(no subject)
11. Весна 1945 года
Первый немецкий город
В передвижениях, сражениях, поездках прошел остаток зимы и часть марта. Пришла весна. Больших наступательных операций не было, но мы с постоянными боями методично продвигались по Польше, Чехословакии и даже добрались до Германии. Все это время вместе с нами шел Первый Чехословацкий корпус, включенный в состав 4-го Украинского фронта. Первым немецким городом, который мы взяли, был Ратибор (теперь польский город Рацебуж). Все население из города было вывезено или ушло. Дома многоэтажные (этажей 4-6). Лифтов в домах я не видел. Мебель, одежда, утварь, даже самодельные консервы можно было найти в этих домах. Наши солдаты забирали все, что нравилось. В это время я возил полкового врача, т.к. санитарная машина была в ремонте. Мы остановились недалеко от этого города. Я привез в санчасть большой ковер, а ребятам в ремонтно-транспортный взвод - самодельные консервы, которые видел первый раз. Себе я хотел найти только чистое нижнее белье. Мужские кальсоны найти не сумел, а взял какую-то пижамку - белую в голубой горошек. Не прошло и нескольких дней, как город начал гореть. Солдаты заходили в дома, брали, что могли унести, а затем бросали в комнату спичку. За пару недель город сгорел весь. Батистовую пижамку я надел, но носил ее недолго. В это время получилось так, что я не раздевался много дней. Чувствую, что мне что-то мешает, оказалось, что пижамка не выдержала и разорвалась в клочья. Не снимая брюк и сапог, я засунул руку за пояс, захватил пижаму, вытащил и выбросил. Больше батистового белья никогда не носил.
Не бери чужого
Я никогда не брал и ничего не посылал домой - даже тогда, в условиях войны, мне казалось, что так делать нельзя, за это можно заплатить жизнью. Но однажды все-таки отступил от своего правила. У меня в машине все время за спинкой сиденья лежал заряженный карабин. Часто стрелял из него по немецким самолетам и просто по веткам деревьев. Он был хорошо пристрелян, и я мог попасть на спор в любую развилочку веток. Конечно, иногда этим хвастался. Видно, кому-то это надоело, и карабин однажды исчез. Я утащил для себя другой карабин у какого-то спящего солдата. Однако ничего не проходит безнаказанно. Наверное, в этот же день я сидел в кузове машины во дворе дома, где размещалась наша санчасть. Здесь же укрылись самоходки, пехота, обоз, машины. Стояли тесно. Мой «додж» упирался радиатором в какую-то повозку. Передовая рядом. Я только отвез раненых в госпиталь и от нечего делать читал оставленный ранеными альбом со стихами. Начался обстрел, я не пошел в подвал дома, а продолжал читать. Вдруг раздался взрыв. Полетели доски, палки; дым, крики, …. Откуда-то что-то течет. Начинаю разбираться. Мина попала в повозку, к которой «додж» был прижат радиатором. Повозку разворотило, осколками пробило кабину над моей головой, пробило и аккумулятор - из одной банки вытек электролит. Среди наших есть раненые и убитые. Врач обработала раны, и я повез раненых в госпиталь. Заводил машину ручкой и до вечера с пробитым аккумулятором возил раненых. Еще раз убедился, что брать ничего не нужно - обойдется дороже.
Ночь в немецком доме
Сейчас уже не помню по какой причине и обстоятельствам мне пришлось везти группу ребят из нашего ремонтно-транспортного взвода из 5-6 человек. Поздно вечером попадаем мы в маленькое немецкое селение. Жителей нет, все брошено, даже скот. Но такое впечатление, что все только сейчас ушли. По нашим меркам народ жил зажиточно - дворы с хорошими домами, сараями, помещениями для скота, надворными постройками, даже имелись сельхозмашины! Нам необходимо было переночевать. Выбираем один хороший дом с большой кухней-столовой. Растапливаем печь, готовим ужин и располагаемся на ночлег. Выставлять дежурных не стали - всем хочется спать. Договорились только поставить зажженную лампу при входе в дом и загнать машину в сарай.
