Митраизм.
Originally posted by ltraditionalist at Митраизм.
- 1 -
Основанием этой религии, её нижним, первоначальным слоем, служит вера древнего Ирана, в которой она берёт начало.
Как ислам в некоторых отношениях является реформированной версией христианства и одновременно новым выдвижением свойственной Ветхому Завету идеи приближения к Богу путём подчинения Его воле в повседневной жизни, так и митраизм явился во многих отношениях возвратом к дозороастрийскому прошлому. В персидской традиции, предшествовавшей зороастрийской реформации, уже имелся Митра, который - вместе с Варуной и Индрой - был одним из великих богов. Арии, с момента их первого появления на сцене истории, уже поклонялись Митре. Гимны Вед точно так же прославляют его имя, как и гимны Авесты.
Плутарх так излагает дуалистическую картину мира персов: Оромазд пребывает в вечном свете "столь же высоко над солнцем, насколько солнце удалено от земли", Ахриман царит в ночи нижнего мира, а Митра [1] занимает между ними промежуточную позицию.
В начале "Бундахиш" представлено абсолютно идентичное учение, только вместо Митры между Ормуздом и Ахриманом помещён Вайю (бог ветра). Несоответствие лишь терминологическое, поскольку, согласно представлениям иранцев, ветер неразрывно связан со светом.
Итак, верховное Божество восседает на небе над звёздами, где царит вечный покой; под ним находится деятельный бог, его посланник, возглавляющий небесные воинства в их постоянной борьбе с духом тьмы, который из глубин преисподней посылает на землю злобных дэвов.
Митра считался у древних магов богом света, и поскольку свет распространяется через воздух, предполагалось, что этот бог обитает в средней зоне, между небом и преисподней, благодаря чему его называли "посредником". Митра являлся "посредником" между непознаваемым и недосягаемым Богом и родом человеческим, пребывающим тут, на земле.
Образ Митры слился с фигурой иранского "мессии" зороастрийцев - Саошианта. Поэтому римляне называли Митру salutarus ("спаситель"). Верили, что в конце времён он дарует своим адептам бессмертие и блаженство. Именно Митра, охранитель истины, является главным вершителем суда над душой после кончины человека; именно он, "посредник", ведёт своих адептов по опасному пути их восхождения на небеса; он же - небесный отец, принимающий их в свою сияющую обитель как вернувшихся из дальнего странствия детей.
Митраисты верили в сознательное бытие после смерти божественной сущности, заключённой в человеке, в загробное возмездие и вознаграждение. Если душа была запятнана нечистой жизнью, посланцы Ахримана утаскивали её в бездну преисподней, где её подвергали бесчисленным мучениям. Если же, напротив, её заслуги перевешивали её провинности, она поднималась в высшие сферы. Нагая, сбросившая с себя бремя всех пороков и всякой чувственности, она восходила на восьмое небо, дабы в вечном свете, где пребывают боги, наслаждаться бесконечной красотой.
Адепты этого учения вступали в ряды священного воинства, облечённого миссией вместе с Митрой вести борьбу с силами зла. Сопротивление чувственности было одним из аспектов борьбы против злого начала. Совершенная чистота являлась для митраистов той целью, к которой должно быть устремлено всё существо верующего. Они считали похвальным воздержание от некоторых видов пищи и абсолютное целомудрие [2]. Их ритуал включал в себя постоянные обряды омовения и очищения, которые призваны были выводить из души всё нечистое.
- 2 -
Во время великой смуты, вызванной крушением Персидской империи, все политические и религиозные барьеры исчезли и в результате Передняя Азия прошла через этап синкретизма, аналогичный тому, который позднее более ясно наблюдался в Римской империи. Сближение всех теологий Востока и всех греческих философских систем породило самые неожиданные сочетания, и соперничество можду этими учениями сделалось чрезвычайно активным. Именно в период религиозного брожения, вызванного завоеваниями Александра Македонского, митраизм обрёл более или менее определённую форму. Ко времени своего распространения в Римской империи он уже вполне сформировался.
