего литовского сала со шкуркой, как это делают на Украине, а также много яиц уже сваренных. Грошенков его за это набирал, но все напрасно. Кругом война и выделить грань дозволенного и не дозволенного было просто невозможно. Каша пшенная и перловая надоела за зиму всем и вся. Так что его проделки терпели, хотя понимали - в них не все морально выдержано.
В одном из фольварков, в районе Тунтулей, мы встретили интересную семью латышей. Муж лет 70, и жена, совершенно молодая, 19-20 лет. Никаких детей. Он не урод, но и не красавец, она красавица. Приходит вечер и ко мне обращается с просьбой один наш молодой офицер с необыкновенной просьбой послать хозяина за сеном куда-нибудь на всю ночь, до утра. Я не понял задумки и все задавал дурацкие вопросы. Наконец до меня дошла хитрая задумка. И я нашел, где-то в 60 км другой фольварк и послал туда деда за сеном на всю ночь, от молодой жены подальше. Утром мне встретились все заговорщики с ухмылкой и масляными глазами, в первую очередь сама виновница и поклонница. Мне было хорошо, что я доставил приятное молодым людям на этой жестокой войне и всем было хорошо.
На одном хуторе жила бабка и две раскошные молодые красивые сестрички-близнецы. Мы наступали и не было времени приударить за ними, к тому же одна за другой следили и оберегали друг друга от мужчин. Тут появился солдат-добытчик и сразу к бабке: “Дай сала, дай... дай... дай...”, она в ответ - ничего нет этого в доме. Тогда солдат объявляет ей, что у него есть прибор, который показывает какие продукты и где лежат в доме! При этом он достает компас и показывает его бабке. Видишь как стрелочка бегает. Она показывает, что в кладовке есть и сало, и масло, и молоко, и колбаса! Старушка ахнула и полезла в кладовку за снедью. Вот тебе смекалка солдата и его находчивость.
Возле фольварка Тунтули нас контратаковали танки и пехота. Удар был очень сильный и после часового боя все наши пункты управления батарей и дивизионов, которые были впереди с пехотой и танками, были уничтожены. Противник, танки, подходили к огневым полка. Второй гаубичный дивизион огневыми позициями оседлал вилку дорог у фольварка Тунтули. Здесь дорога раздваивалась, образуя вилку. Справа и слева рос лес и на дорогу приходилось около 600-700 метров прогалины по которой и приближались танки противника, которые смяли нашу пехоту и наши НП. Для помощи к нам подошла тяжелая самоходка “ИСУ-152” и стала справа от дороги позади огневых 5 батареи. Я срочно подъехал и занял для себя окоп левее самоходки, отсюда было видно все поле боя - все гаубицы, вилка дорог и подход противника, самоходка. Только мы заняли позиции, как слева начала приближаться немецкая самоходка “Фердинанд”, с 88 мм пушкой и с расстояния в 1000 метров открыла огонь по нашей самоходке. Первый снаряд в нее не попал, но прошел рядом с корпусом. Ответила наша самоходка и снаряд прошел слева пропоров землю возле самой гусеницы. Снова ударила немецкая пушка и снаряд разворотил левую гусеницу. Ответила наша и получилось прямое попадание в корпус, прямо под пушку. Снаряд не пробил брони “Фердинанда”, но весь корпус его медленно развалился на три части, как карточный домик, не выдержав удара 50 кг бетонобойного снаряда, имевшего скорость 800 метров/секунду. Сначала поднялось облако пыли и дыма, а затем рванули баки с горючим и снаряды. От немецкого САУ остались только на земле горящие обломки. Но к нам с фронта уже подходили другие танки и вели огонь с коротких остановок. Силы были неравны. Правда уничтожение немецкой самоходки нас вдохновило, но впереди было явное неравенство.
С фронта атаковали тигры и фердинанды, которые имели 85 и 88 пушки с дальностью прямого выстрела до 1200 метров и скоростью снаряда до 1200 м/c, мощной броней - до 300 мм. Уязвимая площадь цели-танка равнялась всего 2.0 квадратным метрам. Гаубица не создана для борьбы с танком. Для этого ей создали кумулятивный снаряд, который имеет скорость 400-500 м/с и эффективен на дальность не более 500 метров. Противник был грамотен и подойдя к гаубицам на 1000-1200 метров остановился, укрылся за холмами так, что видны были только башни и стволы пушек и стал хладнокровно расстреливать орудия и прислугу в орудийных окопах да еще и неполного профиля, где приведенные размеры цели были около 20-25 метров по осколкам (поражаемая площадь гаубицы в неглубоком окопе равна 3.14 х 25 х 25 = 1863 квадратных метров против 2.0 у противника.