Оружие у нас было у всех (пистолеты, карабины, автоматы), однако при нападении вряд ли мы могли оказать какое-либо сопротивление. Все заснули дружно и проспали до утра. Утром я занялся машиной, т.к. было пробито колесо. Через короткое время слышу, что в соседнем сарае (на сеновале под кровлей) начинается возня и вопли. Оказывается, солдаты с утра начали более тщательный осмотр помещений в надежде найти что-либо полезное для себя или отправки домой. Это в последнее время поощрялось и называлось «трофеями». На сеновале, под крышей сарая, оказались спрятавшиеся женщины, а в чемоданах их вещи. Конечно, женщин солдаты использовали «по назначению», а чемоданы забрали в качестве трофеев. Мне было мерзко и противно это видеть. Однако запретить или урезонивать было не принято - «пусть немцы заплатят хоть чем-то за те беды, которые причинили нашему народу». Немецкая пропаганда создала страшный образ русских, убивающих и насилующих всех подряд. Поэтому из первых городов и селений немцы уходили или прятались все, а если оставались или попадались, то почти без сопротивления подчинялись своей участи. Мужчин солдаты не нашли - их или не было, или они спрятались хорошо. А ведь они спокойно могли перебить нас, когда мы спали! Я постарался поскорей починить машину и увезти солдат из этого селения.
Опять Карпаты
В конце марта - начале апреля из Верхней Силезии нас вместе с 38-й армией поворачивают резко на юг - снова в Чехословакию, снова в Карпаты, под Моравску Остраву. Опять горы, лес, реки - привычные места. Бои за Моравску Остраву продолжались до конца апреля. Однако стало значительно легче. Наступила теплая и сухая весна, горы здесь более плоские, дороги значительно лучше. Да и мы за это время, наверное, чему-то научились. А самое главное - экипажи самоходок освоили машины, научились их водить по этим горам, метко стрелять, маскироваться, беречь себя и машины. Да и командиры научились беречь людей. Произошел за это время и естественный отбор в экипажах - всех «троечников и неумех» немцы выбили. Но бои шли, люди все равно гибли, самоходки горели. Только теперь чаще спрашивали - как экипаж? Все ли целы? Самоходки были, а вести их в бой было некому. Но было и другое. Находясь однажды утром около самоходок, стоящих на огневом рубеже, стал невольным свидетелем такого события: водитель вчера выскочил живым из горящей машины, к вечеру его посадили на другую самоходку, которую в ночном бою тоже подбивают, но он опять выбрался живым. Теперь его сажают на третью машину, которую некому вести в бой утром. Он уже и не знает, что ему и делать-то… Мне стало жаль парнишку - нельзя же в течение одних суток трижды испытывать судьбу! Нашел санинструктора, попросил забинтовать механику посильнее немного обожженные руки, посадил в машину и отвез в тыл к полковому врачу, который рассказал всю правду. Перекантовался он пару дней. Потом воевал до конца войны и остался живым.
Последний рубеж
К Первому Мая была взята Моравска Острава и войска бодро двинулись на город Оломоуц, но до него нужно было еще пройти более 100 км. Правда, немец был уже не тот, т.к. бои шли уже в самом Берлине. Однако сопротивление оказывал упорное. Наверное, 7-го мая 1945 года мы подошли к пригороду Оломоуца, самоходки и машины стояли под прикрытием одноэтажных домов, а немцы били по нам «болванками» (снаряд был сделан из одного куска металла), которые шлепались, не взрываясь, или летели, кувыркаясь, вдоль улицы. Слышу, меня разыскивают. Являюсь к начальнику штаба майору Лебедеву. Срочно нужно везти офицера связи с охраной (один разведчик) в штаб 38-й армии. Сели мы в «додж» и поехали в тыл. Немного отъехали от передовой, и по дороге стало невозможно ехать - как будто с ума сошла вся наша армия - «прут вперед, на запад». Машины, повозки, пехота, пешком и на лошадях, тылы с каким-то скарбом. Так мы пробивались километров десять. Затем начали искать штаб. Офицер говорит, что штаб был здесь, а теперь его нет. Объехали несколько поселков - не нашли. Стемнело, где искать штаб - не знаем. Офицер и охрана (разведчик) пристроились ночевать в избе, я, как всегда, в кузове «доджа». Пошли в избу поужинать. Зашли к связистам, которые обосновались там раньше нас, а они говорят: «Слышали, что завтра кончится война?». Это прозвучало дико. Как это кончится? Немцы рядом стреляют, и мы стреляем. И таких стреляющих - миллионы. Как это остановить?
