Политическая химера парламентской демократии, ч. I
За последний, наверное, год, а может чуть меньше, "общегражданский" протест от требований борьбы с коррупцией, честных выборов и возмущением ПЖиВ, словно естественным образом пришел к своему логическому финалу:
ВСЕ ПРОТИВ ПУТИНА!
Ради такого достижения демократической мысли временно забыты даже острые идейно-политические разногласия между вчерашними еще антагонистами.
Левые и правые, либералы и националисты, геи и гомофобы... - все готовы носиться по московским бульварам, играя в казаки-разбойники с ОМОНом и скандируя креативное "Хутин пуй!"
Столь умилительное единение весьма напоминает ситуацию вековой давности, когда против Престола объединились фактически все политические силы в стране. Убедив самих себя и политически зрелых сограждан, что всё зло - в прогнившем режиме. Который надо ликвидировать.
"Русский народ - так чувствовали мы - страдает и гибнет под гнетом устаревшей, выродившейся, злой, эгоистичной, произвольной власти. Министры, губернаторы, полиция - в конечном итоге система самодержавной власти во главе с царем - повинны во всех бедствиях русской жизни: в народной нищете, в народном невежестве, в отсталости русской культуры, во всех совершаемых преступлениях.
Коротко говоря, существовавшая политическая форма казалась нам единственным источником всего зла. Достаточно уничтожить эту форму и устранить от власти людей, ее воплощавших и пропитанных ее духом, чтобы зло исчезло и заменилось добром и наступил золотой век всеобщего счастья и братства". // Семен Франк, "Крушение кумиров", 1923 г.
Сегодня мы наблюдаем нечто подобное.
В условиях тотальной несвободы и страшной цензуры оппозиционные лидеры с многочисленной свитой экспертов, аналитиков и политологов короткими перебежками перемещаются из ток-шоу в ток-шоу и доносят с голубых экранов ту банальную революционную истину, что ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ и НАДО ЧТО-ТО МЕНЯТЬ.
Однако, из под дымовой завесы словоблудия и борьбы за нашу и вашу свободу, в социально-политической мысли постепенно проглядывается та опасная тенденция, при которой неприятие Путина в качестве политического лидера России "естественным образом", шаг за шагом, преобразуется в неприятие самого института сильной единоличной власти.
Добиться таких настроений в обществе довольно непросто, потому как даже критиками президентской республики признается, что персонификация власти и ее средоточение в форме пресловутой "вертикали" есть историческая традиция российской государственности.
Традиция которая, между прочим, долгие века позволяла стране выживать и развиваться. Это так, информация к размышлению.
Но наиболее совестливые и демократические "эксперты" не очень любят размышлять. В одобрительном отношении русского народа к так называемой "сильной руке" они просто усматривают некий генетический недостаток русского социума как такового.
Их (недостатков) у нас вообще много: лень, пьянство, "авось"... А тут еще до кучи добавляется эдакая "рабскость", сочно, на все лады описываемая живущими не по лжи либералами и прочими честными демократами.
Я, например, очень часто читал, как любит наш человек хозяйский кнут, как тянет его склонить выю перед начальником, а если доведется перед царем-батюшкой - так вообще за счастье.
Сам я по убеждениям монархист.
Это совсем не значит, что моя мечта - в ближайшие пару лет провести Земской Собор и избрать на нем Царя. Просто данная форма правления видится мне наиболее честной и наиболее оптимальной формой организации общества, особенно русского.
Достаточно ознакомиться с "Монархической государственностью" Л.А. Тихомирова или "Русским самодержавием" Н.И. Черняева, дабы не считать идею самодержавной власти чем-то диким и отжившим свой век.
Такое представление - не более чем расхожий стереотип, о котором в своем время писал тот же Тихомиров:
"Падение идеи было столь полно, что даже забылся смысл ее, забылось ее значение как вечного принципа.
Монархия стала рассматриваться как форма правления, свойственная лишь одному периоду развития нации. Даже те, кто любовались красотой этого принципа в прошлом, не могли отделаться от ложного убеждения, будто это уже не для нас, будто это нечто уже "пережитое" и к современным условиям неприменимое...