Преимущество было на стороне противника в 930 раз, то есть наша участь была предрешена именно подавляющим огневым неравенством). Я очень четко понял исход этого боя. В это время была подбита и загорелась наша “ИСУ-152”, наша реальная сила. Огонь охватил ее изнутри и она очень быстро сгорела и верхняя часть тела механика выпала из люка на грунт. Начался бой-перестрелка с танками противника без всякой перспективы на успех. И вдруг меня пронзила, как удар тока, спасительная мысль. Дымовые снаряды! Задымить прогал между лесом и не дать танкам с дальних расстояний безнаказанно расстреливать нас и гаубицы. Немедленно открыли огонь дымовыми на фронте 600-700 метров от правой опушки леса до левой. Все в дыму, ветер боковой, танки ничего не видят, прекратили огонь и медленно ползут вперед, на нас, приближаются, что нам и нужно, уже видны их колеблющиеся силуэты, преимущество переходит к нам, есть бог на свете! Мы выжидаем, когда они приблизятся на 400-500 метров и тогда ударим по ним кумулятивными, а пока бьем только дымовыми. Наконец то они подошли. Открываем беглый огонь из всех гаубиц кумулятивными и в дыму видим прямые попадания снарядов по броне - как яркая вспышка электросварки. Таких вспышек мы насчитали 11 ( фактически оказалось 13), вот это да. Атака танков противника была отражена, чудо состоялось, мы выиграли немыслимый бой, где все должны были погибнуть. Но здесь внесла свою лепту немецкая пехота и автоматчики. Мы потеряли 81 человек убитыми и раненными и 10 из 12 гаубиц.
Оказалось, что мы отражали часть контрудара немецкой танковой дивизии “Мертвая голова” (Toten kopf). Нам обещали повесить звезды героев, но видимо представление затерялось по госпиталям, а бои продолжались дальше, еще более жестокие. Ведь мы прижимали к морю крупную немецкую группировку.
В этом бою мы потеряли одну нашу фельдшерицу - подругу п/п Захарова - Зину М., которая побежала на НП к Захарову и по пути попала под огонь танковых пушек. Смерть ее была мгновенной. Когда она бежала по полю и “болванка” оторвала ей голову, она сделала еще несколько шагов по инерции, уже без головы, и упала, при этом в стереотрубу был виден фонтанчик крови в 25-30 см высотой, который бил из ее шеи! Я его буду видеть всю жизнь!
Продолжая наступление, мы подошли к населенному пункту Акнисте, немцы быстро убегали. В населенном пункте было пусто, только одна ветхая старушка показалась из подвала и ответила на мой вопрос, давно ли убежали немцы? И тут же сама задала мне не то вопрос, не то ответ! “Нам говорили, что у вас впереди идет Гвардия, за гвардией идут Русские, за русскими идут Славяне, за славянами идут Монголы, а за монголами идут Советы, а за советами идут Колхозы!“. Вот бабка и выдала нам, на гора, оперативное построение наших войск. И это было правдой, простой и доходчивой правдой простых людей.
В Акнисте мы расположились на чердаках домов и очень эффективно управляли огнем по отходящим колоннам противника. Он попросту бежал в северо-западном направлении на Ригу. Мы же наносили удар на Биржай, Жигаре, Лиепая, как бы в обход Риги с юга, рассекая его группировку ударом в сторону моря.
Нам попала в руки стеклянная трехлитровая банка с медом. Боялись отравления, которое встречалось всюду, поэтому решили снять пробу по жребию. Четыре спички и... короткую вынимаю я. Начинаю снимать пробу, все вокруг стола, настороженность и внимание. Я начинаю куражиться и снимаю пробу медленно и тягуче. Чувствую мед хорош и никакого яда в нем нет, но я тяну и уплетаю вторую ложку. Ребята не выдержали и дружно навалились на банку, через несколько минут ее можно было мыть.
Когда я возвращался из штаба дивизиона, под лесом, мне попался видимо заблудившийся огромный немец со здоровенной винтовкой в руках, наперевес. Он крался в тылу наших пунктов разведки и все время озирался по сторонам. Я присел в высокой траве и решил его снять. Автомата при мне небыло и я применил свой 9 мм 15-ти зарядный “Браунинг” с прицельной планкой на 500 метров. Я не плохо стреляю, так как постоянно тренируюсь, утром и вечером, по обойме, на дистанции 50 метров по подручному предмету почти не целясь, при этом имею до 80% попаданий. Я прицелился и выстрелил, до него было около 100 метров. Понял что промазал и мгновенно упал в траву и замер как заяц. Немец вздрогнул и присел. Эхо от выстрела не давало ему точной ориентировки откуда выстрел. Но примерно он понял откуда и повернулся в мою сторону, я похолодел и прижался к земле, боясь пошевелится. Он вскинул к плечу винтовку и сделал несколько выстрелов, где-то в мою сторону, но пули прошли мимо, затем поднялся и побежал влево в лес. Моя душа отошла. Ведь на 100 метров он мог попасть в меня из винтовки без всякого труда. Так меня чуть не погубила собственная глупость и самоуверенность.