Если бы Митридат Эвпатор смог воплотить свои честолюбивые мечты, этот эллинизированный парсизм без сомнения стал бы государственной религией огромной азиатской империи. Но ему была уготована иная доля по причине поражения этого великого противника Рима. Остатки понтийской армии и флота распространили иранские мистерии среди морских пиратов, возраставших в своей мощи под укрытием гор Киликии. Митра прочно обосновался в этом краю, и Тарс ещё поклонялся ему даже в конце эпохи Империи.
Хотя Киликия стала римской провинцией в 102 году до Р. Х., но Империя в то время занимала лишь несколько населённых пунктов на побережье, а окончательное завоевание всей этой области было завершено только около двух столетий спустя. Каппадокия была присоединена уже при Тиберии, западная часть Понта - при Нероне, Коммагена и Малая Армения - окончательно при Веспасиане. Лишь тогда установились постоянные и непосредственные связи этих удалённых областей с Западом. Затем настали времена великих походов на восток Траяна, Луция Вера и Септимия Севера, подчинение Месопотамии и учреждение в Осроене и вплоть до Ниневии многочисленных колоний, которые словно звенья цепи соединили Иран со Средиземноморьем. Эти последовательные завоевания цезарей и послужили первой причиной распространения митраизма в латинском мире.
Главным источником его распространения была, безусловно, армия. Религия митраизма - это, прежде всего, религия солдат, и не случайно посвящаемым на одной из ступеней присваивалось имя "воинов". Рекруты из Каппадокии и Коммагены весьма быстро распространили мистерии Митры до самых пределов античного мира. На всём протяжении границы Римской империи, от Чёрного моря до гор Шотландии и до песков Сахары, в изобилии встречаются митраистские памятники.
Если в Персии поклонниками Митры были цари [3] и полководцы, то в Римской империи митраизм долгое время оставался религией самых обездоленных слоёв населения. Наиболее древние посвятительные надписи красноречиво свидетельствуют об этом, поскольку все они, без исключения, обязаны своим появлением рабам или бывшим рабам, солдатам или бывшим солдатам. Но нам известно, что со временем среди посвящённых в мистерии Митры оказалось много самых высочайших особ в Риме [4].
Лампридий сообщает, что император Коммод принял посвящение и участвовал в кровавых обрядах богослужения, и надписи служат подтверждением тому, что благосклонное отношение этого императора к жрецам Митры имело огромный резонанс в римском обществе. С этого момента мы наблюдаем, как высшие сановники Империи начинают следовать примеру своего императора и становятся почитателями иранского культа. Наибольшее число своих ревнителей митраизм вербовал в администрации и армии, то есть в тех кругах, в которых христиане встречались крайне редко по причине общей приверженности этих кругов официальной языческой религии.
В отличие от христианства, которое являлось religio illicita, митраизм относился к religiones licitae в силу своей древности: переодевание в животных, практикуемое в некоторых церемониях, является наследием когда-то весьма распространённого доисторического ритуала ликантропии; обычай посвящать богу пещеры в горах, безусловно, представляет собой наследие тех времён, когда ещё не умели строить храмы; жестокие испытания, которым подвергались посвящаемые, напоминают те кровавые увечья, которые наносили себе и друг другу служители Великой Матери богов Кибелы.
С того самого времени, как мы можем зафиксировать присутствие культа Митры в Италии, мы всегда обнаруживаем его тесную связь с культом Великой Матери из Пессинунта, который ещё за три века до того был торжественно признан римлянами. Митра (как и Аттис, с которым он отождествлялся) составил пару Великой Матери, и на него так или иначе распространялось оказываемое ей официальное покровительство.