Поели, выпили, легли спать. Я проснулся, когда чуть начало светать. Сразу пошел будить офицера. Об окончании войны уже говорят все. Офицер решил ехать в наши тылы, там, наверное, есть связь. На дороге царит несусветное безобразие - все прут вперед, толком не зная, куда и зачем. Опыт езды в такой свалке у меня был большой, машина проходимая, наглости не занимать, так что до своих тылов мы добрались довольно быстро. Стояли они близко от передовой. На передовой сначала было тихо, затем на немецкой стороне заиграли рожки. Никакой стрельбы не слышно. Офицер связи говорит, что нашему полку пришла команда двигаться на Прагу, т.к. уже открытым текстом чехи просят помочь Праге, не допустить к ней немецкие войска. Я попросил офицера пока это не обнародовать, а приказать заправить нашу машину и получить бензин в запас. Так он и сделал. Я зашел к своему другу, водителю санитарной машины Петру Бронникову. Он достал спирт, и мы с ним выпили за окончание войны. За это время тылы собрались, и все двинулись на Прагу.
На Прагу!
Сначала двинулись, соблюдая подобие колонны, но через час-два все нарушилось и перепуталось. Начали встречаться населенные пункты, деревни, города. Народ стоит сплошной линией вдоль дороги с цветами. Бросаются, виснут на шее, обнимают, целуют. И, конечно, предлагают выпить. Пражское радио постоянно просит о помощи. Народ показывает дорогу на Прагу. Залезают в кузов «доджа», угощаются сами и угощают нас. Братаемся, выпиваем, прощаемся.
Иногда встречаются колонны немцев, которые едут на повозках и даже на машинах. Идут без оружия. Но никто их не осматривает, повозок и машин не обыскивает. Оружие в достаточном количестве валяется по кюветам. Немцев никто не трогает. Могут только отобрать часы или снять сапоги. Разведчик, который ехал с нами, безуспешно старался разыскать и снять кожаную куртку для меня, т.к. считал, что водитель должен ехать с ними только в куртке. Мы рвались вперед, думая, что первых лучше встречают, больше почестей и форса. До Праги было 200-250 км. Стоял жаркий солнечный день. В радиаторе закипела вода при затяжном подъеме. Я долил в радиатор бензин, восстановилась циркуляция, и машина вытянула в гору. Наконец мы вырвались вперед. Спрашиваем, когда проехали первые русские. Говорят, что не больше пятнадцати минут как прошли танки. Мы, конечно, «на газ» - нужно ехать первыми. Выезжаем из этого городка и попадаем под обстрел. Или танки не наши, или нас приняли за немцев. Быстро вернулись в этот городок. Решил привести себя в порядок, попросил теплой воды. Любезно принесли мне тазик с водой. Побрился, помылся, причесался. Подходят чехи, удивляясь, говорят: «Вы, оказывается, симпатичный молодой человек». Представляю, каким я был, если неделю не брился, суток двое не умывался, гнал по пыльным и грязным дорогам в открытой кабине двое суток.
Стрельба прекратилась, и мы помчались опять - вперед, на Прагу! - стараясь снова попасть в число первых. Но это было не так просто. Добавились колонны движущихся к Праге немецких войск. Они никуда не спешили, ехали в основном на повозках и шли пешком аккуратно по правой стороне дороги. Наши войска их обгоняли по левой. День клонился к вечеру. В какой-то момент мы с удивлением заметили, что, насколько нам видно вперед и назад, по правой стороне дороги движется многокилометровая колонна немцев. Наших солдат нигде не видно. Только наш «додж» с офицером, солдатом и водителем. Нахально обгоняем эту многотысячную толпу бывших непримиримых врагов. Почему они нас не пришибли, до сих пор понять не могу! Наверное, сработала привычка к порядку - не было команды. Оружия в кюветах - сколько хочешь! Стало жутковато. Договариваемся - быстро добираемся до первого селения, где останавливаемся ночевать. Хватит испытывать судьбу - война уже кончилась!
До первого городка мы добрались уже в темноте. Нас сразу окружили чехи и стали спрашивать, чем нам помочь. Узнав, что мы решили здесь ночевать, любезно пригласили в дом. Машину мы оставили около дома. В таком «частном» доме я до сих пор не был. Ограждение вокруг дома сделано из металлической сетки, все помещения просторные. Кухня оборудована всем необходимым для подогрева воды, отопления, канализации и приготовления пищи. Хозяину лет 40-45, хозяйке 20-25. В комнатах, прихожей, столовой, спальне хорошо подобранная мебель. Я еще и не видел такого дома, ведь по нему прошла война, а все цело… Угощали нас радушно. Себя мы старались вести прилично. Не знаю почему (может быть от пережитых стрессов), я выпил очень много разных напитков, но не пьянел. Хозяин это увидел и предложил мне попробовать пунш его приготовления. Как он его делал, я не видел. Принес он пунш в тонком высоком бокале, он был похож на взбитый яичный белок с какими-то добавками, наверное, изготовлен на чистом спирте. Такого крепкого приятного напитка мне больше никогда не удалось попробовать! После этого бокала я попрощался с хозяевами и отправился спать в кузов «доджа», вежливо отказавшись от спальни.