При подходе к Елгаве мы заметили белые дымки маневровых паравозов на станционных путях и решили их потревожить. Снова рядом оказалась батарея 122 мм пушек А-19 и я попросил одолжения на 10 снарядов, так как наши гаубицы не доставали, было около 16-17 км до станции. Грошенков этот налет приветствовал и мы его провели, хотя было трудно наблюдать разрывы своих снарядов на такую дальность. Помогло то, что на батарее оказалось несколько дымовых снарядов и на станции видны были дымки паровозов. Удалось получить перелет дымовым, за станцию, и недолет тоже дымовым перед дымками паровозов. Мы дали по станции всего 6 снарядов и случайно попали в цистерну с нефтью. Вспыхнул пожар и задвигались паровозы. Началась паника. Противник почувствовал наше присутствие, что и требовалось доказать. Елгава важнейшая ж.д. станция между Ригой и Шауляем. Когда мы подошли на станцию Елгава то увидели там нашу сгоревшую цистерну из под солярки и другую полную питьевого спирта. Возле нее стоял подбитый наш танк и несколько подбитых автомашин. Трупов было немного. Но в цистерне в спирте плавал один солдат. Его быстро вытащили и начали черпать спирт кто чем, тем у кого что было в руках, в машине, на повозке. Через несколько минут первый эшелон дивизии мог перепиться и тогда хана наступлению. Грошенков связался с командиром корпуса и цистерна быстро оказалась под арестом и крепкой охраной.
Наши танковые части устремились к морю, в направлении Добеле, Ауце, Вейноде и Лиепая. Другой удар пошел в направлении Тукумс-Талси, Вентспилс. Здесь, в этом треугольнике, мы зажали три дивизии немцев. Они отчаянно контратаковали нас почти непрерывно. У них сил было достаточно, а наши еще не успели подойти. Мы отражали один за другим контрудары под Добеле и севернее Ауце. В итоге нам удалось отсечь и прижать к морю крупную группировку войск противника в составе двух армий - 16 и 18. Войск оказалось так много, что нам не под силу было их уничтожить. Именно здесь, под Добеле, я получил третье ранение в левую ягодицу и бедро, после чего пролежал в госпитале в городе Двинске (Давгавпилс) больше трех месяцев.
В составе нашего фронта (ППФ) на этом направлении действовали с севера на юг: 1 УдА, 22 А, 3 УдА, 42 А. Южнее наступали следующие армии ППФ: 5, 43, 51 А, а потом еще были введены в сражение 4 Уд, 6 Гв.А, 5 гв.ТА и 39 А. Граница между фронтами проходила справа: Западная Двина в среднем течении - Рига, слева: Каунас - Тильзит. Таким образом мы прочно закупорили немецкую группировку и приперли ее к морю от Энгуре (на побережье 40 км западнее Риги, по линии Тукумс, Добеле, Вейноде, 20 км южнее Лиепая на побережье). Это потом была знаменитая Земландская группа войск, которая не сложила оружия еще и к 9 мая и продолжала драться.
Остановлюсь на третьем ранении. Это было при отражении контрудара под Добеле. Меня послал Грошенков на пункт управления 2 адн, к Балыбину. Мы пошли вдвоем со старшиной Хажим и почти дошли до пункта, как вдруг по лощине, где мы шли только двое, противник нанес огневой удар силою в 10-12 снарядов среднего калибра и прямо по нас, мы залегли в гусеничном глубоком следе от танка, на болоте он был глубок, до 20-30 см. Один из первых снарядов разорвался от меня, от головы, впереди метра 4-5 и обдал меня грязью из воронки. Я посмотрел на часы, которые остановились на цифре 19.05 минут 19.09.44 г. В это время произошло несколько запоздалых разрывов, из них один справа сзади на бугорке, метров 40-50 от меня, и я почувствовал удар в левый бок ниже поясницы, но боли не было. Мы немного полежали и тут старшина начал стонать, он лежал впереди меня по танковому следу, метрах в 15. Я позвал его и услышал, что он ранен в бок, плечо и шею, что встать не может. Я попросил его полежать и подождать меня, я сейчас подойду и перевяжу. Попробовал встать сам, но обе ноги не повинуются. Пощупал левую, ногу - она вся в крови. Я ему об этом поведал и мы решили ждать помощи, ведь с наблюдательных пунктов куда мы шли, кто-нибудь же видел нас. Лежим, и вот с противоположной от НП стороны подходят к нам два солдата связиста с катушкой кабеля в руках. Я прошу их перевязать меня и старшину, так как у меня обе руки по самые локти в грязи и я сам зтого сделать не могу. Смотрю, оба несколько замешкались, а затем пустились наутек во всю прыть, да так быстро, что пока я достал пистолет они уже были далеко и я не мог в них попасть, так как мушка пистолета по высоте уже стала больше силуэта. Вот такие бывают солдаты, не солдаты, а прохвосты. Через некоторое время пришли солдаты от Балыбина, нас перевязали и отправили в медсанбат, который располагался в Ауце. На прощание мы с Балыбином дернули по кружке водки, от чего я не мог уснуть на операционном столе. Не брал наркоз и мне пришлось нюхать хлороформ до счета 133. После операции я проснулся и, так как рядом никого не было, встал на ноги, при этом на мне висело все снаряжение, пистолет и финка, брюки были приспущены вниз до колен. Сестры сначала бросились ко мне на помощь, но увидели что я вооружен и остановились в испуге. Я постоял немного и рухнул на пол на глазах у всех. Тут же меня публично разоружили, но потом все вернули, особенно я дорожил охотничьим ножем-финкой, который служит мне до сих пор (с деревянной ручкой).
