О религиях
Просто отвечать добром на зло может быть равносильно воздаянию злом за добро (Саади)
Привожу небольшую выдержку из воспоминаний русского миссионера архимандрита Спиридона (Кислякова) о трудностях проповедования "истинной" православной веры. Ну а выводы пусть каждый делает для себя сам.
* * *
Большие трудности я встретил и на пути проповедания Евангелия буддистам. Как-то заехал я в один из буддийских монастырей. Шеретуй принял меня очень ласково. Но так как было уже поздно, то шеретуй беседу нашу отложил до утра. На следующий день утром, в сопровождении самого шеретуя, я отправился в их кумирню. Монахи-ламы были уже там на своих местах. Со мною рядом сел шеретуй. Я начал свое благовестие с того, как Бог сотворил мир, как Он послал Сына Своего Единородного в мир ради спасения человечества. Как Господь смирил Себя, быв послушен воле Отца Небесного, как Он страдал, воскрес, вознесся на небо и опять придет судить живых и мертвых. Затем я перешел на Его святое учение и особенно остановился на нагорной проповеди Христа.
Как мне казалось, ламы слушали меня с затаенным дыханием. Окончив свою речь, после маленькой паузы, я уже думал уходить, но вижу, поднимается один из этих лам, делает мне поклон, становится среди своих единоверцев и начинает говорить целую речь, обнаруживая гораздо большие познания, чем я мог предполагать. Не могу со всею точностью передать его слов, так как и речь его была пространна, и я был тогда очень потрясен и взволнован. Но вот что приблизительно он говорил:
«Господин миссионер, вы изложили нам вашу христианскую религию, и мы с большою любовью слушали вас и каждому вашему слову внимали. Теперь мы просим послушать и нас, язычников, некультурных людей. Да, господин миссионер, действительно, христианская религия есть религия самая высокая, общемировая. Если бы и на других планетах жили подобные нам разумные существа, то и они иной, лучшей религии не могли бы и иметь, чем христианская. Потому что христианская религия не от мира, но Божие откровение. В христианской религии нет ничего человеческого, тварного, она есть чистая, как слеза или кристалл, мысль Божия. Мысль эта есть тот Логос, о котором Иоанн Богослов говорит, что Он плотью стал, стал воплощенным Богом. Христос и есть воплощенный Логос. Его учение показало миру новые пути жизни для человека и явилось для него откровением Божией воли. Воля же эта в том, чтобы христиане жили так, как жил и Христос. И учение Христа было эхом Его жизни.
Но посмотрите сами, господин миссионер, посмотрите беспристрастно, живет ли мир так, как учил Христос? Христос проповедовал любовь к Богу и людям, мир, кротость, смирение, всепрощение. Он заповедал за зло платить добром, не собирать богатства, не только не убивать, но и не гневаться, хранить в чистоте брачную жизнь, а Бога любить больше отца, матери, сына, дочери, жены, даже больше себя самого. Так учил Христос, но не такие вы, христиане. Вы живете между собою, как звери какие-либо кровожадные. Вам стыдно должно было бы и говорить о Христе, у вас рот весь в крови. Среди нас нет никого по жизни хуже христиан. Кто здесь больше всего плутует, развратничает, хищничает, лжет, воюет, убивает? Христиане, они - первые богоотступники. Вы идете к нам с проповедью Христа, а несете нам ужас и горе. Я не буду вспоминать инквизиции, не буду говорить о том, как с дикарями поступали христиане. Я вспомню недавнее время.
Вот началась строиться великая сибирская дорога. Она, как вам известно, проходит около нас. И мы радовались, вот, мол, русские несут в нашу дикую некультурную жизнь свет и любовь христианской жизни. Мы с нетерпением ожидали, когда дорога подойдет к нам. И дождались к ужасу и горю своему. Ваши рабочие приходили к нам в юрты уже пьяные, спаивали бурят, развращали наших жен, среди нас самих появилось пьянство, грабежи, убийства, драки, ссоры, болезни. У нас до той поры не было замков, потому что не было воров, тем более, не было убийства. А теперь, как наши буряты вкусили вашей культуры и узнали, в чем, по-вашему, настоящая жизнь, то уже и мы не знаем, что с ними делать.