Однако митраизм был исключительно мужским культом. В то время как большинство восточных культов признавало за женщинами значительную, иногда даже преобладающую роль, находя в них ревностных своих почитательниц, культ Митры запрещал для них участие в мистериях. Среди сотен дошедших до нас надписей ни в одной нет упоминаний ни о жрице, ни о какой-либо посвящённой, ни даже о сделавшей пожертвование женщине. Будучи религией солдат, митраизм более всего прославлял воинские доблести. Митраисты ставили силу выше смиренной кротости, и предпочитали храбрость мягкосердечию.
В расширенном митраизме укладывалась не только мистика язычества в её лучших и глубочайших проявлениях, но и все старые традиции (в том числе - обожествление императоров), все местные верования и даже суеверия; митраизм ничего не разрушал, а лишь объединял всё в стройном синтезе, над которым царил образ Непобедимого Бога, видимым отображением которого было солнце [5]. К середине III века этот расширенный митраизм достиг апогея своей мощи, и в какой-то момент могло показаться, что весь римский мир должен был стать митраистским [6]. Если принять во внимание обилие памятников, которые оставил нам этот персидский культ, может даже возникнуть вопрос о том, не являлись ли его сторонники в эпоху Северов более многочисленными, чем почитатели Христа? Наибольшей поддержкой он пользовался в придунайских провинциях и в Германии, тогда как Церковь быстрее всего развивалась в Сирии и Малой Азии. Однако Митра снискал восторженную любовь и в среде малоазийских греков. Именно у них появились хорошо известные статуи Митры.
Его изображали в виде юноши, "прекрасного как Аполлон", в развевающемся плаще, фригийской шапке и ореоле лучей вокруг головы. В малоазийских провинциях успех митраизма был особенно велик во Фригии, Каппадокии и Понте.
Те, кто утверждают, что христианство победило в IV веке лишь потому, что было тогда якобы "единственной возможной мировой религией", забывают о митраизме, который вполне мог претендовать на эту роль. В 307 году Диоклетиан, Галерий и Лициний во время своей встречи в Карнунте по общему согласию посвятили Митре храм как покровителю своей власти. В эпоху императора Константина митраистов было не меньше, чем христиан, и поистине остаётся загадкой, как этот кесарь мог предпочесть образ кроткого Иисуса Христа образу Непобедимого Солнца. Ведь митраизм куда больше соответствовал духу военной державы. Недаром Юлиан "ОТступник", пытаясь реставрировать язычество, обратился именно к Митре.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Имя Митры находится в соотношении к ново-персидскому слову mihr, означающему "солнце" и "любовь".
[2] Очень характерно строгое целомудрие императора Юлиана, одного из верных последователей Митры.
Юлиан Отступник. Мрамор. Париж. Лувр.
[3] Персидские цари, безусловно, особо почитали Митру и считали его своим личным покровителем. Признавалось, что он низводит на них тот мистический свет, - Хварно, - который является достоянием истинных царей, освящает их власть и служит залогом постоянного успеха. Именно Митру они призывали свидетелем своему слову, именно к нему обращались в момент вступления в битву. Монархи питали к нему в некотором смысле личное расположение, о чём свидетельствует имя Митридат, часто встречающееся во всех эллинистических династиях.
(Кстати, интересное сравнение сейчас пришло на ум: есть эллинская культура, и есть более поздняя культура эллинистическая. Не в таком же положении находятся россияне по отношению к русским, как эллинисты по отношению к эллинам?)
[4] Впрочем, среди посвящённых "братьев" довольно часто самыми высокими степенями обладали именно рабы, а не господа; в духовном смысле происходила переоценка ценностей: первые становились последними, а последние - первыми.
[5] Образы пламени и света вошли во многие религиозные мировоззрения как единственные символические олицетворения Божества, доступные человеческому воображению и восприятию. Поэтому солнце может представляться естественною иконою Высшей Божественной Сущности.