После перехода артиллерии на “Студебеккеры” мы обратили внимание на то, что при маневре на расстояние 100-200 км у нас начали гореть подшипники и резина ГК у гаубиц. Пришлось срочна менять на осях орудий плавающие подшипники-втулки на роликовые подшипники, а резину ГК на колесах заменять колесами с надувными шинами. Это была огромная работа артвооружения всех фронтов и наших заводов, с которой они справились блестяще. Так что в Европу мы вошли фактически с обновленной артиллерией, на порядок выше по боевым возможностям. Это имело огромное значение и прошло незаметно для противника.
Всю войну мы мечтали о том, как мы поспим после войны, ведь не спали по трое суток, предел, который мы еле выносили. И вот в госпитале спи сколько пожелаешь. Но сон скоро прошел. Когда я лежал на носилках, на очереди на операционный стол, мимо меня несколько раз санитары проносили плетенные корзины из лозы, доверху наполненные отрезанными частями человеческих конечностей, рук, ног, часть руки или ноги. Это не вызывало положительных эмоций.
Через некоторое время меня эвакуировали в полевой эвакогоспиталь №1812, в Двинск, вернее севернее 20 км, в Погулянку, где я пробыл более трех месяцев, с сентября 1944 по январь 1945 г.
(следующая глава - 13. Двинск. Госпиталь. Погулянка. Сентябрь 1944 - Январь 1945 г.)
(Оглавление)
Disclaimer: Воспоминания были записаны дедушкой в 1997-1998 годах на основании фронтовых заметок и не претендуют на историческую полноту и точность.
В отдельные фактах, цифрах или именах могут быть ошибки.
(Военный рисунок дедушки)
(предыдущая глава - 11. Сиротино, Шумилино, Бешенковичи, Ст. Загаце. Выход в Литву и Латвию. Апрель-Июль 1944 г.)
(Оглавление)
Мы приближались к Зарасаю. Бои становились все ожесточеннее и кровопролитнее. Я был все время под рукой у Грошенкова и помогал ему управлять артполком. Полк вел огонь в полосе наступления 71 гв.сд 6 гв.А. Командующим артиллерией в ней был полковник Колонтай, сын той самой Колонтай и Дыбенко. Он был весь в отца, большого роста, могуч и большой матершинник. Его отравили при входе на литовскую землю и он никак не мог помереть, все время пил молоко, как противоядие, и ругал всех направо и налево. Но мне он почему-то нравился, именно своей бесшабашностью и отвагой. Как то мы с Грошенковым выскочили на бугор под Зарасаем и увидели, как справа от дороги в 3-5 км, прямо перед нами на ржаном поле развертываются с ходу две немецкие пушечные батареи. Вот так повезло. Но чем и кем стрелять? Грошенков спросил меня ехидно, не позабыл ли ты капитан, как стрелять? Я заметался в поисках исполнителя. На подходе к нам, на марше, шел 2 адн Балыбина, до него было не больше 6 км. Сам командир и его комбаты наступали слева и немецких батарей видеть не могли. Я попросил Грошенкова разрешение на открытие огня батареями 2 адн. Добро было дано немедленно. Я остановил дивизион прямо на дороге и развернул “К бою!“, дирекционный угол на противника. Через 3 минуты получена его готовность и я начал пристрелку одновременно двух батарей по двум батареям противника, которые были передо мной, как на ладони. Местность была открытая и ровная. На пристрелку понадобилось по три снаряда на цель и минуту времени. Перед переходом на поражение я попробовал получаться ли рикошеты? Местность вроде наклонена в сторону противника. Как же я был рад рикошетам, это же эффективнее в 4-5 раз. Я, как на праздник, подал команду: “Взрыватель замедленный, по 6 снарядов на орудие, Беглый огонь!”. Это получилась показная стрельба! От батарей остались только горелая трава и обугленные обгорелые останки орудий и тлеющие ящики из под снарядов. Все было кончено и мы невольно обнялись с Грошенковым. Посмотрели вверх на дорогу, а на нас смотрит со своего “Виллиса” полковник Колонтай, с вопросом: “Кто это стрелял?”. “Вот он, это его работа!” - сказал Грошенков и показал на меня. Я ликовал от счастья! Я искренне радовался успеху, тому что был в нужное время в нужном месте, что мое умение и мастерство не подвело нас, меня, в такой ответственный момент. Колонтай прямо здесь наградил меня вторым орденом “Красной Звезды”, которую привернул мне на гимнастерку рядом с орденом “Отечественной войны 1 степени“ и первым орденом “Красной Звезды”. Итак, три года на войне - три ордена на груди. Два ранения и одна контузия, одно отравление-желтуха, или гепатит.