Да сохранят Аббида и Мойдари нас от таких христиан! Такие же и ваши миссионеры. Они сами но верят в то, что проповедуют. Если бы они верили в это и жили так, как Христос учил, то им и проповедовать было бы не нужно никому: мы все бы приняли христианство. Ведь дело сильнее слова. Как бы мы, в самом деле, остались во тьме, если бы возле себя увидели свет? Вы напрасно думаете, господин мисссионер, что мы такие невежды что не знаем где и что такое добро и зло. Но мы боимся, чтобы от вашего христианства нам не стать еще хуже, чтобы совсем не озвереть.
Мы видели ваших миссионеров таких, которые любят деньги, курят табак, пьют и распутничают, как и наши плохие буряты. А таких миссионеров, которые бы подлинно любили Христа больше себя, таких мы не видали. Ваши священники говорят, что они от самого Христа получили власть прощать грехи и очищать души, изгонять нечистых духов, исцелять всякую болезнь в людях. А вы, христиане, не только не показываете нам этой своей власти, чтобы все злое, нечистое, уродливое отсекать, очищать и врачевать, но вы своею жизнью только заражаете язычников. Нет, господин миссионер, сначала пусть сами христиане поверят своему Богу и покажут нам, как они его любят. Тогда и мы, быть может, примем вас, миссионеров, как ангелов Божьих, и примем христианство».
После этого лама сел, а я все время сидел, как сам не свой, как громом пораженный. Если бы шеретуй не предложил мне подняться, то я, кажется, и не сошел с этого места. В жизни не переживал я такого жгучего стыда и обиды за христианство, как во время этого разговора и после него. Я простился с шеретуем, сел на своего коня и поплелся куда глаза глядят. Был я еще светским в то время. Уехал я с самой тяжелой думой о себе, своей жизни, о современных христианах вообще. Как мне ни было больно и обидно, но я сознавал, что во многом буддийский лама был прав, я не мог лично на него обижаться.
«Что же это такое, - думал я, - неужели врагами проповеди о Христе являемся мы сами - христиане? Неужели наша жизнь позорит в мире христианство?» И я остро чувствовал, что и действительно, жизнь моя идет вразрез с Евангелием. Проехал я верст восемь и не мог дальше двигаться от страшной головной боли. Я остановился, спутал коня, разостлал войлок, лег на землю вниз лицом, и слезы ручьем хлынули из глаз моих. Здесь я и уснул. Проснулся вечером, голова болеть перестала, но на душе было смертельно тяжело. Хотелось плакать, рыдать. «Боже мой, Боже мой! - твердил я. - Язычники нас христиан боятся, как чумы какой-либо, боятся заразы для себя от нашей худой, безнравственной жизни». Я, как иступленный, начал кричать: «Господи, Господи! Что хочешь делай со мною, только дай мне любить Тебя всем моим существом. Пусть я буду каким-нибудь животным, собакой, волком, змеей, всем, чем Ты хочешь, только чтобы Тебя я любил всем своим существом. Мне веры в Тебя мало. Я хочу любить Тебя и любить так, чтобы весь я был одною любовью к Тебе! Слышишь ли, Господи, мою горячую просьбу, обращенную к Тебе?» Так я раздирающе кричал во весь свой голос.
Поехал я в окрестные улусы. В один из этих улусов, примыкающих к буддийскому монастырю, я приехал на второй день утром. Зашел в юрту. Приняли меня очень ласково. Сам хозяин юрты был очень симпатичным человеком. Не успел я и стакана чая выпить, как юрта наполнилась бурятами и бурятками. Все они на меня смотрели ласково, и я подумал, что в этих простых дикарях больше природной человеческой доброты, чем в нас, культурных христианах. Я поговорил с ними, расспросил о том или другом и наконец предложил им беседу о Боге. Во время беседы одни из бурят курили, другие жевали табак, но все-таки внимательно слушали меня. Когда я закончил свою проповедь, то один старый бурят, по имени Зархой, ласково поглядел на меня, как-то тихо, по детски, улыбнулся и сказал мне:
- Веры разны, а Бог один.
- Зархой, - говорю я ему, - ты бы крестился.
- Я, - отвечает он, - коня еще не украл, так зачем же мне креститься?
Я получил снова тяжелый удар и опять справедливый. Старик был по своему прав, так как помнил, как при епископе Мелетии крестили всяких негодяев, воров, конокрадов. А они крестились из-за того, чтобы им, как уже крестившимся, избежать наказание за совершенные преступления...
Переночевав у доброго Зархоя, я отправился дальше. Так я и обычно переезжал из улуса в улус со словом проповеди о Христе и видел много проявлений доброты бурят ко мне.