[6] Часто повторяют слова Ренана: "Если бы какая-нибудь смертельная болезнь остановила рост христианства, мир стал бы миртаистским"
- 1 -
Основанием этой религии, её нижним, первоначальным слоем, служит вера древнего Ирана, в которой она берёт начало.
Как ислам в некоторых отношениях является реформированной версией христианства и одновременно новым выдвижением свойственной Ветхому Завету идеи приближения к Богу путём подчинения Его воле в повседневной жизни, так и митраизм явился во многих отношениях возвратом к дозороастрийскому прошлому. В персидской традиции, предшествовавшей зороастрийской реформации, уже имелся Митра, который - вместе с Варуной и Индрой - был одним из великих богов. Арии, с момента их первого появления на сцене истории, уже поклонялись Митре. Гимны Вед точно так же прославляют его имя, как и гимны Авесты.
Плутарх так излагает дуалистическую картину мира персов: Оромазд пребывает в вечном свете "столь же высоко над солнцем, насколько солнце удалено от земли", Ахриман царит в ночи нижнего мира, а Митра [1] занимает между ними промежуточную позицию.
В начале "Бундахиш" представлено абсолютно идентичное учение, только вместо Митры между Ормуздом и Ахриманом помещён Вайю (бог ветра). Несоответствие лишь терминологическое, поскольку, согласно представлениям иранцев, ветер неразрывно связан со светом.
Итак, верховное Божество восседает на небе над звёздами, где царит вечный покой; под ним находится деятельный бог, его посланник, возглавляющий небесные воинства в их постоянной борьбе с духом тьмы, который из глубин преисподней посылает на землю злобных дэвов.
Митра считался у древних магов богом света, и поскольку свет распространяется через воздух, предполагалось, что этот бог обитает в средней зоне, между небом и преисподней, благодаря чему его называли "посредником". Митра являлся "посредником" между непознаваемым и недосягаемым Богом и родом человеческим, пребывающим тут, на земле.
Образ Митры слился с фигурой иранского "мессии" зороастрийцев - Саошианта. Поэтому римляне называли Митру salutarus ("спаситель"). Верили, что в конце времён он дарует своим адептам бессмертие и блаженство. Именно Митра, охранитель истины, является главным вершителем суда над душой после кончины человека; именно он, "посредник", ведёт своих адептов по опасному пути их восхождения на небеса; он же - небесный отец, принимающий их в свою сияющую обитель как вернувшихся из дальнего странствия детей.
Митраисты верили в сознательное бытие после смерти божественной сущности, заключённой в человеке, в загробное возмездие и вознаграждение. Если душа была запятнана нечистой жизнью, посланцы Ахримана утаскивали её в бездну преисподней, где её подвергали бесчисленным мучениям. Если же, напротив, её заслуги перевешивали её провинности, она поднималась в высшие сферы. Нагая, сбросившая с себя бремя всех пороков и всякой чувственности, она восходила на восьмое небо, дабы в вечном свете, где пребывают боги, наслаждаться бесконечной красотой.
Адепты этого учения вступали в ряды священного воинства, облечённого миссией вместе с Митрой вести борьбу с силами зла. Сопротивление чувственности было одним из аспектов борьбы против злого начала. Совершенная чистота являлась для митраистов той целью, к которой должно быть устремлено всё существо верующего. Они считали похвальным воздержание от некоторых видов пищи и абсолютное целомудрие [2]. Их ритуал включал в себя постоянные обряды омовения и очищения, которые призваны были выводить из души всё нечистое.
- 2 -
Во время великой смуты, вызванной крушением Персидской империи, все политические и религиозные барьеры исчезли и в результате Передняя Азия прошла через этап синкретизма, аналогичный тому, который позднее более ясно наблюдался в Римской империи. Сближение всех теологий Востока и всех греческих философских систем породило самые неожиданные сочетания, и соперничество можду этими учениями сделалось чрезвычайно активным. Именно в период религиозного брожения, вызванного завоеваниями Александра Македонского, митраизм обрёл более или менее определённую форму. Ко времени своего распространения в Римской империи он уже вполне сформировался.