В это время мы получили на вооружение, как тягачи к орудиям, американские трехосные машины “Студебеккер”, который не только прекрасно тянул на крюке гаубицу (2500 кг), но вез в кузове весь расчет орудия и еще не менее 80 выстрелов для гаубицы, то есть один боекомплект. Переход на эту тягу преобразил всю нашу дивизионную артиллерию. 76 мм пушки, 122 мм и 152 мм гаубицы (3500 кг) приобрели оперативную подвижность. А это была основная масса нашей артиллерии, того самого “Бога войны”, который громил противника.
Нас приостановили немцы на одном рубеже к исходу суток. Ночь ушла на подход колонн и подвоз снарядов. На одном участке поднялась стрельба и шум, застучало несколько пулеметов. Произошел микробой из-за... свиньи, которую обнаружили наши на нейтральной полосе и привязав за ногу потащили к себе, к своей траншее. Немцы заметили и хотели ее отбить. Вот и стычка. Победа была за нами. Здесь же на нейтральную полосу забежал заяц и долго метался между траншеями пока все-таки не убежал от смерти.
При малейшем замедлении наступления наша разведка успевала “шуровать” по тылам и добывать дополнительное питание. Особенно преуспевал лейтенант Зубахин - командир взвода полковой разведки. Как-то раз, он привел трех баранов, которые бесхозные слонялись по дорогам войны. Другой раз, припер двух битых гусей, бочоночек меду и несколько кусков-четвертинок хорошего литовского сала со шкуркой, как это делают на Украине, а также много яиц уже сваренных. Грошенков его за это набирал, но все напрасно. Кругом война и выделить грань дозволенного и не дозволенного было просто невозможно. Каша пшенная и перловая надоела за зиму всем и вся. Так что его проделки терпели, хотя понимали - в них не все морально выдержано.
В одном из фольварков, в районе Тунтулей, мы встретили интересную семью латышей. Муж лет 70, и жена, совершенно молодая, 19-20 лет. Никаких детей. Он не урод, но и не красавец, она красавица. Приходит вечер и ко мне обращается с просьбой один наш молодой офицер с необыкновенной просьбой послать хозяина за сеном куда-нибудь на всю ночь, до утра. Я не понял задумки и все задавал дурацкие вопросы. Наконец до меня дошла хитрая задумка. И я нашел, где-то в 60 км другой фольварк и послал туда деда за сеном на всю ночь, от молодой жены подальше. Утром мне встретились все заговорщики с ухмылкой и масляными глазами, в первую очередь сама виновница и поклонница. Мне было хорошо, что я доставил приятное молодым людям на этой жестокой войне и всем было хорошо.
На одном хуторе жила бабка и две раскошные молодые красивые сестрички-близнецы. Мы наступали и не было времени приударить за ними, к тому же одна за другой следили и оберегали друг друга от мужчин. Тут появился солдат-добытчик и сразу к бабке: “Дай сала, дай... дай... дай...”, она в ответ - ничего нет этого в доме. Тогда солдат объявляет ей, что у него есть прибор, который показывает какие продукты и где лежат в доме! При этом он достает компас и показывает его бабке. Видишь как стрелочка бегает. Она показывает, что в кладовке есть и сало, и масло, и молоко, и колбаса! Старушка ахнула и полезла в кладовку за снедью. Вот тебе смекалка солдата и его находчивость.