Один как-то раз я отправился на реку Витим, где, кроме бурят, я встретил и орочен. Орочены еще менее культурны, чем буряты. По-видимому, кроме охоты, они ничем больше не занимаются. Образ жизни у них кочевой. Прежде еще они имели оленей, но уже в то время, когда я был у них, олени вымерли. У срочен нет даже юрт, а они имеют какие-то мешки, сшитые из звериных шкур, шерстью вверх, и сшиты эти мешки не нитками, а жилами тех же зверей. Раньше орочены имели лишь кремнистые ружья, а теперь большей частью имеют винтовки. Говорят, что эти винтовки они получили после того, как свою старую шаманскую веру оставили и перешли в христианство.
Сколько я встречал орочен, они уже все были крещены и большей частью при епископе Мелетии. Говорили мне, что далеко не одною проповедью о Христе привлекали этих чад природы в церковь, но и очень земными соблазнами.
Когда мне лично пришлось столкнуться с ороченами, то я убедился, что они какими были язычниками до крещения, такими оставались и до сего дня. Вина, по-моему, в этом случае падает прежде всего на наших миссионеров. Первою их целью является не то, чтобы просветить этих бедных, обездоленных людей светом Христова учения и утвердить пастырским подвигом в христианской жизни, но то, чтобы как можно больше людей крестить и через число крещенных выдвинуться перед своим епархиальным начальством, заслужить его благоволение.
Очень меня интересовали учителя буддизма на нашем севере. После того случая, о котором я рассказал, мне не раз приходилось встречаться с ламами, и они нередко поражали меня оригинальностью своих религиозных взглядов и широтой образования. Некоторые из них и университет кончили. Припоминаю такой свой разговор с одним начитанным ламой. Этот лама хорошо познакомился со мной, когда я уже был года два иеромонахом. Однажды он спрашивает меня: «Почему все гении человечества пантеисты, т.е. ближе стоят к нам, буддистам, чем к христианской теистической религии. Таковы древнегреческие философы и новейшие немецкие». Я отвечал на этот вопрос так, что, по-моему, человек не может жить без религиозной веры, и если он не познал истинного Бога, то ему не оставалось ничего более, как обоготворить природу. У гениально одарённого человека особенно велик соблазн творить и религию из самого себя, как бы не противополагать себе Бога и не преклоняться перед Ним.
- А вы, дорогой лама, как вы сами думаете о Христе?
- Я думаю, - ответил лама, - что Христос и Будда - два брата, только Христос будет светлее и шире, чем Будда. Если бы все люди были чистыми буддистами, - продолжал лама, - они спали бы спокойно; а если бы все люди были чистыми христианами, то они бы вовсе не спали, а вечно бодрствовали в несказанной радости, и тогда земля была бы небом.
- О, - воскликнул я, - как вы, мой друг, рассуждаете! Почему же вы не креститесь?
- Дело, - отвечает он, - не в купели, а в преобразовании самой жизни. Что пользы, если вы, русские, считаетесь христианами? Вы извините меня, если я скажу, что вы, русские, не знаете Христа и не верите в Него, а живёте такою жизнью, что мы, дикари, сторонимся вас и боимся вас порой, как заразы.
* * *
В качестве эпилога приведу отрывок из письма митрополита Серафима (Чичагова) от 14 ноября 1910 года, описывающий результат нравственного падения и разложения церкви в России, приведшего к известным, в чем-то печальным, а в чем-то обнадеживающим событиям в таком далеком для нас 1917 году:
"Пред глазами ежедневно - картина разложения нашего духовенства. Никакой надежды, чтобы оно опомнилось, поняло своё положение! Всё то же пьянство, разврат, сутяжничество, вымогательство, светские увлечения! Последние верующие - содрогаются от развращения или безчувствия духовенства, ещё немного - и сектантство возьмёт верх... Никого и нет, кто бы мог понять, наконец, на каком краю гибели Церковь, и отдать себе отчёт в происходящем... Время благоприятное пропущено, болезнь духа охватила весь государственный организм, перелома болезни больше не может случиться и духовенство катится в пропасть, без сопротивления и сил для противодействия. Ещё год - и не будет даже простого народа около нас, всё восстанет, всё откажется от таких безумных и отвратительных руководителей... Что же может быть с государством? Оно погибнет вместе с нами! Теперь уже безразлично, какой Синод, какие Прокуроры, какие Семинарии и Академии; всё охвачено агонией и смерть наша приближается".
