Апокалипсис в "Повелителе мух" У. Голдинга. (17)
Антропологическая аллегория - основа для более глубокой темы.
Аллегория трехчастного человека, представленная в романе, не является единственной. Разделяющая и разрушающая человека изнутри сила греха естественным образом не может не оказывать влияния и на весь окружающий мир: «…человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим, 5: 12). Начав с утопии, автор приводит читателя прямо к ее противоположности, показывая это перерождение изнутри главного персонажа всей истории, человека. Однако одна из основных черт любой антиутопии - ее общественный характер. Грехом болеет каждый из потомков Адама, но одновременно - и все общество в целом. Главная же антиутопия в человеческой истории, как она представлена в Священном Писании, связана со временами, непосредственно предшествующими Второму пришествию Иисуса Христа в этот мир, о чем нам повествует Откровение Иоанна Богослова. Голдинг, вдохновляемый чтением Библии, не мог просто так пройти мимо столь естественного развития раскрываемой им темы, и поэтому мы можем говорить о наличии в романе еще одной аллегории помимо рассмотренной выше - апокалиптической. Она существует с аллегорией антропологической в теснейшем взаимопереплетении, в какой-то степени можно утверждать, что антропология является основой, фоном и ключом к верному пониманию эсхатологии произведения, позволяя выйти за очерченные предшествующими писателями данного направления рамки - социальные, политические, психологические и пр. Одни и те же персонажи играют достаточно разные роли, в зависимости от того, с какой из двух точек зрения на них смотреть, что придает всему роману и каждому из основных персонажей, так сказать, объемное видение. Кроме того, в свете апокалиптической аллегории становится виден еще один участник событий, объединяющий собою всех так же, как это делал «соборный человек» аллегории антропологической, - Церковь.
Апокалиптические аллюзии в романе
Аллегория Церкви в произведении.
«Повелитель мух», будучи наполненным аллегориями романом-притчей, имеет и еще одно немаловажное измерение помимо рассмотренного выше. Оно естественным образом связано и с внутренним миром и устроением «метафизического человека», и с его историей спасения. В культуре ХХ столетия было немало споров о том, что выше и важнее - общественное или личное, индивидуальное. И тот, и другой вариант в практическом воплощении принимали и принимают достаточно уродливые формы. С христианской же точки зрения неверна сама постановка вопроса - «или - или». Господь творит человека существом личным («по образу» (ср. Быт, 1:27), но одновременно и общественным: «Нехорошо быть человеку одному» (Быт, 2:18). Эти два свойства нашей природы не противопоставляются друг другу, по замыслу Божию, но соединяются, сорастворяются в соборности, по подобию того, как соединены в любви Лица Святой Троицы. Как и все стороны нашего естества, соборность претерпела после грехопадения Адама разрушительное воздействие греха. Христос, Новый Адам (1 Кор, 15:45-49), обновил и возродил в Себе человеческое естество и довел его до максимально доступной ему степени совершенства, передав возможность присоединения к этому совершенству и членам Церкви, которую ап. Павел прямо именует Телом Его (Кол, 1:24). Церковь осознает себя соборной («Верую… в Соборную… Церковь», - говорит Символ веры), и основа этой соборности, выходящей за рамки индивидуального существования - любовь: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин, 13:35). Все писания Нового Завета, включая книгу Откровения Иоанна Богослова, адресованы Церкви и говорят по преимуществу о ней. Писатель, опирающийся на христианскую традицию и демонстрирующий разрушительное действие греха, неизбежно приходит к мысли о том, насколько глобальным может быть это воздействие, и к чему оно может привести. Уильям Голдинг, показывающий в романе «Повелитель мух» внутренний мир человека через детское сообщество путем рассмотренной выше аллегории, почти неизбежно должен был выйти за рамки «соборной личности», которая представлена в романе в лице главных герое. Писатель как бы все время переворачивает аллегорическую призму, сквозь которую он смотрит на созданных им робинзонов, и потому представляет нам помимо видения максимально индивидуального - внутреннего мира человека на пути его падения - и максимально глобальную картину разрушительного действия греха в Церкви и мире, приводящее к тому, что «соль потеряет силу» (Мф, 5: 13; Лк, 14: 34) - Апокалипсис.
Аллегория раковины.