Возле фольварка Тунтули нас контратаковали танки и пехота. Удар был очень сильный и после часового боя все наши пункты управления батарей и дивизионов, которые были впереди с пехотой и танками, были уничтожены. Противник, танки, подходили к огневым полка. Второй гаубичный дивизион огневыми позициями оседлал вилку дорог у фольварка Тунтули. Здесь дорога раздваивалась, образуя вилку. Справа и слева рос лес и на дорогу приходилось около 600-700 метров прогалины по которой и приближались танки противника, которые смяли нашу пехоту и наши НП. Для помощи к нам подошла тяжелая самоходка “ИСУ-152” и стала справа от дороги позади огневых 5 батареи. Я срочно подъехал и занял для себя окоп левее самоходки, отсюда было видно все поле боя - все гаубицы, вилка дорог и подход противника, самоходка. Только мы заняли позиции, как слева начала приближаться немецкая самоходка “Фердинанд”, с 88 мм пушкой и с расстояния в 1000 метров открыла огонь по нашей самоходке. Первый снаряд в нее не попал, но прошел рядом с корпусом. Ответила наша самоходка и снаряд прошел слева пропоров землю возле самой гусеницы. Снова ударила немецкая пушка и снаряд разворотил левую гусеницу. Ответила наша и получилось прямое попадание в корпус, прямо под пушку. Снаряд не пробил брони “Фердинанда”, но весь корпус его медленно развалился на три части, как карточный домик, не выдержав удара 50 кг бетонобойного снаряда, имевшего скорость 800 метров/секунду. Сначала поднялось облако пыли и дыма, а затем рванули баки с горючим и снаряды. От немецкого САУ остались только на земле горящие обломки. Но к нам с фронта уже подходили другие танки и вели огонь с коротких остановок. Силы были неравны. Правда уничтожение немецкой самоходки нас вдохновило, но впереди было явное неравенство.
С фронта атаковали тигры и фердинанды, которые имели 85 и 88 пушки с дальностью прямого выстрела до 1200 метров и скоростью снаряда до 1200 м/c, мощной броней - до 300 мм. Уязвимая площадь цели-танка равнялась всего 2.0 квадратным метрам. Гаубица не создана для борьбы с танком. Для этого ей создали кумулятивный снаряд, который имеет скорость 400-500 м/с и эффективен на дальность не более 500 метров. Противник был грамотен и подойдя к гаубицам на 1000-1200 метров остановился, укрылся за холмами так, что видны были только башни и стволы пушек и стал хладнокровно расстреливать орудия и прислугу в орудийных окопах да еще и неполного профиля, где приведенные размеры цели были около 20-25 метров по осколкам (поражаемая площадь гаубицы в неглубоком окопе равна 3.14 х 25 х 25 = 1863 квадратных метров против 2.0 у противника.
Преимущество было на стороне противника в 930 раз, то есть наша участь была предрешена именно подавляющим огневым неравенством). Я очень четко понял исход этого боя. В это время была подбита и загорелась наша “ИСУ-152”, наша реальная сила. Огонь охватил ее изнутри и она очень быстро сгорела и верхняя часть тела механика выпала из люка на грунт. Начался бой-перестрелка с танками противника без всякой перспективы на успех. И вдруг меня пронзила, как удар тока, спасительная мысль. Дымовые снаряды! Задымить прогал между лесом и не дать танкам с дальних расстояний безнаказанно расстреливать нас и гаубицы. Немедленно открыли огонь дымовыми на фронте 600-700 метров от правой опушки леса до левой. Все в дыму, ветер боковой, танки ничего не видят, прекратили огонь и медленно ползут вперед, на нас, приближаются, что нам и нужно, уже видны их колеблющиеся силуэты, преимущество переходит к нам, есть бог на свете! Мы выжидаем, когда они приблизятся на 400-500 метров и тогда ударим по ним кумулятивными, а пока бьем только дымовыми. Наконец то они подошли. Открываем беглый огонь из всех гаубиц кумулятивными и в дыму видим прямые попадания снарядов по броне - как яркая вспышка электросварки. Таких вспышек мы насчитали 11 ( фактически оказалось 13), вот это да. Атака танков противника была отражена, чудо состоялось, мы выиграли немыслимый бой, где все должны были погибнуть. Но здесь внесла свою лепту немецкая пехота и автоматчики. Мы потеряли 81 человек убитыми и раненными и 10 из 12 гаубиц.
Оказалось, что мы отражали часть контрудара немецкой танковой дивизии “Мертвая голова” (Toten kopf). Нам обещали повесить звезды героев, но видимо представление затерялось по госпиталям, а бои продолжались дальше, еще более жестокие. Ведь мы прижимали к морю крупную немецкую группировку.
В этом бою мы потеряли одну нашу фельдшерицу - подругу п/п Захарова - Зину М., которая побежала на НП к Захарову и по пути попала под огонь танковых пушек. Смерть ее была мгновенной. Когда она бежала по полю и “болванка” оторвала ей голову, она сделала еще несколько шагов по инерции, уже без головы, и упала, при этом в стереотрубу был виден фонтанчик крови в 25-30 см высотой, который бил из ее шеи! Я его буду видеть всю жизнь!