Привожу небольшую выдержку из воспоминаний русского миссионера архимандрита Спиридона (Кислякова) о трудностях проповедования "истинной" православной веры. Ну а выводы пусть каждый делает для себя сам.
* * *
Большие трудности я встретил и на пути проповедания Евангелия буддистам. Как-то заехал я в один из буддийских монастырей. Шеретуй принял меня очень ласково. Но так как было уже поздно, то шеретуй беседу нашу отложил до утра. На следующий день утром, в сопровождении самого шеретуя, я отправился в их кумирню. Монахи-ламы были уже там на своих местах. Со мною рядом сел шеретуй. Я начал свое благовестие с того, как Бог сотворил мир, как Он послал Сына Своего Единородного в мир ради спасения человечества. Как Господь смирил Себя, быв послушен воле Отца Небесного, как Он страдал, воскрес, вознесся на небо и опять придет судить живых и мертвых. Затем я перешел на Его святое учение и особенно остановился на нагорной проповеди Христа.
Как мне казалось, ламы слушали меня с затаенным дыханием. Окончив свою речь, после маленькой паузы, я уже думал уходить, но вижу, поднимается один из этих лам, делает мне поклон, становится среди своих единоверцев и начинает говорить целую речь, обнаруживая гораздо большие познания, чем я мог предполагать. Не могу со всею точностью передать его слов, так как и речь его была пространна, и я был тогда очень потрясен и взволнован. Но вот что приблизительно он говорил:
«Господин миссионер, вы изложили нам вашу христианскую религию, и мы с большою любовью слушали вас и каждому вашему слову внимали. Теперь мы просим послушать и нас, язычников, некультурных людей. Да, господин миссионер, действительно, христианская религия есть религия самая высокая, общемировая. Если бы и на других планетах жили подобные нам разумные существа, то и они иной, лучшей религии не могли бы и иметь, чем христианская. Потому что христианская религия не от мира, но Божие откровение. В христианской религии нет ничего человеческого, тварного, она есть чистая, как слеза или кристалл, мысль Божия. Мысль эта есть тот Логос, о котором Иоанн Богослов говорит, что Он плотью стал, стал воплощенным Богом. Христос и есть воплощенный Логос. Его учение показало миру новые пути жизни для человека и явилось для него откровением Божией воли. Воля же эта в том, чтобы христиане жили так, как жил и Христос. И учение Христа было эхом Его жизни.
Но посмотрите сами, господин миссионер, посмотрите беспристрастно, живет ли мир так, как учил Христос? Христос проповедовал любовь к Богу и людям, мир, кротость, смирение, всепрощение. Он заповедал за зло платить добром, не собирать богатства, не только не убивать, но и не гневаться, хранить в чистоте брачную жизнь, а Бога любить больше отца, матери, сына, дочери, жены, даже больше себя самого. Так учил Христос, но не такие вы, христиане. Вы живете между собою, как звери какие-либо кровожадные. Вам стыдно должно было бы и говорить о Христе, у вас рот весь в крови. Среди нас нет никого по жизни хуже христиан. Кто здесь больше всего плутует, развратничает, хищничает, лжет, воюет, убивает? Христиане, они - первые богоотступники. Вы идете к нам с проповедью Христа, а несете нам ужас и горе. Я не буду вспоминать инквизиции, не буду говорить о том, как с дикарями поступали христиане. Я вспомню недавнее время.
Вот началась строиться великая сибирская дорога. Она, как вам известно, проходит около нас. И мы радовались, вот, мол, русские несут в нашу дикую некультурную жизнь свет и любовь христианской жизни. Мы с нетерпением ожидали, когда дорога подойдет к нам. И дождались к ужасу и горю своему. Ваши рабочие приходили к нам в юрты уже пьяные, спаивали бурят, развращали наших жен, среди нас самих появилось пьянство, грабежи, убийства, драки, ссоры, болезни. У нас до той поры не было замков, потому что не было воров, тем более, не было убийства. А теперь, как наши буряты вкусили вашей культуры и узнали, в чем, по-вашему, настоящая жизнь, то уже и мы не знаем, что с ними делать.