Если бы Митридат Эвпатор смог воплотить свои честолюбивые мечты, этот эллинизированный парсизм без сомнения стал бы государственной религией огромной азиатской империи. Но ему была уготована иная доля по причине поражения этого великого противника Рима. Остатки понтийской армии и флота распространили иранские мистерии среди морских пиратов, возраставших в своей мощи под укрытием гор Киликии. Митра прочно обосновался в этом краю, и Тарс ещё поклонялся ему даже в конце эпохи Империи.
Хотя Киликия стала римской провинцией в 102 году до Р. Х., но Империя в то время занимала лишь несколько населённых пунктов на побережье, а окончательное завоевание всей этой области было завершено только около двух столетий спустя. Каппадокия была присоединена уже при Тиберии, западная часть Понта - при Нероне, Коммагена и Малая Армения - окончательно при Веспасиане. Лишь тогда установились постоянные и непосредственные связи этих удалённых областей с Западом. Затем настали времена великих походов на восток Траяна, Луция Вера и Септимия Севера, подчинение Месопотамии и учреждение в Осроене и вплоть до Ниневии многочисленных колоний, которые словно звенья цепи соединили Иран со Средиземноморьем. Эти последовательные завоевания цезарей и послужили первой причиной распространения митраизма в латинском мире.
Главным источником его распространения была, безусловно, армия. Религия митраизма - это, прежде всего, религия солдат, и не случайно посвящаемым на одной из ступеней присваивалось имя "воинов". Рекруты из Каппадокии и Коммагены весьма быстро распространили мистерии Митры до самых пределов античного мира. На всём протяжении границы Римской империи, от Чёрного моря до гор Шотландии и до песков Сахары, в изобилии встречаются митраистские памятники.
Если в Персии поклонниками Митры были цари [3] и полководцы, то в Римской империи митраизм долгое время оставался религией самых обездоленных слоёв населения. Наиболее древние посвятительные надписи красноречиво свидетельствуют об этом, поскольку все они, без исключения, обязаны своим появлением рабам или бывшим рабам, солдатам или бывшим солдатам. Но нам известно, что со временем среди посвящённых в мистерии Митры оказалось много самых высочайших особ в Риме [4].
Лампридий сообщает, что император Коммод принял посвящение и участвовал в кровавых обрядах богослужения, и надписи служат подтверждением тому, что благосклонное отношение этого императора к жрецам Митры имело огромный резонанс в римском обществе. С этого момента мы наблюдаем, как высшие сановники Империи начинают следовать примеру своего императора и становятся почитателями иранского культа. Наибольшее число своих ревнителей митраизм вербовал в администрации и армии, то есть в тех кругах, в которых христиане встречались крайне редко по причине общей приверженности этих кругов официальной языческой религии.
В отличие от христианства, которое являлось religio illicita, митраизм относился к religiones licitae в силу своей древности: переодевание в животных, практикуемое в некоторых церемониях, является наследием когда-то весьма распространённого доисторического ритуала ликантропии; обычай посвящать богу пещеры в горах, безусловно, представляет собой наследие тех времён, когда ещё не умели строить храмы; жестокие испытания, которым подвергались посвящаемые, напоминают те кровавые увечья, которые наносили себе и друг другу служители Великой Матери богов Кибелы.
С того самого времени, как мы можем зафиксировать присутствие культа Митры в Италии, мы всегда обнаруживаем его тесную связь с культом Великой Матери из Пессинунта, который ещё за три века до того был торжественно признан римлянами. Митра (как и Аттис, с которым он отождествлялся) составил пару Великой Матери, и на него так или иначе распространялось оказываемое ей официальное покровительство.