С рассветом я разбудил спавших в доме попутчиков, и мы снова отправились в Прагу. Рано утром нашли свой полк, стоящий на окраине города и празднующий всем составом победу. Город Прага не разрушен. Дома все такой постройки, как я только что описал, ухоженные, чистые, нигде ничего не валяется. Наши самоходки и машины стоят, как попало, охраны никакой нет. Солдаты и офицеры неизвестно где, все пьют. Мы тоже влились в это веселье. Продолжалось оно как минимум еще сутки. Наконец, проснувшись, наверное, 11 мая 1945 года, я понял, что такой разгул должен когда-то кончиться. К своему «доджу», после такой суровой дороги, я и не прикоснулся. И взялся наконец обхаживать своего родного, нигде меня не подводившего дружка. Закончил это занятие уже во второй половине дня. Ремонтно-транспортный взвод основным составом из дома уже перебрался в садик, поставили столы под цветущими деревьями и продолжали пить «за Победу!». Я отказался от выпивки и закуски, лег на скамеечку в проходе под деревьями и заснул. Просыпаюсь от выстрелов и криков. Вскакиваю со скамейки, передо мной стоит майор Лебедев, глаза дикие (я знал, что он пьяный дурной). Фронтовая школа сработала - я бью его плечом в грудь, освобождаю себе проход, поворачиваюсь к нему спиной и убегаю из сада. Однако он успел ударить меня пистолетом по затылку и рассек голову. Кровь залила гимнастерку. Ребята, которые сидели за столом, мгновенно переметнулись через сетчатые заборы. Майор успел выстрелить им под ноги. Моментально прибежала врач полка. Я попытался к себе ее не допустить, т.к. был страшно зол и обижен. Но она все-таки голову осмотрела и перевязала. Кость не повреждена. Чехи застирали и погладили гимнастерку. Я взял в машине вина, продуктов, позвал ребят, хозяев дома, и предложил всем посидеть со мной за столом. Хозяева чехи просили только не стрелять, показывая дырки в потолке. Стрелять, конечно, не стреляли, все обошлось спокойно. Но не успели мы закончить нашу трапезу, как поступила команда «по машинам!». Нас выводили из Праги. Выпил я прилично, во мне кипела обида - прошел все бои, а после войны ни за что, ни про что разбили голову. Твердо для себя решил - убью майора Лебедева, как только он ко мне подойдет. В заднем кармане брюк у меня всегда лежал бельгийский дамский пистолет, благоприобретенный несколько месяцев назад. Я из него прекрасно стрелял.
Погрузка, формирование колонны, передвижение на 20-25 км до города Колина, размещение в казармах с пьяным составом - без приключений не обошлось. Но майор, хотя и командовал всем передвижением, меня обходил далеко - видно, чувствовал, что так надо.
Здесь мне, наконец-то, рассказали, с чего все началось.
В штаб пришла команда о передислокации из Праги в другое место. Кинулись собирать командиров - никого найти не могут. Экипажей самоходок нет - расползлись по домам. Майор пошел проверять наличие боевых машин - самоходок. В одной из них из люка торчат ноги спящего механика-водителя. Лебедев попытался разбудить спящего, тот заматерился, майор дернул его за ногу, тот пнул его в лицо. Пока майор снимал притороченную кувалду, механик захлопнул люк и удрал из машины через задний выход. Тут только он схватился за пистолет и побежал искать обидчика. На пути ему попался на глаза гуляющий ремонтно-транспортный взвод и я, который, проснувшись, преградил ему дорогу.
Майор подошел ко мне на третий день при обходе парка автомашин. Мы лежали под машинами и очищали их от карпатской грязи. Подошел не один, а с группой командиров. Спросил, не болит ли голова, надо ли мне чем-нибудь помочь, и извинился, что так получилось. К тому времени все уже во мне перекипело и я сказал, что мне ничего не надо.
В районе Колина мы простояли почти до осени. Мне приходилось много раз ездить в Прагу и другие города Чехословакии и даже в Польшу.