Да сохранят Аббида и Мойдари нас от таких христиан! Такие же и ваши миссионеры. Они сами но верят в то, что проповедуют. Если бы они верили в это и жили так, как Христос учил, то им и проповедовать было бы не нужно никому: мы все бы приняли христианство. Ведь дело сильнее слова. Как бы мы, в самом деле, остались во тьме, если бы возле себя увидели свет? Вы напрасно думаете, господин мисссионер, что мы такие невежды что не знаем где и что такое добро и зло. Но мы боимся, чтобы от вашего христианства нам не стать еще хуже, чтобы совсем не озвереть.
Мы видели ваших миссионеров таких, которые любят деньги, курят табак, пьют и распутничают, как и наши плохие буряты. А таких миссионеров, которые бы подлинно любили Христа больше себя, таких мы не видали. Ваши священники говорят, что они от самого Христа получили власть прощать грехи и очищать души, изгонять нечистых духов, исцелять всякую болезнь в людях. А вы, христиане, не только не показываете нам этой своей власти, чтобы все злое, нечистое, уродливое отсекать, очищать и врачевать, но вы своею жизнью только заражаете язычников. Нет, господин миссионер, сначала пусть сами христиане поверят своему Богу и покажут нам, как они его любят. Тогда и мы, быть может, примем вас, миссионеров, как ангелов Божьих, и примем христианство».
После этого лама сел, а я все время сидел, как сам не свой, как громом пораженный. Если бы шеретуй не предложил мне подняться, то я, кажется, и не сошел с этого места. В жизни не переживал я такого жгучего стыда и обиды за христианство, как во время этого разговора и после него. Я простился с шеретуем, сел на своего коня и поплелся куда глаза глядят. Был я еще светским в то время. Уехал я с самой тяжелой думой о себе, своей жизни, о современных христианах вообще. Как мне ни было больно и обидно, но я сознавал, что во многом буддийский лама был прав, я не мог лично на него обижаться.
«Что же это такое, - думал я, - неужели врагами проповеди о Христе являемся мы сами - христиане? Неужели наша жизнь позорит в мире христианство?» И я остро чувствовал, что и действительно, жизнь моя идет вразрез с Евангелием. Проехал я верст восемь и не мог дальше двигаться от страшной головной боли. Я остановился, спутал коня, разостлал войлок, лег на землю вниз лицом, и слезы ручьем хлынули из глаз моих. Здесь я и уснул. Проснулся вечером, голова болеть перестала, но на душе было смертельно тяжело. Хотелось плакать, рыдать. «Боже мой, Боже мой! - твердил я. - Язычники нас христиан боятся, как чумы какой-либо, боятся заразы для себя от нашей худой, безнравственной жизни». Я, как иступленный, начал кричать: «Господи, Господи! Что хочешь делай со мною, только дай мне любить Тебя всем моим существом. Пусть я буду каким-нибудь животным, собакой, волком, змеей, всем, чем Ты хочешь, только чтобы Тебя я любил всем своим существом. Мне веры в Тебя мало. Я хочу любить Тебя и любить так, чтобы весь я был одною любовью к Тебе! Слышишь ли, Господи, мою горячую просьбу, обращенную к Тебе?» Так я раздирающе кричал во весь свой голос.
Поехал я в окрестные улусы. В один из этих улусов, примыкающих к буддийскому монастырю, я приехал на второй день утром. Зашел в юрту. Приняли меня очень ласково. Сам хозяин юрты был очень симпатичным человеком. Не успел я и стакана чая выпить, как юрта наполнилась бурятами и бурятками. Все они на меня смотрели ласково, и я подумал, что в этих простых дикарях больше природной человеческой доброты, чем в нас, культурных христианах. Я поговорил с ними, расспросил о том или другом и наконец предложил им беседу о Боге. Во время беседы одни из бурят курили, другие жевали табак, но все-таки внимательно слушали меня. Когда я закончил свою проповедь, то один старый бурят, по имени Зархой, ласково поглядел на меня, как-то тихо, по детски, улыбнулся и сказал мне:
- Веры разны, а Бог один.
- Зархой, - говорю я ему, - ты бы крестился.
- Я, - отвечает он, - коня еще не украл, так зачем же мне креститься?
Я получил снова тяжелый удар и опять справедливый. Старик был по своему прав, так как помнил, как при епископе Мелетии крестили всяких негодяев, воров, конокрадов. А они крестились из-за того, чтобы им, как уже крестившимся, избежать наказание за совершенные преступления...
Переночевав у доброго Зархоя, я отправился дальше. Так я и обычно переезжал из улуса в улус со словом проповеди о Христе и видел много проявлений доброты бурят ко мне.