Однако митраизм был исключительно мужским культом. В то время как большинство восточных культов признавало за женщинами значительную, иногда даже преобладающую роль, находя в них ревностных своих почитательниц, культ Митры запрещал для них участие в мистериях. Среди сотен дошедших до нас надписей ни в одной нет упоминаний ни о жрице, ни о какой-либо посвящённой, ни даже о сделавшей пожертвование женщине. Будучи религией солдат, митраизм более всего прославлял воинские доблести. Митраисты ставили силу выше смиренной кротости, и предпочитали храбрость мягкосердечию.
В расширенном митраизме укладывалась не только мистика язычества в её лучших и глубочайших проявлениях, но и все старые традиции (в том числе - обожествление императоров), все местные верования и даже суеверия; митраизм ничего не разрушал, а лишь объединял всё в стройном синтезе, над которым царил образ Непобедимого Бога, видимым отображением которого было солнце [5]. К середине III века этот расширенный митраизм достиг апогея своей мощи, и в какой-то момент могло показаться, что весь римский мир должен был стать митраистским [6]. Если принять во внимание обилие памятников, которые оставил нам этот персидский культ, может даже возникнуть вопрос о том, не являлись ли его сторонники в эпоху Северов более многочисленными, чем почитатели Христа? Наибольшей поддержкой он пользовался в придунайских провинциях и в Германии, тогда как Церковь быстрее всего развивалась в Сирии и Малой Азии. Однако Митра снискал восторженную любовь и в среде малоазийских греков. Именно у них появились хорошо известные статуи Митры.
Его изображали в виде юноши, "прекрасного как Аполлон", в развевающемся плаще, фригийской шапке и ореоле лучей вокруг головы. В малоазийских провинциях успех митраизма был особенно велик во Фригии, Каппадокии и Понте.
Те, кто утверждают, что христианство победило в IV веке лишь потому, что было тогда якобы "единственной возможной мировой религией", забывают о митраизме, который вполне мог претендовать на эту роль. В 307 году Диоклетиан, Галерий и Лициний во время своей встречи в Карнунте по общему согласию посвятили Митре храм как покровителю своей власти. В эпоху императора Константина митраистов было не меньше, чем христиан, и поистине остаётся загадкой, как этот кесарь мог предпочесть образ кроткого Иисуса Христа образу Непобедимого Солнца. Ведь митраизм куда больше соответствовал духу военной державы. Недаром Юлиан "ОТступник", пытаясь реставрировать язычество, обратился именно к Митре.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Имя Митры находится в соотношении к ново-персидскому слову mihr, означающему "солнце" и "любовь".
[2] Очень характерно строгое целомудрие императора Юлиана, одного из верных последователей Митры.
Юлиан Отступник. Мрамор. Париж. Лувр.
[3] Персидские цари, безусловно, особо почитали Митру и считали его своим личным покровителем. Признавалось, что он низводит на них тот мистический свет, - Хварно, - который является достоянием истинных царей, освящает их власть и служит залогом постоянного успеха. Именно Митру они призывали свидетелем своему слову, именно к нему обращались в момент вступления в битву. Монархи питали к нему в некотором смысле личное расположение, о чём свидетельствует имя Митридат, часто встречающееся во всех эллинистических династиях.
(Кстати, интересное сравнение сейчас пришло на ум: есть эллинская культура, и есть более поздняя культура эллинистическая. Не в таком же положении находятся россияне по отношению к русским, как эллинисты по отношению к эллинам?)
[4] Впрочем, среди посвящённых "братьев" довольно часто самыми высокими степенями обладали именно рабы, а не господа; в духовном смысле происходила переоценка ценностей: первые становились последними, а последние - первыми.
[5] Образы пламени и света вошли во многие религиозные мировоззрения как единственные символические олицетворения Божества, доступные человеческому воображению и восприятию. Поэтому солнце может представляться естественною иконою Высшей Божественной Сущности.
[6] Часто повторяют слова Ренана: "Если бы какая-нибудь смертельная болезнь остановила рост христианства, мир стал бы миртаистским"