И в наши дни, сколько проницательных умов, любя монархический принцип, не могут представить его себе вне непременно "древней", средневековой, обстановки и через это портят свой светлый идеал будущего стремлениями к невозможному возврату назад". // "Носитель идеала", 1894 г.
Однако, дискуссия об актуальности монархии в наши либерально-демократические времена в мои планы пока не входит.
Для начала просто констатируем тот взгляд на проблему власти в целом, который сегодня постепенно набирает обороты в России на волне т.н. "гражданского протеста".
Государственное управление, сосредоточенное в президентских руках, начинает ассоциироваться с неким социальным злом, которое уже одним фактом своего бытия программирует страну на коррупцию, деспотию и прочие прелести кровавого режима.
Как у монархиста, да и просто как у вполне адекватного гражданина, у меня, безусловно, найдется немало аргументов, чтобы заступиться за сам принцип сильной президентской власти, особенно в наши-то окаянные дни.
Достаточно будет упомянуть хотя бы то прискорбное состояние, в котором ныне пребывает российское общество - оно фактически отсутствует как единая направляющая сила всего политического процесса. При таких исходных данных вводить в стране парламентскую говорильню - это обрекать ее на растерзание всевозможных партий на любой вкус и цвет, за каждой из которых будет проглядываться чей-то шкурный интерес.
Учитывая текущий геополитический момент на России при таком раскладе можно будет смело ставить крест.
Тем не менее, я пока воздержусь от хвалебных од в адрес государя-императора и предпочту остановиться на непосредственном рассмотрении парламентской демократии.
Той самой, что сегодня многочисленными "знатоками" предлагается в качестве спасительного круга и гарантии установления в России столь долгожданного народовластия.
Для русского национального самосознания эта тема - тема государственного строительства - является, безусловно, значимой, почему она, собственно, и была весьма тщательно разработана классиками дореволюционной эпохи.
Всякий любопытствующий вопросом к своему большому удивлению сможет без труда раздобыть массу интереснейшего для осмысления материала. Интереснейшего и, что самое для нас главное, - актуального.
При таком богатстве интеллектуальной традиции нет ничего лучше, как отойти в сторону и предоставить слово общепризнанным авторитетам в исследуемом вопросе.
Поскольку материала действительно много, я его разбиваю на несколько частей.
И сегодня мы познакомимся со взглядами Константина Петровича Победоносцева (1827 - 1907 гг.)., выдающегося русского государственного деятеля, ученого-правоведа, писателя и публициста.
Вот что он пишет в своей работе "Великая ложь нашего времени" (1886 г.):
"Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции, и проникла, к несчастию, в русские безумные головы…
В чем состоит теория парламентаризма?
Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть, изъявляет непосредственно свою волю и приводит ее в действие.
Это идеальное представление.
Прямое осуществление его невозможно: историческое развитие общества приводит к тому, что местные союзы умножаются и усложняются, отдельные племена сливаются в целый народ или группируются в разноязычии под одним государственным знаменем; наконец, разрастается без конца государственная территория, непосредственное народоправление при таких условиях немыслимо.
Итак, народ должен переносить свое право властительства на некоторое число выборных людей и облекать их правительственною автономией.
Эти выборные люди, в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбирать еще меньшее число доверенных лиц, - министров, коим предоставляется изготовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначение подчиненных должностных лиц, распоряжение военною силой.
Механизм - в идее своей стройный; но, для того, чтобы он действовал, необходимы некоторые существенные условия.
...Этот механизм мог бы успешно действовать, когда бы доверенные от народа лица устранились вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; когда бы министры явились тоже безличными, механическими исполнителями воли большинства; когда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, способные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им и математически точно выраженную программу действий.
Вот при таких условиях действительно машина работала бы исправно и достигала бы цели. Закон действительно выражал бы волю народа; управление действительно исходило бы от парламента; опорная точка государственного здания лежала бы действительно в собраниях избирателей, а каждый гражданин явно и сознательно участвовал бы в управлении общественными делами.
