32
Знаешь, я каждый день чему-то удивляюсь и открываю для себя что-то диковинное, волшебно трогательное и новое. Например, сегодня я вырезала из тыквы страшное лицо для праздника. Такие вещи происходят со мной каждый день. В смысле не тыквы, а что-то удивительно нежное и новое. Но я, как всегда, не совсем об этом. В нашем мире, кажется, будто больше не встретишь спонтанности. Нет стремительных шелестящих пальто, резких решительных движений, горящих предвкушением глаз, и, кажется, даже порывистый ветер стремится поскорее укрыться от моросящего дождя в темной подворотне, обгоняя долговязого студента в черном пальто, у которого нет даже зонта. Глаза у людей не горят, и душа почему-то не требует искрометности и порыва.
Сейчас стало модно переезжать на зиму на Гоа или в Азию, потому что в Петербурге неуютно и сыро, в какой месяц на календаре ни ткни. Но это я мыслю в глобальных масштабах, которые, как правило, требуют тех же глобальных затрат. Та спонтанность, о которой толкую я, немного отличается от зимовья на других континентах. У нас люди живут в центре, чтобы чаще проходить мимо Московского вокзала, мечтая вдруг сорваться в Москву, ну или вообще взять билет в один конец и уехать, никому не сказав ни слова. Но они этого не делают. Они погрязли в рутине, в своих немытых кофейных чашках, высоких воротниках пальто в елочку и нахлобученных кое-как шляпах.Где-то в районе Думской они всё сидят в своих пивных ресторанах или темных маленьких барах с липким полом у стойки, где в алкоголе топят давнее желание рассеять хмурое небо в голове и включить там горячее необъятное солнце. Петербургские горести не велят действовать сообразно порыву. Может, только это под стать какому-нибудь столичному авантюристу, доведенному до отчаяния лысым толстым боссом. Яппи, который сгорает на работе, сдает квартиру, продает бизнес, покупает нэтбук и оседает где-нибудь на тихом райском острове, потягивая кокосовое молоко из прозрачной толстой трубочки. Капли натурального освежающего напитка текут у него по подбородку, так и не добираясь до ожерелья из ракушек. Но это в Москве.
В Петербурге люди болтаются на грани отчаяния и смиренного удовлетворения. На некоторых уже лоснятся шелковые смирительные рубашки, но и их люди носят с достоинством. Друзья все еще собираются дома, обсуждают седое кино, ненавязчиво матерятся, пьют горькое вино, закусывая сыром прямо из упаковки и вспоминают сладкие моменты, которые успели пережить за прошлую зиму.Они сидят на полосатых диванах, крепко обнимают друг друга и рыдают от непонятных рефлексий. На утро помятые и протрезвевшие они выходят на свои захламленные балконы, потягиваются, вдыхают тоскливый серый предморозный воздух и…остаются. Но это в Петербурге.
Давно, еще в далекие школьные годы, когда из меня уже дерзким зверем на волю рвалась та юношеская нежность и трепет, которые обычно окутывают любого туриста в этом болоте на Неве, я вдруг поняла, что мне здесь жутко холодно. Что здесь те же лица и те же улицы каждый день. Здесь также остались все мои страхи и проблемы, пирожные и фонари, то же метро и вечная осень… Тут все прекрасно, пока ты не перестаешь быть гостем в этом городе. И я перестала. Купила билет на электричку и прогуляла целый день в Оредеже. Потом была Вырица и прочие неведомые безымянные маршруты на колючих ветках невесть откуда взявшихся железных дорог. Маленькими шажочками я мостила свою оранжевую дорогу в поисках мозгов, смелости и изумрудного сердца.
На какое-то время наслаждение и счастье, упоение каждым камушком в мостовых и раздолбанных от трамвайных линий улиц, каждым испещренным старческим лицом, прошли. О Петербурге можно слагать стихи и даже не нужно стараться, выискивая сюжеты для фантасмагорической прозы. Но я от всего этого уставала и искала в себе силы менять реальность.
Много серой и ржавой воды утекло с тех пор, и только недавно я нашла для себя новый способ. Он там, где каждый день рождается новое солнце. Это моя личная форма спонтанности. Место, где люди со счастливыми, горящими глазами медленно ходят по белому песку в прозрачных футболках, промокших в море. Где ветхие старики-торговцы специями на неведомом каркающем языке толкуют о тех простых вещах, которые мы почему-то ищем в толстых книгах и в холодных зеркальных залах на йоге. Где яркие птицы вместо голубей путаются у тебя под ногами, и невиданные фрукты свисают прямо на твой балкон - протяни руку, сорви и успевай вытирать что-то сладкое и вязкое с розовых щек. Где торговки на рынках в разноцветных сари ходят босыми, шоколадными и довольными ногами по раскаленным дорогам и белоснежными улыбками норовят продать тебе кусочек кармы за пару монет. Где ветер треплет твои выгоревшие волосы, выдувая из них песок, а ты лишь часами стоишь и пытаешься различить границу между морем и небом.