Продолжение следует ...
Первый немецкий город
В передвижениях, сражениях, поездках прошел остаток зимы и часть марта. Пришла весна. Больших наступательных операций не было, но мы с постоянными боями методично продвигались по Польше, Чехословакии и даже добрались до Германии. Все это время вместе с нами шел Первый Чехословацкий корпус, включенный в состав 4-го Украинского фронта. Первым немецким городом, который мы взяли, был Ратибор (теперь польский город Рацебуж). Все население из города было вывезено или ушло. Дома многоэтажные (этажей 4-6). Лифтов в домах я не видел. Мебель, одежда, утварь, даже самодельные консервы можно было найти в этих домах. Наши солдаты забирали все, что нравилось. В это время я возил полкового врача, т.к. санитарная машина была в ремонте. Мы остановились недалеко от этого города. Я привез в санчасть большой ковер, а ребятам в ремонтно-транспортный взвод - самодельные консервы, которые видел первый раз. Себе я хотел найти только чистое нижнее белье. Мужские кальсоны найти не сумел, а взял какую-то пижамку - белую в голубой горошек. Не прошло и нескольких дней, как город начал гореть. Солдаты заходили в дома, брали, что могли унести, а затем бросали в комнату спичку. За пару недель город сгорел весь. Батистовую пижамку я надел, но носил ее недолго. В это время получилось так, что я не раздевался много дней. Чувствую, что мне что-то мешает, оказалось, что пижамка не выдержала и разорвалась в клочья. Не снимая брюк и сапог, я засунул руку за пояс, захватил пижаму, вытащил и выбросил. Больше батистового белья никогда не носил.
Не бери чужого
Я никогда не брал и ничего не посылал домой - даже тогда, в условиях войны, мне казалось, что так делать нельзя, за это можно заплатить жизнью. Но однажды все-таки отступил от своего правила. У меня в машине все время за спинкой сиденья лежал заряженный карабин. Часто стрелял из него по немецким самолетам и просто по веткам деревьев. Он был хорошо пристрелян, и я мог попасть на спор в любую развилочку веток. Конечно, иногда этим хвастался. Видно, кому-то это надоело, и карабин однажды исчез. Я утащил для себя другой карабин у какого-то спящего солдата. Однако ничего не проходит безнаказанно. Наверное, в этот же день я сидел в кузове машины во дворе дома, где размещалась наша санчасть. Здесь же укрылись самоходки, пехота, обоз, машины. Стояли тесно. Мой «додж» упирался радиатором в какую-то повозку. Передовая рядом. Я только отвез раненых в госпиталь и от нечего делать читал оставленный ранеными альбом со стихами. Начался обстрел, я не пошел в подвал дома, а продолжал читать. Вдруг раздался взрыв. Полетели доски, палки; дым, крики, …. Откуда-то что-то течет. Начинаю разбираться. Мина попала в повозку, к которой «додж» был прижат радиатором. Повозку разворотило, осколками пробило кабину над моей головой, пробило и аккумулятор - из одной банки вытек электролит. Среди наших есть раненые и убитые. Врач обработала раны, и я повез раненых в госпиталь. Заводил машину ручкой и до вечера с пробитым аккумулятором возил раненых. Еще раз убедился, что брать ничего не нужно - обойдется дороже.
Ночь в немецком доме
Сейчас уже не помню по какой причине и обстоятельствам мне пришлось везти группу ребят из нашего ремонтно-транспортного взвода из 5-6 человек. Поздно вечером попадаем мы в маленькое немецкое селение. Жителей нет, все брошено, даже скот. Но такое впечатление, что все только сейчас ушли. По нашим меркам народ жил зажиточно - дворы с хорошими домами, сараями, помещениями для скота, надворными постройками, даже имелись сельхозмашины! Нам необходимо было переночевать. Выбираем один хороший дом с большой кухней-столовой. Растапливаем печь, готовим ужин и располагаемся на ночлег. Выставлять дежурных не стали - всем хочется спать. Договорились только поставить зажженную лампу при входе в дом и загнать машину в сарай.