Такова теория. Но посмотрим на практику.
В самых классических странах парламентаризма - он не удовлетворяет ни одному из вышепоказанных условий. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководят собственным произвольным усмотрением или расчетом...
Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее - могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа, - и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают - раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение.
В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители.
Ошибки, злоупотребления, произвольные действия - ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра? Разве, может быть, раз в пятьдесят лет приходится слышать, что над министром суд, и всего чаще результат суда выходит ничтожный - сравнительно с шумом торжественного производства.
Если бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей.
Учреждение это служит не последним доказательством самообольщения ума человеческого. Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигархическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки самого общества, которое живет под ним, - люди разума и науки возложили всю вину действия на своих властителей и на форму правления, и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительного правления - общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия.
Что же вышло в результате?
Вышло то, что mutato nomine все осталось в сущности по-прежнему, и люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли в новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии...
На фронтоне этого здания красуется надпись: «Все для общественного блага».
Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я. По смыслу парламентской фикции, представитель отказывается в своем звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности избиратели - в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу избранного представителя.
Перед выборами кандидат в своей программе и в речах своих ссылается постоянно на вышеупомянутую фикцию: он твердит всё о благе общественном, он не что иное, как слуга и печальник народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это - слова, слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы взойти, куда нужно, и потом сбросить ненужные ступени.
Тут уже не он станет работать на общество, а общество станет орудием для его целей. Избиратели являются для него стадом - для сбора голосов, и владельцы этих стад подлинно уподобляются богатым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могущества и знатности в обществе.
Так развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобится снова на нее действовать: тогда пускаются в ход снова льстивые и лживые фразы... длинная, нескончаемая цепь однородных маневров, образующая механику парламентаризма.
И такая-то комедия выборов продолжает до сих пор обманывать человечество и считаться учреждением, венчающим государственное здание...
Вот как практикуется выборное начало.
Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более, чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это искательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественному благу.
Вообще, в наше время редки люди, проникнутые чувством солидарности с народом, готовые на труд и самопожертвование для общего блага; это натуры идеальные; а такие натуры не склонны к соприкосновению с пошлостью житейского быта. Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению общественной пользе в сознании долга, тот не пойдет заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы.
Такой человек раскрывает себя и силы свои в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдет искать популярности на шумном рынке. Такие люди, если идут в толпу людскую, то не затем, чтоб льстить ей и подлаживаться под пошлые ее влечения и инстинкты, а разве затем, чтобы обличать пороки людского быта и ложь людских обычаев.
Лучшим людям, людям долга и чести, противна выборная процедура; от нее не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть личных своих целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Он не может и не должен быть скромен, - ибо при скромности его не заметят, не станут говорить о нем.
Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, он вынуждается лицемерить и лгать с людьми, которые противны ему, он поневоле должен сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобрести их расположение, должен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтоб иметь большинство за себя.
Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите ее в романе: читателю противно станет; но тот же читатель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли.
Выборы - дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику.
…Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность, нарождается кандидатом для будущих выборов или, при благоприятных условиях, сам становится кандидатом, сталкивая того, за кого пришел вначале работать языком своим.
Фраза - и не что иное, как фраза, - господствует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто громче кричит и искуснее подделывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности.
В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно...
Большинство, т.е. масса избирателей, дает свой голос стадным обычаем, за одного из кандидатов... На билетах пишется то имя, которое всего громче натвержено и звенело в ушах у всех в последнее время. Никто почти не знает человека, не дает себе отчета ни о характере его, ни о способностях, ни о направлении: выбирают потому, что много наслышаны об его имени.
…По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией.
Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется вперед. Казалось бы, для кандидата существенно требуется - образование, опытность, добросовестность в работе; а в действительности все эти качества могут и не быть: они не требуются в избирательной борьбе, тут важнее всего - смелость, самоуверенность в соединении с ораторством и даже с некоторою пошлостью, нередко действующею на массу.
Скромность, соединенная с тонкостью чувства и мысли, - для этого никуда не годится".