Тысяча и одна мантышина
ТАДЖИКСКАЯ СКАЗКА О СТАРИКЕ ЧАК-ЧАКЕ И ПРЫГАЮЩИХ ОРЕХАХ
Вы были в Кулобе? Вы были там, где касается неба Хазратишох? Видели, как из реки Яхсу выскакивает солнечный жерех? Кулоб... Город озерной воды... А как пахнет миндаль! Как мурлычет камышовый кот, грея жирное брюхо на камне! Вы касались губами щеки инжира? Слышали стук сердца хурмы? Танцевали под дойру с чернобровыми собирательницами хлопка? А мавзолей Мир Саида Али Хамадони! Вам пекло макушку сквозь вышитую тюбетейку? Вы были в Кулобе? Нет? И я не был. А там хорошо, наверное. Сытно и справедливо. Вот друзья мои говорят, что зря не переезжаю туда. А сами пока на мордовской земле учатся. Мордва и таджики - братья навек!
Кулинарный хирург Хусейн Юсупов сотоварищи угостили так, что я забыл, как величать-то меня по имени-отчеству.
Когда взошел, зазвенели бубенчики. А в гостиной встретил иностранный студент года Зиёваддин Гиёсов. Фужер кумыса на подносе из чистого серебра, кусок баранины с чесноком. Барышни, шурша роскошными платьями, изящно тащат пиалы со сладостями и орехами, орехи выпрыгивают, скачут по комнате, разговаривают на непонятном мне языке - грецкие на греческом, а миндальные на таджикском. Зиёваддин переводит. Оказывается, речь идет о дичайшей радости, связанной с моим окаянным приходом. Лишь арахис молчал, поскольку был укрыт скорлупой. Но вот начал проклевываться, показались рога из панциря, голова, руки, вылез весь, поддержал братьев разговорами. Чернослив и урюк не могли усмирить слез счастья, а я не умел отказаться от них, все тянул жадные пальчики, все хватал их за сморщенные тельца.
И вышел в стеганом халате БАТЮШКА ПЛОВ, авторитетный бек, увенчанный большими ломтями быков и ягнят, головками сладкого чеснока, в оранжевом настроении моркови, в промасленном рисе. Мы выпили с ним за знакомство по стаканчику сока из фруктов - груш, граната и винограда, отжав их тут же, не вставая со стула. Потом плов пропал куда-то. Был и нету. Как с белых яблонь дым, примерно. Лежит рисинка на тарелке, руками разводит. А у меня во рту послевкусие Таджикистана, а у меня в глазах немые вопросы - где он? Так ты ж, отвечают, слопал и не заметил! Иди, говорят, казан чисть! А казан трехведерный, в один прием и обнять нельзя. По лесенке внутрь забирался, вдыхал запахи, не жалел ни о чем. Что главное в плове? Масло не экономить, мясо совать от щедрот, моркови чтоб было вволю и воды не переборщить, чтоб рис лишнего не нахлебался. Тогда все достойно выйдет, как вот недавно я заценил.
МАНТЫ въехали в золоченой карете. Трое осликов, выбиваясь из сил, втаскивали угощение, а Хусейн нежно стегал их кожаным кнутиком, подбадривал добрым словом. Тысяча и одна мантышина - так я насчитал. "Манты... как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!" - таков был первый вариант безсмертных строк Пушкина. Когда-то он говаривал, просыпаясь в квартире у Конюшенного моста: "Наташка, манты готовы?" Так стих и родился. А мои манты много приятней Наташкиных! Мои-то готовили с глубоким знанием, аутентично готовили. Я надкусываю их, выцеживаю мясные соки, отъедаю небесное тесто... Пятьсот штук, шестьсот, семьсот... Хорошо идут! Пар для них поставлялся из самого Душанбе! Его ловили сачками в национальном парохранилище, запихивали в специальные колбы и везли в Саранск на горбах тушканчиков. А здесь вскрыли со всей аккуратностью и напарили мне на ужин таких прекрасных вещиц... И барашки, сокрытые внутри, родились в Таджикистане, но паслись у нас, за ленинским памятником.
А что за ребята в красивой тарелочке? Никак пирожки? А как звать? С чем они? Да так, отвечают, и звать - ТАДЖИКСКИЕ ПИРОЖКИ, жареные в масле, набитые говяжьим фаршем и луком, готовые к употреблению. И как употребил я два десятка, как навалился! А сочные ведь, и запивать даже ничем не хочется. Поплохело вдруг, прилег на бочок и стонать начал. Вокруг меня барышни бегают, веерами машут, дуют на меня, прикладывают к пузу влажные полотенца, но это не помогает. И Хусейн волнительно произносит - здесь лишь СТАРИК ЧАК-ЧАК в силах проблему решить, ведите скорей старика. Выводят, заботливо поддерживая со всех краев. А он того и гляди разсыплется, хоть и медом смазан. Но оживился внезапно, затряс хрустящею бородой, задвигал коленками, заскрипел суставом. И от его гипнотического танца во мне открылось второе дыхание.
Теперь можно разобраться с кексиком ВЕЧЕРНИЙ ДУШАНБЕ. Изюм ли внутри? Сладкие ли орешки? А, может, веселый мотив? Скрипичный квартет? Танец с саблями? Сладенькая начинка в нем оказалась. Хорошо горячим зеленым чаем запить, полезно.
Хусейн и Зиёваддин провожают меня до дверей. Дальше я сам как-нибудь. Хоть и тяжко. Глаза закрываются. Может, заночевать у друзей? Возвращаюсь, укладываюсь на полосатый матрасик. Ранним утром доносятся запахи с кухни - грядет повторение. Жаль, что в Кулобе я не был. Там, наверное, славно...