Оружие у нас было у всех (пистолеты, карабины, автоматы), однако при нападении вряд ли мы могли оказать какое-либо сопротивление. Все заснули дружно и проспали до утра. Утром я занялся машиной, т.к. было пробито колесо. Через короткое время слышу, что в соседнем сарае (на сеновале под кровлей) начинается возня и вопли. Оказывается, солдаты с утра начали более тщательный осмотр помещений в надежде найти что-либо полезное для себя или отправки домой. Это в последнее время поощрялось и называлось «трофеями». На сеновале, под крышей сарая, оказались спрятавшиеся женщины, а в чемоданах их вещи. Конечно, женщин солдаты использовали «по назначению», а чемоданы забрали в качестве трофеев. Мне было мерзко и противно это видеть. Однако запретить или урезонивать было не принято - «пусть немцы заплатят хоть чем-то за те беды, которые причинили нашему народу». Немецкая пропаганда создала страшный образ русских, убивающих и насилующих всех подряд. Поэтому из первых городов и селений немцы уходили или прятались все, а если оставались или попадались, то почти без сопротивления подчинялись своей участи. Мужчин солдаты не нашли - их или не было, или они спрятались хорошо. А ведь они спокойно могли перебить нас, когда мы спали! Я постарался поскорей починить машину и увезти солдат из этого селения.
Опять Карпаты
В конце марта - начале апреля из Верхней Силезии нас вместе с 38-й армией поворачивают резко на юг - снова в Чехословакию, снова в Карпаты, под Моравску Остраву. Опять горы, лес, реки - привычные места. Бои за Моравску Остраву продолжались до конца апреля. Однако стало значительно легче. Наступила теплая и сухая весна, горы здесь более плоские, дороги значительно лучше. Да и мы за это время, наверное, чему-то научились. А самое главное - экипажи самоходок освоили машины, научились их водить по этим горам, метко стрелять, маскироваться, беречь себя и машины. Да и командиры научились беречь людей. Произошел за это время и естественный отбор в экипажах - всех «троечников и неумех» немцы выбили. Но бои шли, люди все равно гибли, самоходки горели. Только теперь чаще спрашивали - как экипаж? Все ли целы? Самоходки были, а вести их в бой было некому. Но было и другое. Находясь однажды утром около самоходок, стоящих на огневом рубеже, стал невольным свидетелем такого события: водитель вчера выскочил живым из горящей машины, к вечеру его посадили на другую самоходку, которую в ночном бою тоже подбивают, но он опять выбрался живым. Теперь его сажают на третью машину, которую некому вести в бой утром. Он уже и не знает, что ему и делать-то… Мне стало жаль парнишку - нельзя же в течение одних суток трижды испытывать судьбу! Нашел санинструктора, попросил забинтовать механику посильнее немного обожженные руки, посадил в машину и отвез в тыл к полковому врачу, который рассказал всю правду. Перекантовался он пару дней. Потом воевал до конца войны и остался живым.
Последний рубеж
К Первому Мая была взята Моравска Острава и войска бодро двинулись на город Оломоуц, но до него нужно было еще пройти более 100 км. Правда, немец был уже не тот, т.к. бои шли уже в самом Берлине. Однако сопротивление оказывал упорное. Наверное, 7-го мая 1945 года мы подошли к пригороду Оломоуца, самоходки и машины стояли под прикрытием одноэтажных домов, а немцы били по нам «болванками» (снаряд был сделан из одного куска металла), которые шлепались, не взрываясь, или летели, кувыркаясь, вдоль улицы. Слышу, меня разыскивают. Являюсь к начальнику штаба майору Лебедеву. Срочно нужно везти офицера связи с охраной (один разведчик) в штаб 38-й армии. Сели мы в «додж» и поехали в тыл. Немного отъехали от передовой, и по дороге стало невозможно ехать - как будто с ума сошла вся наша армия - «прут вперед, на запад». Машины, повозки, пехота, пешком и на лошадях, тылы с каким-то скарбом. Так мы пробивались километров десять. Затем начали искать штаб. Офицер говорит, что штаб был здесь, а теперь его нет. Объехали несколько поселков - не нашли. Стемнело, где искать штаб - не знаем. Офицер и охрана (разведчик) пристроились ночевать в избе, я, как всегда, в кузове «доджа». Пошли в избу поужинать. Зашли к связистам, которые обосновались там раньше нас, а они говорят: «Слышали, что завтра кончится война?». Это прозвучало дико. Как это кончится? Немцы рядом стреляют, и мы стреляем. И таких стреляющих - миллионы. Как это остановить?