Продолжая наступление, мы подошли к населенному пункту Акнисте, немцы быстро убегали. В населенном пункте было пусто, только одна ветхая старушка показалась из подвала и ответила на мой вопрос, давно ли убежали немцы? И тут же сама задала мне не то вопрос, не то ответ! “Нам говорили, что у вас впереди идет Гвардия, за гвардией идут Русские, за русскими идут Славяне, за славянами идут Монголы, а за монголами идут Советы, а за советами идут Колхозы!“. Вот бабка и выдала нам, на гора, оперативное построение наших войск. И это было правдой, простой и доходчивой правдой простых людей.
В Акнисте мы расположились на чердаках домов и очень эффективно управляли огнем по отходящим колоннам противника. Он попросту бежал в северо-западном направлении на Ригу. Мы же наносили удар на Биржай, Жигаре, Лиепая, как бы в обход Риги с юга, рассекая его группировку ударом в сторону моря.
Нам попала в руки стеклянная трехлитровая банка с медом. Боялись отравления, которое встречалось всюду, поэтому решили снять пробу по жребию. Четыре спички и... короткую вынимаю я. Начинаю снимать пробу, все вокруг стола, настороженность и внимание. Я начинаю куражиться и снимаю пробу медленно и тягуче. Чувствую мед хорош и никакого яда в нем нет, но я тяну и уплетаю вторую ложку. Ребята не выдержали и дружно навалились на банку, через несколько минут ее можно было мыть.
Когда я возвращался из штаба дивизиона, под лесом, мне попался видимо заблудившийся огромный немец со здоровенной винтовкой в руках, наперевес. Он крался в тылу наших пунктов разведки и все время озирался по сторонам. Я присел в высокой траве и решил его снять. Автомата при мне небыло и я применил свой 9 мм 15-ти зарядный “Браунинг” с прицельной планкой на 500 метров. Я не плохо стреляю, так как постоянно тренируюсь, утром и вечером, по обойме, на дистанции 50 метров по подручному предмету почти не целясь, при этом имею до 80% попаданий. Я прицелился и выстрелил, до него было около 100 метров. Понял что промазал и мгновенно упал в траву и замер как заяц. Немец вздрогнул и присел. Эхо от выстрела не давало ему точной ориентировки откуда выстрел. Но примерно он понял откуда и повернулся в мою сторону, я похолодел и прижался к земле, боясь пошевелится. Он вскинул к плечу винтовку и сделал несколько выстрелов, где-то в мою сторону, но пули прошли мимо, затем поднялся и побежал влево в лес. Моя душа отошла. Ведь на 100 метров он мог попасть в меня из винтовки без всякого труда. Так меня чуть не погубила собственная глупость и самоуверенность.
При подходе к Елгаве мы заметили белые дымки маневровых паравозов на станционных путях и решили их потревожить. Снова рядом оказалась батарея 122 мм пушек А-19 и я попросил одолжения на 10 снарядов, так как наши гаубицы не доставали, было около 16-17 км до станции. Грошенков этот налет приветствовал и мы его провели, хотя было трудно наблюдать разрывы своих снарядов на такую дальность. Помогло то, что на батарее оказалось несколько дымовых снарядов и на станции видны были дымки паровозов. Удалось получить перелет дымовым, за станцию, и недолет тоже дымовым перед дымками паровозов. Мы дали по станции всего 6 снарядов и случайно попали в цистерну с нефтью. Вспыхнул пожар и задвигались паровозы. Началась паника. Противник почувствовал наше присутствие, что и требовалось доказать. Елгава важнейшая ж.д. станция между Ригой и Шауляем. Когда мы подошли на станцию Елгава то увидели там нашу сгоревшую цистерну из под солярки и другую полную питьевого спирта. Возле нее стоял подбитый наш танк и несколько подбитых автомашин. Трупов было немного. Но в цистерне в спирте плавал один солдат. Его быстро вытащили и начали черпать спирт кто чем, тем у кого что было в руках, в машине, на повозке. Через несколько минут первый эшелон дивизии мог перепиться и тогда хана наступлению. Грошенков связался с командиром корпуса и цистерна быстро оказалась под арестом и крепкой охраной.
Наши танковые части устремились к морю, в направлении Добеле, Ауце, Вейноде и Лиепая. Другой удар пошел в направлении Тукумс-Талси, Вентспилс. Здесь, в этом треугольнике, мы зажали три дивизии немцев. Они отчаянно контратаковали нас почти непрерывно. У них сил было достаточно, а наши еще не успели подойти. Мы отражали один за другим контрудары под Добеле и севернее Ауце. В итоге нам удалось отсечь и прижать к морю крупную группировку войск противника в составе двух армий - 16 и 18. Войск оказалось так много, что нам не под силу было их уничтожить. Именно здесь, под Добеле, я получил третье ранение в левую ягодицу и бедро, после чего пролежал в госпитале в городе Двинске (Давгавпилс) больше трех месяцев.
