41
Он от меня просто без ума. Шепчет своим хриплым голосом: Обожаю и никуда не отпущу. А я сижу напротив, потягивая красное и щурясь от едкого сигаретного дыма, и чувствую себя грандиозной сволочью, потому что на самом деле я бы просто опрокинула этот стол и ушла прямо сейчас.
Он так тяжело вздыхает, глядя на часы, ведь ему не хочется, чтобы поднималось солнце. С его первыми лучами могу уйти я. Утро своими беспристрастными волнами смоет воздушный и призрачный город, который он возводил для нас. Он дрожит и боится этого первого солнца. А пока я сейчас сижу рядом, он играет моими волосами, накручивая прядки на свой палец. Мы пьем черный Дарджилинг из одной большой оранжевой чашки. Я отворачиваюсь и тайком зеваю, а потом устало улыбаюсь, молча пожимая плечами. А ему бы таки сидеть со мной на неуклюжих табуретах, хрустеть финским печеньем с корицей, пить чай и просто смотреть в мои глаза, не думая ни о чем, пока там, за темными окнами просыпается весь город.
Он решится мне сказать, что сегодня нам запрещено расставаться, потому что это убьет его; он не переживет разлуки со мной, даже если перехватит мой усталый томный взгляд. И ему не важно, что я ему нужна больше, чем он мне сейчас и когда-либо, потому что только что, вот прямо сейчас, он впервые заплакал при всех, посреди этого жестокого мятного утра, в его собственной стране, пытаясь удержать мою ладонь в своей руке. Чистые слезы незаметно и мягко появились на его глубоких синих глазах с детским выражением испуга. На секунду я перехвачу его дыхание и положу его голову себе на плечо.
Еще на час я все же задержусь рядом. Мы оденемся и пройдем еще пару километров по заколдованному городу, держась за руки.
Но в конце, когда вечер грянет свинцовой и зияющей темнотой, я все же скажу, что мне пора. Он выпросит у меня всего одну минуту, уткнется лицом в воротник моего пальто, возьмет мою голову в ладони, поцелует в обветренные морозом губы, но я уйду. Не оборачиваясь. Потом он еще долго будет стоять посреди улицы, провожая взглядом каждое мое движение: как я роюсь в сумке, как прикусываю губы, как поправляю шапку, как ловлюмашину, переминаясь с ноги на ногу от холода, как закрываю лицо воротником, надеваю перчатки и как звоню кому-то и, наверное, говорю о том, что только что, наконец, ушла от него...
Он проведет следующую ночь в незнакомом городе, который был возведен для нас. там будет накурено и шумно. Он будет искать мое имя в своей записной книжке, писать сообщения, сохраняя в черновике, пока не разразится буря и не сметет с карамельного побережья город для двоих.
Он так тяжело вздыхает, глядя на часы, ведь ему не хочется, чтобы поднималось солнце. С его первыми лучами могу уйти я. Утро своими беспристрастными волнами смоет воздушный и призрачный город, который он возводил для нас. Он дрожит и боится этого первого солнца. А пока я сейчас сижу рядом, он играет моими волосами, накручивая прядки на свой палец. Мы пьем черный Дарджилинг из одной большой оранжевой чашки. Я отворачиваюсь и тайком зеваю, а потом устало улыбаюсь, молча пожимая плечами. А ему бы таки сидеть со мной на неуклюжих табуретах, хрустеть финским печеньем с корицей, пить чай и просто смотреть в мои глаза, не думая ни о чем, пока там, за темными окнами просыпается весь город.
Он решится мне сказать, что сегодня нам запрещено расставаться, потому что это убьет его; он не переживет разлуки со мной, даже если перехватит мой усталый томный взгляд. И ему не важно, что я ему нужна больше, чем он мне сейчас и когда-либо, потому что только что, вот прямо сейчас, он впервые заплакал при всех, посреди этого жестокого мятного утра, в его собственной стране, пытаясь удержать мою ладонь в своей руке. Чистые слезы незаметно и мягко появились на его глубоких синих глазах с детским выражением испуга. На секунду я перехвачу его дыхание и положу его голову себе на плечо.
Еще на час я все же задержусь рядом. Мы оденемся и пройдем еще пару километров по заколдованному городу, держась за руки.
Но в конце, когда вечер грянет свинцовой и зияющей темнотой, я все же скажу, что мне пора. Он выпросит у меня всего одну минуту, уткнется лицом в воротник моего пальто, возьмет мою голову в ладони, поцелует в обветренные морозом губы, но я уйду. Не оборачиваясь. Потом он еще долго будет стоять посреди улицы, провожая взглядом каждое мое движение: как я роюсь в сумке, как прикусываю губы, как поправляю шапку, как ловлюмашину, переминаясь с ноги на ногу от холода, как закрываю лицо воротником, надеваю перчатки и как звоню кому-то и, наверное, говорю о том, что только что, наконец, ушла от него...
Он проведет следующую ночь в незнакомом городе, который был возведен для нас. там будет накурено и шумно. Он будет искать мое имя в своей записной книжке, писать сообщения, сохраняя в черновике, пока не разразится буря и не сметет с карамельного побережья город для двоих.