Поели, выпили, легли спать. Я проснулся, когда чуть начало светать. Сразу пошел будить офицера. Об окончании войны уже говорят все. Офицер решил ехать в наши тылы, там, наверное, есть связь. На дороге царит несусветное безобразие - все прут вперед, толком не зная, куда и зачем. Опыт езды в такой свалке у меня был большой, машина проходимая, наглости не занимать, так что до своих тылов мы добрались довольно быстро. Стояли они близко от передовой. На передовой сначала было тихо, затем на немецкой стороне заиграли рожки. Никакой стрельбы не слышно. Офицер связи говорит, что нашему полку пришла команда двигаться на Прагу, т.к. уже открытым текстом чехи просят помочь Праге, не допустить к ней немецкие войска. Я попросил офицера пока это не обнародовать, а приказать заправить нашу машину и получить бензин в запас. Так он и сделал. Я зашел к своему другу, водителю санитарной машины Петру Бронникову. Он достал спирт, и мы с ним выпили за окончание войны. За это время тылы собрались, и все двинулись на Прагу.
На Прагу!
Сначала двинулись, соблюдая подобие колонны, но через час-два все нарушилось и перепуталось. Начали встречаться населенные пункты, деревни, города. Народ стоит сплошной линией вдоль дороги с цветами. Бросаются, виснут на шее, обнимают, целуют. И, конечно, предлагают выпить. Пражское радио постоянно просит о помощи. Народ показывает дорогу на Прагу. Залезают в кузов «доджа», угощаются сами и угощают нас. Братаемся, выпиваем, прощаемся.
Иногда встречаются колонны немцев, которые едут на повозках и даже на машинах. Идут без оружия. Но никто их не осматривает, повозок и машин не обыскивает. Оружие в достаточном количестве валяется по кюветам. Немцев никто не трогает. Могут только отобрать часы или снять сапоги. Разведчик, который ехал с нами, безуспешно старался разыскать и снять кожаную куртку для меня, т.к. считал, что водитель должен ехать с ними только в куртке. Мы рвались вперед, думая, что первых лучше встречают, больше почестей и форса. До Праги было 200-250 км. Стоял жаркий солнечный день. В радиаторе закипела вода при затяжном подъеме. Я долил в радиатор бензин, восстановилась циркуляция, и машина вытянула в гору. Наконец мы вырвались вперед. Спрашиваем, когда проехали первые русские. Говорят, что не больше пятнадцати минут как прошли танки. Мы, конечно, «на газ» - нужно ехать первыми. Выезжаем из этого городка и попадаем под обстрел. Или танки не наши, или нас приняли за немцев. Быстро вернулись в этот городок. Решил привести себя в порядок, попросил теплой воды. Любезно принесли мне тазик с водой. Побрился, помылся, причесался. Подходят чехи, удивляясь, говорят: «Вы, оказывается, симпатичный молодой человек». Представляю, каким я был, если неделю не брился, суток двое не умывался, гнал по пыльным и грязным дорогам в открытой кабине двое суток.
Стрельба прекратилась, и мы помчались опять - вперед, на Прагу! - стараясь снова попасть в число первых. Но это было не так просто. Добавились колонны движущихся к Праге немецких войск. Они никуда не спешили, ехали в основном на повозках и шли пешком аккуратно по правой стороне дороги. Наши войска их обгоняли по левой. День клонился к вечеру. В какой-то момент мы с удивлением заметили, что, насколько нам видно вперед и назад, по правой стороне дороги движется многокилометровая колонна немцев. Наших солдат нигде не видно. Только наш «додж» с офицером, солдатом и водителем. Нахально обгоняем эту многотысячную толпу бывших непримиримых врагов. Почему они нас не пришибли, до сих пор понять не могу! Наверное, сработала привычка к порядку - не было команды. Оружия в кюветах - сколько хочешь! Стало жутковато. Договариваемся - быстро добираемся до первого селения, где останавливаемся ночевать. Хватит испытывать судьбу - война уже кончилась!
До первого городка мы добрались уже в темноте. Нас сразу окружили чехи и стали спрашивать, чем нам помочь. Узнав, что мы решили здесь ночевать, любезно пригласили в дом. Машину мы оставили около дома. В таком «частном» доме я до сих пор не был. Ограждение вокруг дома сделано из металлической сетки, все помещения просторные. Кухня оборудована всем необходимым для подогрева воды, отопления, канализации и приготовления пищи. Хозяину лет 40-45, хозяйке 20-25. В комнатах, прихожей, столовой, спальне хорошо подобранная мебель. Я еще и не видел такого дома, ведь по нему прошла война, а все цело… Угощали нас радушно. Себя мы старались вести прилично. Не знаю почему (может быть от пережитых стрессов), я выпил очень много разных напитков, но не пьянел. Хозяин это увидел и предложил мне попробовать пунш его приготовления. Как он его делал, я не видел. Принес он пунш в тонком высоком бокале, он был похож на взбитый яичный белок с какими-то добавками, наверное, изготовлен на чистом спирте. Такого крепкого приятного напитка мне больше никогда не удалось попробовать! После этого бокала я попрощался с хозяевами и отправился спать в кузов «доджа», вежливо отказавшись от спальни.