В составе нашего фронта (ППФ) на этом направлении действовали с севера на юг: 1 УдА, 22 А, 3 УдА, 42 А. Южнее наступали следующие армии ППФ: 5, 43, 51 А, а потом еще были введены в сражение 4 Уд, 6 Гв.А, 5 гв.ТА и 39 А. Граница между фронтами проходила справа: Западная Двина в среднем течении - Рига, слева: Каунас - Тильзит. Таким образом мы прочно закупорили немецкую группировку и приперли ее к морю от Энгуре (на побережье 40 км западнее Риги, по линии Тукумс, Добеле, Вейноде, 20 км южнее Лиепая на побережье). Это потом была знаменитая Земландская группа войск, которая не сложила оружия еще и к 9 мая и продолжала драться.
Остановлюсь на третьем ранении. Это было при отражении контрудара под Добеле. Меня послал Грошенков на пункт управления 2 адн, к Балыбину. Мы пошли вдвоем со старшиной Хажим и почти дошли до пункта, как вдруг по лощине, где мы шли только двое, противник нанес огневой удар силою в 10-12 снарядов среднего калибра и прямо по нас, мы залегли в гусеничном глубоком следе от танка, на болоте он был глубок, до 20-30 см. Один из первых снарядов разорвался от меня, от головы, впереди метра 4-5 и обдал меня грязью из воронки. Я посмотрел на часы, которые остановились на цифре 19.05 минут 19.09.44 г. В это время произошло несколько запоздалых разрывов, из них один справа сзади на бугорке, метров 40-50 от меня, и я почувствовал удар в левый бок ниже поясницы, но боли не было. Мы немного полежали и тут старшина начал стонать, он лежал впереди меня по танковому следу, метрах в 15. Я позвал его и услышал, что он ранен в бок, плечо и шею, что встать не может. Я попросил его полежать и подождать меня, я сейчас подойду и перевяжу. Попробовал встать сам, но обе ноги не повинуются. Пощупал левую, ногу - она вся в крови. Я ему об этом поведал и мы решили ждать помощи, ведь с наблюдательных пунктов куда мы шли, кто-нибудь же видел нас. Лежим, и вот с противоположной от НП стороны подходят к нам два солдата связиста с катушкой кабеля в руках. Я прошу их перевязать меня и старшину, так как у меня обе руки по самые локти в грязи и я сам зтого сделать не могу. Смотрю, оба несколько замешкались, а затем пустились наутек во всю прыть, да так быстро, что пока я достал пистолет они уже были далеко и я не мог в них попасть, так как мушка пистолета по высоте уже стала больше силуэта. Вот такие бывают солдаты, не солдаты, а прохвосты. Через некоторое время пришли солдаты от Балыбина, нас перевязали и отправили в медсанбат, который располагался в Ауце. На прощание мы с Балыбином дернули по кружке водки, от чего я не мог уснуть на операционном столе. Не брал наркоз и мне пришлось нюхать хлороформ до счета 133. После операции я проснулся и, так как рядом никого не было, встал на ноги, при этом на мне висело все снаряжение, пистолет и финка, брюки были приспущены вниз до колен. Сестры сначала бросились ко мне на помощь, но увидели что я вооружен и остановились в испуге. Я постоял немного и рухнул на пол на глазах у всех. Тут же меня публично разоружили, но потом все вернули, особенно я дорожил охотничьим ножем-финкой, который служит мне до сих пор (с деревянной ручкой).
После перехода артиллерии на “Студебеккеры” мы обратили внимание на то, что при маневре на расстояние 100-200 км у нас начали гореть подшипники и резина ГК у гаубиц. Пришлось срочна менять на осях орудий плавающие подшипники-втулки на роликовые подшипники, а резину ГК на колесах заменять колесами с надувными шинами. Это была огромная работа артвооружения всех фронтов и наших заводов, с которой они справились блестяще. Так что в Европу мы вошли фактически с обновленной артиллерией, на порядок выше по боевым возможностям. Это имело огромное значение и прошло незаметно для противника.
Всю войну мы мечтали о том, как мы поспим после войны, ведь не спали по трое суток, предел, который мы еле выносили. И вот в госпитале спи сколько пожелаешь. Но сон скоро прошел. Когда я лежал на носилках, на очереди на операционный стол, мимо меня несколько раз санитары проносили плетенные корзины из лозы, доверху наполненные отрезанными частями человеческих конечностей, рук, ног, часть руки или ноги. Это не вызывало положительных эмоций.
Через некоторое время меня эвакуировали в полевой эвакогоспиталь №1812, в Двинск, вернее севернее 20 км, в Погулянку, где я пробыл более трех месяцев, с сентября 1944 по январь 1945 г.
(следующая глава - 13. Двинск. Госпиталь. Погулянка. Сентябрь 1944 - Январь 1945 г.)
(Оглавление)