«Время начаться суду с дома Божия», - пишет ап. Петр (1 Пет, 4:17), т.е. с Церкви. И именно Церкви адресовано послание любимого ученика Христова, в котором содержится данное ему откровение: «То, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию» (Окр, 1: 11). Ведя рассказ о грехе и о том, как он овладевает и внутренне разрушает человека, Уильям Голдинг все в той же приточной форме показывает нам, что его речь идет и о реальности иного порядка, нежели просто личность - о Церкви. Дети, попавшие на остров, являют собой не только аллегорию внутреннего мира человека, но и образ мира в целом (Gregor I., Kinkead-Weekers M.), но по преимуществу это все же образ Церкви. Конечно, английские дети середины ХХ века в большинстве своем были детьми крещеными, однако само по себе это еще не делает их сообщество образом Церкви. Автор дает нам несколько достаточно прозрачных указаний, чтобы продемонстрировать свою мысль. Из множества способов собрать в первой главе «рассеянных чад Божиих воедино» (Ин, 11: 52), чтобы представить их читателю, он избирает тот, который отсылает к традиционной для западного искусства христианской символике - морскую раковину. Рудольф Норден в небольшой книжке «Символы и их значения» пишет: «Издревле употребляемые христианской церковью символы указывают на библейские истины, - особенно на жизнь и служение Иисуса Христа. Морская раковина с несколькими каплями воды символизирует Крещение Христа и наше Крещение. При Крещении Христа никто не присутствовал с фотоаппаратом. Нам достоверно неизвестно, как Иоанн Креститель совершал это, - использовал ли он раковину или что-то еще… В Писании ничего не сказано о морской раковине, но древние картины изображают Иоанна, изливающего воду из раковины на голову стоящего в воде или на коленях Иисуса. Художники полагали, что Крещение Иисуса происходило именно таким образом. В некоторых церквях Крещение и по сей день совершается излитием воды из морской раковины на голову. Это напоминает нам, что Иисус, безгрешный Сын Божий, приняв Крещение от грешника, ради нашего спасения «исполнил всякую правду» как Посланник Божий, Спаситель и Слуга. Также это должно напоминать нам о нашем Крещении, в котором Триединый Бог вечный храм благодати для каждого из нас». Чтобы усилить указанную связь раковины с крещением (вступлением в Церквовь), Голдинг буквально на одной странице несколько раз повторяет описание раковины «с несколькими каплями воды», создавая почти зрительное впечатление: «Ральф взял у Хрюши раковину, и ему на руку вытекла струйка»; после первой неудачной попытки извлечь из нее звук, он «стер с губ соленую воду», да и извлечена раковина также непосредственно из воды. Само описание раковины наводит на мысль и об ином, впрочем, тесно связанном с нею символе: изначально она «была сочного кремового цвета, кое-где чуть тронутого розоватым», впоследствии она «выцвела чуть не до белизны и стала почти прозрачной», перламутровой. Перламутровые жемчужины, «слезы моря», подобные тем самым каплям, непостижимо застывшим, извлекаемые из раковин, используются Спасителем как образ наивысшей ценности, Царства небесного (Мф, 7: 6, 13:45), и то, что раковина имеет перламутровую окраску, также указывает на ее особую роль христианского символа в романе. Наконец, именно звук раковины созывает раз за разом детей вместе, и описание этого звука читателю, знакомому со Священной историей, приводят на память сразу несколько мест, где говорится о явлении Бога или Его прямом действии. Прежде всего, это, конечно, Синайское богоявление и заключение первого Завета, сопровождавшееся «громким трубным звуком» и ставшее прообразом создания Церкви Христовой (Исх, 19), затем падение Иерихона (Нав, 6), где действие Божие прямо связано с собранием народа и звуком юбилейных труб, а кроме того, обращает мысль читателя и к последним временам, о которых Спаситель предсказывает: «И пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров» (Мф, 24:31). Об этом апокалиптическом смысле данного образа также упоминает и апостол: «Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба» (1 Фес, 4:16, также 1 Кор, 15:52), а любимому ученику явлен был в откровении и Сам Иисус, у Которого был «громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр, 1: 10). В конце пути Ральф осознает и то, что раковина незримым образом покрывала его: теперь у него «нет защиты рога». Все это вместе указывает, что раковина в романе - символ связи с горним миром, и пока она цела, надежда на обращение и спасение не потеряна. Для окончательного убеждения вдумчивого читателя в том, что детское сообщество на острове представляет собою также и образ Церкви, ожидающей избавления, Голдинг обращается и еще к одному древнейшему христианскому символу, используя его при описания острова: «Он был похож на корабль, вздыбился с этого края и за их спинами круто обрывался к морю». «В святоотеческих книгах часто встречается представление о Церкви как о корабле, переплывающем житейское море» - образ, интерполированный из библейского рассказа о ковчеге, «в котором немногие, то есть восемь душ, спаслись от воды» (1 Пет, 3: 20).