А тут нам всем так много нужно. А там почему-то так мало.
Я точно понимаю, где начинается море. Сейчас оно шумит в сердце и облизывает его пороги. Язакрываю глаза и понимаю, что нахожусь совсем недалеко от Московского вокзала. Но мне тоже завтра на работу…
Сейчас стало модно переезжать на зиму на Гоа или в Азию, потому что в Петербурге неуютно и сыро, в какой месяц на календаре ни ткни. Но это я мыслю в глобальных масштабах, которые, как правило, требуют тех же глобальных затрат. Та спонтанность, о которой толкую я, немного отличается от зимовья на других континентах. У нас люди живут в центре, чтобы чаще проходить мимо Московского вокзала, мечтая вдруг сорваться в Москву, ну или вообще взять билет в один конец и уехать, никому не сказав ни слова. Но они этого не делают. Они погрязли в рутине, в своих немытых кофейных чашках, высоких воротниках пальто в елочку и нахлобученных кое-как шляпах.Где-то в районе Думской они всё сидят в своих пивных ресторанах или темных маленьких барах с липким полом у стойки, где в алкоголе топят давнее желание рассеять хмурое небо в голове и включить там горячее необъятное солнце. Петербургские горести не велят действовать сообразно порыву. Может, только это под стать какому-нибудь столичному авантюристу, доведенному до отчаяния лысым толстым боссом. Яппи, который сгорает на работе, сдает квартиру, продает бизнес, покупает нэтбук и оседает где-нибудь на тихом райском острове, потягивая кокосовое молоко из прозрачной толстой трубочки. Капли натурального освежающего напитка текут у него по подбородку, так и не добираясь до ожерелья из ракушек. Но это в Москве.
В Петербурге люди болтаются на грани отчаяния и смиренного удовлетворения. На некоторых уже лоснятся шелковые смирительные рубашки, но и их люди носят с достоинством. Друзья все еще собираются дома, обсуждают седое кино, ненавязчиво матерятся, пьют горькое вино, закусывая сыром прямо из упаковки и вспоминают сладкие моменты, которые успели пережить за прошлую зиму.Они сидят на полосатых диванах, крепко обнимают друг друга и рыдают от непонятных рефлексий. На утро помятые и протрезвевшие они выходят на свои захламленные балконы, потягиваются, вдыхают тоскливый серый предморозный воздух и…остаются. Но это в Петербурге.
Давно, еще в далекие школьные годы, когда из меня уже дерзким зверем на волю рвалась та юношеская нежность и трепет, которые обычно окутывают любого туриста в этом болоте на Неве, я вдруг поняла, что мне здесь жутко холодно. Что здесь те же лица и те же улицы каждый день. Здесь также остались все мои страхи и проблемы, пирожные и фонари, то же метро и вечная осень… Тут все прекрасно, пока ты не перестаешь быть гостем в этом городе. И я перестала. Купила билет на электричку и прогуляла целый день в Оредеже. Потом была Вырица и прочие неведомые безымянные маршруты на колючих ветках невесть откуда взявшихся железных дорог. Маленькими шажочками я мостила свою оранжевую дорогу в поисках мозгов, смелости и изумрудного сердца.
На какое-то время наслаждение и счастье, упоение каждым камушком в мостовых и раздолбанных от трамвайных линий улиц, каждым испещренным старческим лицом, прошли. О Петербурге можно слагать стихи и даже не нужно стараться, выискивая сюжеты для фантасмагорической прозы. Но я от всего этого уставала и искала в себе силы менять реальность.
Много серой и ржавой воды утекло с тех пор, и только недавно я нашла для себя новый способ. Он там, где каждый день рождается новое солнце. Это моя личная форма спонтанности. Место, где люди со счастливыми, горящими глазами медленно ходят по белому песку в прозрачных футболках, промокших в море. Где ветхие старики-торговцы специями на неведомом каркающем языке толкуют о тех простых вещах, которые мы почему-то ищем в толстых книгах и в холодных зеркальных залах на йоге. Где яркие птицы вместо голубей путаются у тебя под ногами, и невиданные фрукты свисают прямо на твой балкон - протяни руку, сорви и успевай вытирать что-то сладкое и вязкое с розовых щек. Где торговки на рынках в разноцветных сари ходят босыми, шоколадными и довольными ногами по раскаленным дорогам и белоснежными улыбками норовят продать тебе кусочек кармы за пару монет. Где ветер треплет твои выгоревшие волосы, выдувая из них песок, а ты лишь часами стоишь и пытаешься различить границу между морем и небом.
А тут нам всем так много нужно. А там почему-то так мало.
Я точно понимаю, где начинается море. Сейчас оно шумит в сердце и облизывает его пороги. Язакрываю глаза и понимаю, что нахожусь совсем недалеко от Московского вокзала. Но мне тоже завтра на работу…