Один как-то раз я отправился на реку Витим, где, кроме бурят, я встретил и орочен. Орочены еще менее культурны, чем буряты. По-видимому, кроме охоты, они ничем больше не занимаются. Образ жизни у них кочевой. Прежде еще они имели оленей, но уже в то время, когда я был у них, олени вымерли. У срочен нет даже юрт, а они имеют какие-то мешки, сшитые из звериных шкур, шерстью вверх, и сшиты эти мешки не нитками, а жилами тех же зверей. Раньше орочены имели лишь кремнистые ружья, а теперь большей частью имеют винтовки. Говорят, что эти винтовки они получили после того, как свою старую шаманскую веру оставили и перешли в христианство.
Сколько я встречал орочен, они уже все были крещены и большей частью при епископе Мелетии. Говорили мне, что далеко не одною проповедью о Христе привлекали этих чад природы в церковь, но и очень земными соблазнами.
Когда мне лично пришлось столкнуться с ороченами, то я убедился, что они какими были язычниками до крещения, такими оставались и до сего дня. Вина, по-моему, в этом случае падает прежде всего на наших миссионеров. Первою их целью является не то, чтобы просветить этих бедных, обездоленных людей светом Христова учения и утвердить пастырским подвигом в христианской жизни, но то, чтобы как можно больше людей крестить и через число крещенных выдвинуться перед своим епархиальным начальством, заслужить его благоволение.
Очень меня интересовали учителя буддизма на нашем севере. После того случая, о котором я рассказал, мне не раз приходилось встречаться с ламами, и они нередко поражали меня оригинальностью своих религиозных взглядов и широтой образования. Некоторые из них и университет кончили. Припоминаю такой свой разговор с одним начитанным ламой. Этот лама хорошо познакомился со мной, когда я уже был года два иеромонахом. Однажды он спрашивает меня: «Почему все гении человечества пантеисты, т.е. ближе стоят к нам, буддистам, чем к христианской теистической религии. Таковы древнегреческие философы и новейшие немецкие». Я отвечал на этот вопрос так, что, по-моему, человек не может жить без религиозной веры, и если он не познал истинного Бога, то ему не оставалось ничего более, как обоготворить природу. У гениально одарённого человека особенно велик соблазн творить и религию из самого себя, как бы не противополагать себе Бога и не преклоняться перед Ним.
- А вы, дорогой лама, как вы сами думаете о Христе?
- Я думаю, - ответил лама, - что Христос и Будда - два брата, только Христос будет светлее и шире, чем Будда. Если бы все люди были чистыми буддистами, - продолжал лама, - они спали бы спокойно; а если бы все люди были чистыми христианами, то они бы вовсе не спали, а вечно бодрствовали в несказанной радости, и тогда земля была бы небом.
- О, - воскликнул я, - как вы, мой друг, рассуждаете! Почему же вы не креститесь?
- Дело, - отвечает он, - не в купели, а в преобразовании самой жизни. Что пользы, если вы, русские, считаетесь христианами? Вы извините меня, если я скажу, что вы, русские, не знаете Христа и не верите в Него, а живёте такою жизнью, что мы, дикари, сторонимся вас и боимся вас порой, как заразы.
* * *
В качестве эпилога приведу отрывок из письма митрополита Серафима (Чичагова) от 14 ноября 1910 года, описывающий результат нравственного падения и разложения церкви в России, приведшего к известным, в чем-то печальным, а в чем-то обнадеживающим событиям в таком далеком для нас 1917 году:
"Пред глазами ежедневно - картина разложения нашего духовенства. Никакой надежды, чтобы оно опомнилось, поняло своё положение! Всё то же пьянство, разврат, сутяжничество, вымогательство, светские увлечения! Последние верующие - содрогаются от развращения или безчувствия духовенства, ещё немного - и сектантство возьмёт верх... Никого и нет, кто бы мог понять, наконец, на каком краю гибели Церковь, и отдать себе отчёт в происходящем... Время благоприятное пропущено, болезнь духа охватила весь государственный организм, перелома болезни больше не может случиться и духовенство катится в пропасть, без сопротивления и сил для противодействия. Ещё год - и не будет даже простого народа около нас, всё восстанет, всё откажется от таких безумных и отвратительных руководителей... Что же может быть с государством? Оно погибнет вместе с нами! Теперь уже безразлично, какой Синод, какие Прокуроры, какие Семинарии и Академии; всё охвачено агонией и смерть наша приближается".