КОСМИЧЕСКИЙ КАНДИД В ПОИСКАХ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ГРААЛЯ («Марсианин» Ридли Скотта)
В современной кинофантастике проблема с откровенно глупыми сюжетами возникает довольно часто. В жанре антинаучной фантастики, как в «Гравитации» или теперь в «Марсианине» это даже не проблема, а настоящее творческое кредо сценаристов: «Абсурд - мое кредо» - как говорил о принципиальных нелепостях своих сюжетов Хичкок. Однако стоит попробовать взглянуть на типовой или даже экстраординарный сюжетный абсурд с другого угла. Вас смущают фантастические допущения о том, как космический Робинзон выращивает на Марсе картофель в удобрении из собственных экскрементов? Вам кажется странным, что изможденный страдалец передвигает полутонные тяжести? Считаете, что под брезентовым тентом не взлетают с поверхности планеты? А дырку в скафандре полагаете плохим эквивалентом ракетной тяге? Расслабьтесь, вы находитесь на планете Голливуд. Здесь не только систематически случаются самые невероятные вещи, не просто картина мироздания организована как вселенная сплошных случайностей, как повседневность абсурда.
Главный урок фильмов, подобных «Марсианину» в том, что сгущение даже самых неправдоподобных элементов в одной фантастической абсурдатории не нарушает какой-то важной конвенции автора и зрителя, не разрушает глубинную веру в более значимые для аудитории вещи. Фетишистская иррациональная вера в идеологические максимы работает в психологическом механизме, который Жан Бодрийяр назвал «эффектом Деда Мороза». Подобно детям, догадывающимся о новогоднем обмане, но принимающим посредством вымышленного персонажа и ритуала фактичность родительской любви, мы в антинаучно-фантастическом кино покупаемся на любовь и заботу кормящей нас идеологии. Например, вместе с костюмированным скафандром и фантастическим фоном «Марсианина» мы получаем веру в обязательное спасение очередного рядового Райана, а соответственно - в трогательное участие всей «демократической» системы в делах и трудностях мелкого социального винтика. В действительности в космической гонке - «а la guerre comme a la guerre» - совсем не до сантиментов, и вольностей с «особым мнением» внутри высшего руководства НАСА или разворотом космического корабля не бывает (это, кстати, самое мощное фантастическое допущение в сюжете картины). Но надежда на то, что демократия как «лучшая из худших», по определению Черчилля, социальных систем, все-таки работает, вера в приоритет «ценности человеческой жизни» - вот исходный аксиологический код «Марсианина» и подобных киносказок.
Оптическая иллюзия идеологии (о которой еще Маркс говорил, что она переворачивает мир вверх ногами) меняет знаки полярных явлений, но изменить реальность социального мира она не в силах. Поэтому из холодного космоса социального отчуждения, в котором наша жизнь - лишь источник циничного дохода для государств и корпораций, мы спешим к лживым экранам домашних или общественных кинотеатров. Здесь в раскрашенном и трансформированном виде мы получаем перевернутую картину мироздания как спасительную синюю пилюлю прекраснодушной мечты о другой реальности. В Hollywood conveyor dreams невозможное становится возможным: любовь и дружба побеждает физическую и социальную энтропию, семейные ценности преодолевают космические катаклизмы, одинокие неудачники получают свои заслуженные 5 минут славы… Мораль «Марсианина» тоже сводится к этой старой доброй сказке господствующей идеологии о том, как важно не опускать руки, не падать духом, и тогда к тебе обязательно придут на помощь, о тебе помнят, ждут, любят, и бла-бла-бла…
В этом плане фильм Ридли Скотта с исчерпывающим всю интригу рекламным слоганом «Верните его домой!» - это, скорее Анти-Робинзон: ведь у Даниеля Дефо нас волновала именно история экстремального одиночества и честной борьбы человека с противостоящей ему враждебной природой. Остальному миру не было никакого дело до неудачника Робинзона Крузо - драматургию произведения создают только трудолюбие и мужество героя (потребовавшиеся, кстати, и в финале романа, где Крузо отбивает у пиратов корабль, а не получает нежданный подарок от рукоплещущего его храбрости человечества). В «Марсианине» драматургия симулируется как интрига на детском новогоднем утреннике, где известно, что Дед Мороз и Снегурочка к сроку прибудут и зажгут огни на ёлочке, однако группа костюмированных злодеев добросовестно оттягивают, «срывают» этот кульминационный момент. Точно так же неизбежное для семейной кинофантастики возвращение Мэтта Дэймона два с лишним часа откладывают разной степени глупости и фантастичности «технические» проблемы. Однако ровно за секунду до катастрофы на одном только выхлопе шампанского как у капитана Врунгеля, или вытянув ли себя за волосы из болота по рецепту барона Мюнхгаузена, или на собственных газах как «астронавт» Марк Уитни - герой обязательно доберётся домой к рождественскому пирогу или к традиционной утке на День благодарения.
