Арикато
А вот еще у нас в деревне случай был. Я тогда в девках ходила. Мы с Галкой, теткой моей, и бабкой Аней по землянику на Акулину пошли. Гора это у нас самая близлежащая, места дикие. Бабка Аня раз медведя в осиннике встретила. Она, значит, на пенек присела со шкаликом, чтоб силы поправить, а тот из кустов тыл показал. Ну, бабка Аня не сробела, сметливая она, даром что водочку лет сорок пьет, а из ума не выжила. Хапнула палку да как ему по тому самому месту - хлоп! Побежал, токмо ветки трещат. С испугу с им оказия приключилась: все кусты, пока бежал, пометил. Не зря говорят, медвежья болезнь. Так и есть, что медвежья.
Так вот, идем мы, значит, в гору, а из лесочка вырисовывается фигура черная. Росту небольшого, харя чумазая, одни глазищи просверкивают, косматый, что твой пес, лохмы по ветру полощутся. Ни дать ни взять - леший.
Бабка Аня - сразу за шкалик и кричит так жалобно: «Чур меня!» У Галки трехлитровая банка под ягоды была. Она эту банку на руку напялила да лешему как по черной личности вдарит, так он и завалился на дорогу весь без чувств.
Обступили мы его, разглядываем. Да не, вроде, человек, только худючий, аж кости просвечивают. Понятное дело, расстроились, особливо Галка. Не хочу, говорит, в тюрьму-то! Я ж не со зла, а с испугу! Баба она добротная, килограмм под сто будет, а в том - весу, что в гусе, не больше.
Пока выдумывали, в канаву его скинуть али так оставить, он себе оживился и припустил стрекоча, токмо пятки сверкают. Ботинок на ем не было, а босиком не больно по нашим ухабам разбегаешься. Галка - за им, и откуда прыть взялась? Ляжки трепыхаются. Она его за шиворот - цоп. Не уйдешь, говорит! В милицию, говорит, сдам, они там быстро тебя сообразят.
Пошли к участковому. Тогда еще Банников участковым был. У Галки в одной руке банка, в другой - леший. Извивается, душегуб проклятый, что пиявка, но топает. Мы - за Галкой, опасаемся маленечко: вдруг, мороку напустит, водить начнет. У нас одну бабу леший увел, так по сию пору ищут.
Банников увидал нас и говорит:
- Я еще неделю в отпуску, мне баню достраивать надо. Как в район поеду, захвачу вашего ледащего. А пока у себя складируйте.
Галка орет:
- На кой он мне сдался? Я тебе, может, убивцу привела, а ты его не берешь!
Банников - свое: на ем печати не ставлены, что он убийца, не буду брать, и все тут.
Сказал, значит, как отрезал. Леший тут совсем ногами ослаб, токмо моргает. Галка его туда-сюда мотыляет, а он у ее прицепимши на руке висит. Тетка она взрывная, но отходчивая. Возьмем, говорит, к себе, в бане под стражей хранить будем.
В баню его затолкали, закрыли, значит. Сидим. Немного опосля он скрестись начал, тихохонько так, просительно. Тут Галка его пожалела. Надобно, говорит, покормить его, что ли. Хлеба приволокла, молока. Не отказался, вмиг к еде приступил. Смотрим, а ведь совсем как человек жует, даже ухмыляется довольно промеж растительности.
Тут Галка вдруг: отмыть, говорит, его надо. Пока баню топила, этот прикорнул на приступочке. Рогаликом скрутился и сопит себе в две дырочки. Нам с бабкой Аней все одно беспокойно, а Галка - женщина убедительная, она его за космы - да на полки. Веником отшлепала, намыла, одежу гнилую выкинула, напялила ему рубаху Ванькину, мужика своего, да штаны, такого и вывела.
Мы с бабкой Анькой так и прыснули. Рожа басурманская, отродясь такой не видывали: щечки кругленькие, глазки щелочками, желтый весь, что груздь.
- Плохо намыла ты его, - кричим-заливаемся. - Вон какого цвету он поносного! Заново мой!
Галка сама гогочет. Это, говорит, его естественный оттенок, боле не отмывается.
А этот все кланяется. Осклабился, праздничный весь. Так и остался он у Галки в бане жить. По-нашему он не разумел, да и мы не больно его разбирали. Все какую-то «арикату» лопотал, так мы его Аркашкой и прозвали.
Ванька Галкин как приехал с лесозаготовок, пыхтеть стал, что самовар. Но опосля ничего, смирился, даже по двору того гонять бросил.
А бабы-то наши как Аркашку полюбили! У нас ведь как? Мужики на лесозаготовках неделями пропадают, а потом по деревне шатаются кривые, как сандали. Бабам внимания надо, а те лыка не вяжут. А Аркашка не злоупотреблял, на водку и самогон его морщило, токмо если бражки, да и то чуточку. Ну, и ласковый он был, безотказный. Мурлыкал, что твой кот, на своем наречии, вот бабы и повадились в баню ходить. Галка их пускала, хоть без большой охоты.
Раз как-то подрались даже через него. У Сычихи когда мужик помер, она у Галки Аркашку стала просить. Дай, говорит, да дай. Ну, та и дала. Бабы, значит - в вой. Несправедливость, говорят. Почему у Сычихи есть, а у нас нету? Нам тоже надобно. У нас у самих мужики все одно что покойники, годами их не видим. Сцепились прям на дворе, а Аркашка под шумок обратно к Галке улизнул да на щеколду в бане затворился.
А когда у Галки мужик в луже утоп на Троицу, она Аркашку в дом взяла. Тут никто из баб возражать не стал: дело хозяйское. Только с тех пор у нас почти на каждом дворе по желтенькому ребеночку живет, а то и по два. Батей своих с лесозаготовок встречают, а те особо и не приглядываются.