С рассветом я разбудил спавших в доме попутчиков, и мы снова отправились в Прагу. Рано утром нашли свой полк, стоящий на окраине города и празднующий всем составом победу. Город Прага не разрушен. Дома все такой постройки, как я только что описал, ухоженные, чистые, нигде ничего не валяется. Наши самоходки и машины стоят, как попало, охраны никакой нет. Солдаты и офицеры неизвестно где, все пьют. Мы тоже влились в это веселье. Продолжалось оно как минимум еще сутки. Наконец, проснувшись, наверное, 11 мая 1945 года, я понял, что такой разгул должен когда-то кончиться. К своему «доджу», после такой суровой дороги, я и не прикоснулся. И взялся наконец обхаживать своего родного, нигде меня не подводившего дружка. Закончил это занятие уже во второй половине дня. Ремонтно-транспортный взвод основным составом из дома уже перебрался в садик, поставили столы под цветущими деревьями и продолжали пить «за Победу!». Я отказался от выпивки и закуски, лег на скамеечку в проходе под деревьями и заснул. Просыпаюсь от выстрелов и криков. Вскакиваю со скамейки, передо мной стоит майор Лебедев, глаза дикие (я знал, что он пьяный дурной). Фронтовая школа сработала - я бью его плечом в грудь, освобождаю себе проход, поворачиваюсь к нему спиной и убегаю из сада. Однако он успел ударить меня пистолетом по затылку и рассек голову. Кровь залила гимнастерку. Ребята, которые сидели за столом, мгновенно переметнулись через сетчатые заборы. Майор успел выстрелить им под ноги. Моментально прибежала врач полка. Я попытался к себе ее не допустить, т.к. был страшно зол и обижен. Но она все-таки голову осмотрела и перевязала. Кость не повреждена. Чехи застирали и погладили гимнастерку. Я взял в машине вина, продуктов, позвал ребят, хозяев дома, и предложил всем посидеть со мной за столом. Хозяева чехи просили только не стрелять, показывая дырки в потолке. Стрелять, конечно, не стреляли, все обошлось спокойно. Но не успели мы закончить нашу трапезу, как поступила команда «по машинам!». Нас выводили из Праги. Выпил я прилично, во мне кипела обида - прошел все бои, а после войны ни за что, ни про что разбили голову. Твердо для себя решил - убью майора Лебедева, как только он ко мне подойдет. В заднем кармане брюк у меня всегда лежал бельгийский дамский пистолет, благоприобретенный несколько месяцев назад. Я из него прекрасно стрелял.
Погрузка, формирование колонны, передвижение на 20-25 км до города Колина, размещение в казармах с пьяным составом - без приключений не обошлось. Но майор, хотя и командовал всем передвижением, меня обходил далеко - видно, чувствовал, что так надо.
Здесь мне, наконец-то, рассказали, с чего все началось.
В штаб пришла команда о передислокации из Праги в другое место. Кинулись собирать командиров - никого найти не могут. Экипажей самоходок нет - расползлись по домам. Майор пошел проверять наличие боевых машин - самоходок. В одной из них из люка торчат ноги спящего механика-водителя. Лебедев попытался разбудить спящего, тот заматерился, майор дернул его за ногу, тот пнул его в лицо. Пока майор снимал притороченную кувалду, механик захлопнул люк и удрал из машины через задний выход. Тут только он схватился за пистолет и побежал искать обидчика. На пути ему попался на глаза гуляющий ремонтно-транспортный взвод и я, который, проснувшись, преградил ему дорогу.
Майор подошел ко мне на третий день при обходе парка автомашин. Мы лежали под машинами и очищали их от карпатской грязи. Подошел не один, а с группой командиров. Спросил, не болит ли голова, надо ли мне чем-нибудь помочь, и извинился, что так получилось. К тому времени все уже во мне перекипело и я сказал, что мне ничего не надо.
В районе Колина мы простояли почти до осени. Мне приходилось много раз ездить в Прагу и другие города Чехословакии и даже в Польшу.
Продолжение следует ...