Многие наивные и смешные сцены читаются в этом ракурсе как допустимые условности оперного либретто или балетной постановки, где сольный номер героя (с абсурдной длинной арией перед последним удалом клинка или роскошным и долгим танцем в состоянии при смерти) оттеняют ряды сценических статистов, чья функция сводится к показу синхронных управляемых эмоций - совсем как у этих забавных «программистов НАСА» в «центре управления полетом», организованно рукоплещущих хорошим новостям из дальнего космоса и в тревоге дружно замирающим при появлении плохих известий.
Существует множество трудно опровергаемых критических теорий на тему американской лунной миссии или орбитальных полетов «Джемини» и «Аполлона» (вот только парочка свежих публикаций: http://masterok.livejournal.com/1936981.html, http://masterok.livejournal.com/2702962.html). Однако воду на эту мельницу льют не только фильмы в духе «Capricorn One» Питера Хайамса (США, Великобритания, 1977) или «Wag the Dog» Барри Левинсона (США, 1997) - то есть картины, наглядно показывающие техники и возможности манипуляции коллективным сознанием. Парадоксально, что лучше всего на конспирологические теории работают именно фильмы ура-патриотической направленности. Ведь только здесь глупость и абсурд не просто вкрапляются в сюжет (как отдельные промахи и подлоги власть имущих манипуляторов), но и являются телом и двигателем всей истории. Сосредотачиваясь на мелких неправдоподобностях (тот же брезент на ракетном модуле) мы упускаем из внимания фантастическую геббельсовскую ложь о том, что наша жизнь имеет космическую ценность на Земле или на Марсе. Принимаем враньё о том, что важные вопросы решаются прямой демократической процедурой на борту космического корабля. Вместе с честным лицом Шона Бина, мы заглатываем глупость о возможности нарушения логики военно-бюрократического управления НАСА, и т.д., и т.п.
В фильме «Capricorn One» мы можем видеть допущение об инсценировке космической миссии на Марс - это, конечно, смело, но в целом сюжет никак не противоречит законам жанра (например, в финале картины та же американская демократия и свобода прессы побеждают злые козни заговорщиков). Но как быть с тем обстоятельством, что в обществе спектакля, как объяснял Бодрийяр, любое разоблачение или скандал лишь уплотняют власть политических манипуляторов, что критическая теория быстро классифицируется как маргинальная и недоказуемая конспирология? Что делать в абсурдистском социальном пространстве, где на деле в моменты кризисов спасают не людей, а банки и финансовые индексы? Инсценировка космического полета - это, конечно, лихо, но главный современный спектакль - это симулятивная материнская забота социальной системы о судьбе своих винтиков - этих использованных «старых башмаков», отходов гонки милитаристских и промышленных вооружений.
История о неунывающем космическом Кандиде, каждому правильному жесту которого аплодирует миллиардная аудитория чутких и внимательных глаз - это история о глупости верящих в доброго и заботливого Старшего Брата, это гротескное отражение нашей наивности и зачарованности господствующей идеологией.
- Положение было отчаянным. Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись.
- Что же вы выбрали?
Угадайте. Я решил спастись. Но как? Ни веревки, ни шеста, ничего. И тут меня осенило. Голова! Голова-то всегда под рукой, господа.
Главный урок фильмов, подобных «Марсианину» в том, что сгущение даже самых неправдоподобных элементов в одной фантастической абсурдатории не нарушает какой-то важной конвенции автора и зрителя, не разрушает глубинную веру в более значимые для аудитории вещи. Фетишистская иррациональная вера в идеологические максимы работает в психологическом механизме, который Жан Бодрийяр назвал «эффектом Деда Мороза». Подобно детям, догадывающимся о новогоднем обмане, но принимающим посредством вымышленного персонажа и ритуала фактичность родительской любви, мы в антинаучно-фантастическом кино покупаемся на любовь и заботу кормящей нас идеологии. Например, вместе с костюмированным скафандром и фантастическим фоном «Марсианина» мы получаем веру в обязательное спасение очередного рядового Райана, а соответственно - в трогательное участие всей «демократической» системы в делах и трудностях мелкого социального винтика. В действительности в космической гонке - «а la guerre comme a la guerre» - совсем не до сантиментов, и вольностей с «особым мнением» внутри высшего руководства НАСА или разворотом космического корабля не бывает (это, кстати, самое мощное фантастическое допущение в сюжете картины). Но надежда на то, что демократия как «лучшая из худших», по определению Черчилля, социальных систем, все-таки работает, вера в приоритет «ценности человеческой жизни» - вот исходный аксиологический код «Марсианина» и подобных киносказок.
Оптическая иллюзия идеологии (о которой еще Маркс говорил, что она переворачивает мир вверх ногами) меняет знаки полярных явлений, но изменить реальность социального мира она не в силах. Поэтому из холодного космоса социального отчуждения, в котором наша жизнь - лишь источник циничного дохода для государств и корпораций, мы спешим к лживым экранам домашних или общественных кинотеатров. Здесь в раскрашенном и трансформированном виде мы получаем перевернутую картину мироздания как спасительную синюю пилюлю прекраснодушной мечты о другой реальности. В Hollywood conveyor dreams невозможное становится возможным: любовь и дружба побеждает физическую и социальную энтропию, семейные ценности преодолевают космические катаклизмы, одинокие неудачники получают свои заслуженные 5 минут славы… Мораль «Марсианина» тоже сводится к этой старой доброй сказке господствующей идеологии о том, как важно не опускать руки, не падать духом, и тогда к тебе обязательно придут на помощь, о тебе помнят, ждут, любят, и бла-бла-бла…
В этом плане фильм Ридли Скотта с исчерпывающим всю интригу рекламным слоганом «Верните его домой!» - это, скорее Анти-Робинзон: ведь у Даниеля Дефо нас волновала именно история экстремального одиночества и честной борьбы человека с противостоящей ему враждебной природой. Остальному миру не было никакого дело до неудачника Робинзона Крузо - драматургию произведения создают только трудолюбие и мужество героя (потребовавшиеся, кстати, и в финале романа, где Крузо отбивает у пиратов корабль, а не получает нежданный подарок от рукоплещущего его храбрости человечества). В «Марсианине» драматургия симулируется как интрига на детском новогоднем утреннике, где известно, что Дед Мороз и Снегурочка к сроку прибудут и зажгут огни на ёлочке, однако группа костюмированных злодеев добросовестно оттягивают, «срывают» этот кульминационный момент. Точно так же неизбежное для семейной кинофантастики возвращение Мэтта Дэймона два с лишним часа откладывают разной степени глупости и фантастичности «технические» проблемы. Однако ровно за секунду до катастрофы на одном только выхлопе шампанского как у капитана Врунгеля, или вытянув ли себя за волосы из болота по рецепту барона Мюнхгаузена, или на собственных газах как «астронавт» Марк Уитни - герой обязательно доберётся домой к рождественскому пирогу или к традиционной утке на День благодарения.
Многие наивные и смешные сцены читаются в этом ракурсе как допустимые условности оперного либретто или балетной постановки, где сольный номер героя (с абсурдной длинной арией перед последним удалом клинка или роскошным и долгим танцем в состоянии при смерти) оттеняют ряды сценических статистов, чья функция сводится к показу синхронных управляемых эмоций - совсем как у этих забавных «программистов НАСА» в «центре управления полетом», организованно рукоплещущих хорошим новостям из дальнего космоса и в тревоге дружно замирающим при появлении плохих известий.
Существует множество трудно опровергаемых критических теорий на тему американской лунной миссии или орбитальных полетов «Джемини» и «Аполлона» (вот только парочка свежих публикаций: http://masterok.livejournal.com/1936981.html, http://masterok.livejournal.com/2702962.html). Однако воду на эту мельницу льют не только фильмы в духе «Capricorn One» Питера Хайамса (США, Великобритания, 1977) или «Wag the Dog» Барри Левинсона (США, 1997) - то есть картины, наглядно показывающие техники и возможности манипуляции коллективным сознанием. Парадоксально, что лучше всего на конспирологические теории работают именно фильмы ура-патриотической направленности. Ведь только здесь глупость и абсурд не просто вкрапляются в сюжет (как отдельные промахи и подлоги власть имущих манипуляторов), но и являются телом и двигателем всей истории. Сосредотачиваясь на мелких неправдоподобностях (тот же брезент на ракетном модуле) мы упускаем из внимания фантастическую геббельсовскую ложь о том, что наша жизнь имеет космическую ценность на Земле или на Марсе. Принимаем враньё о том, что важные вопросы решаются прямой демократической процедурой на борту космического корабля. Вместе с честным лицом Шона Бина, мы заглатываем глупость о возможности нарушения логики военно-бюрократического управления НАСА, и т.д., и т.п.
В фильме «Capricorn One» мы можем видеть допущение об инсценировке космической миссии на Марс - это, конечно, смело, но в целом сюжет никак не противоречит законам жанра (например, в финале картины та же американская демократия и свобода прессы побеждают злые козни заговорщиков). Но как быть с тем обстоятельством, что в обществе спектакля, как объяснял Бодрийяр, любое разоблачение или скандал лишь уплотняют власть политических манипуляторов, что критическая теория быстро классифицируется как маргинальная и недоказуемая конспирология? Что делать в абсурдистском социальном пространстве, где на деле в моменты кризисов спасают не людей, а банки и финансовые индексы? Инсценировка космического полета - это, конечно, лихо, но главный современный спектакль - это симулятивная материнская забота социальной системы о судьбе своих винтиков - этих использованных «старых башмаков», отходов гонки милитаристских и промышленных вооружений.
История о неунывающем космическом Кандиде, каждому правильному жесту которого аплодирует миллиардная аудитория чутких и внимательных глаз - это история о глупости верящих в доброго и заботливого Старшего Брата, это гротескное отражение нашей наивности и зачарованности господствующей идеологией.
- Положение было отчаянным. Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись.
- Что же вы выбрали?
Угадайте. Я решил спастись. Но как? Ни веревки, ни шеста, ничего. И тут меня осенило. Голова! Голова-то всегда под рукой, господа.