У всякого есть свой задор (с)
Гастроли "Коляда-театра" для Москвы - Событие. Вот уже и про себя прочитать можно, пишет
"Публика на спектаклях Коляды невероятная. Нигде больше такой нет. Все наэлектризованы. При приближении коронных сцен начинают раскачиваться, сжимать и разжимать ягодичные мышцы. Замирают, играет, пылает одно лицо, пятнами ходят эмоции. Женщины смеются со слезами и буквально сползают с мест. Подскакивают. В зале все слои - от женщин только что из солярия в соболях до библиотекарш в застиранных серых кофтах. Взрослые мужчины, семейные пары, отдельные одинокие женщины и мужчины, мужчины парами. И ощущение сплоченного клуба, племени. Ничто этих людей больше не объединит в реальности, кроме Коляда-театра. И вот абсолютно оргиастическое состояние у многих. Эйфория. Ждали события весь год. ... хотел отдельно о публике. Она поразительна. Не вялая публика репертуарного театра, а какие-то взволнованные, "наркозависимые". Потрясающе, когда театр вызывает такие эмоции".
Почитаешь, и сразу
" Где возьму я кистей и красок, чтобы изобразить разнообразие съезда и великолепное пиршество? Возьмите часы, откройте их и посмотрите, что там делается! Не правда ли, чепуха страшная? Представьте же теперь себе, что почти столько же, если не больше, колес стояло среди двора городничего. Каких бричек и повозок там не было! Одна -- зад широкий, а перед узенький; другая -- зад узенький, а перед широкий. Одна была и бричка и повозка вместе; другая ни бричка, ни повозка; иная была похожа на огромную копну сена или на толстую купчиху; другая на растрепанного жида или на скелет, еще не совсем освободившийся от кожи; иная была в профиле совершенная трубка с чубуком; другая была ни на что не похожа, представляя какое-то странное существо, совершенно безобразное и чрезвычайно фантастическое. Из среды этого хаоса колес и козел возвышалось подобие кареты с комнатным окном, перекрещенным толстым переплетом. Кучера, в серых чекменях, свитках и серяках, в бараньих шапках и разнокалиберных фуражках, с трубками в руках, проводили по двору распряженных лошадей. ... Позвольте, я перечту всех, которые были там: Тарас Тарасович, Евпл Акинфович, Евтихий Евтихиевич, Иван Иванович -- не тот Иван Иванович, а другой, Савва Гаврилович, наш Иван Иванович, Елевферий Елевфериевич, Макар Назарьевич, Фома Григорьевич... Не могу далее! не в силах! Рука устает писать! А сколько было дам! смуглых и белолицых, длинных и коротеньких, толстых, как Иван Никифорович, и таких тонких, что казалось, каждую можно было упрятать в шпажные ножны городничего. Сколько чепцов! сколько платьев! красных, желтых, кофейных, зеленых, синих, новых, перелицованных, перекроенных; платков, лент, ридикулей! Прощайте, бедные глаза! вы никуда не будете годиться после этого спектакля. А какой длинный стол был вытянут! А как разговорилось все, какой шум подняли! Куда против этого мельница со всеми своими жерновами, колесами, шестерней, ступами!"
Не случайно меня на цитаты потянуло.
Надо отдать Коляде должное:каждый раз после новой его постановки - поднимается волна интереса к чтению. На Екатеринбурге это не очень заметно сказывается, а вот ежегодные гастроли его театра в Москве дают мощнейший толчок этому процессу. Читают противники и апологеты: а как иначе поспоришь с чужим, то есть неправильным мнением?
Я на "Мёртвые души" очень надеялась, можно сказать, ждала. Подвигало меня на это, во-первых, то, как потрясающе адекватно первоисточнику НВК до этого ставил русскую классику. Во-вторых, следя за процессом подготовки спектакля по редким постам в ЖЖ, обнаруживала там замечательные фрагменты гоголевского текста, которые должны были войти в пьесу. Так что "ждала и верила, сердцу вопреки".
не сложилось у нас. Я, наверное, должна причислить себя к "вялой публике репертуарного театра".
Вчера было как-то ещё забавно, а сегодня всё больше вспоминается финал Повести про двух Иванов: "Скучно на этом свете, господа!"
"У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, - словом, у всякого есть свое..."
И у НВК вроде всё на месте, к чему привык, а вот "задору"-то и нету. Того "задору", который позволял "вскрывать" гоголевский и чеховский текст или сшибаться с неравной борьбе с пушкинским.
Нет задору - нет пружины действия, нет ментального события. Есть - картинка, хотя вроде как яркая, местами очень красивая, и даже иногда 3D.
Потому что у Гоголя вся главность - в слове. А особость этого слова, кроме личности автора, ещё и жанром обусловлена. Не случайно - поэма. И главное событие у Гоголя не в сюжете надо искать (переставляя эпизоды и домысливая автором не описанное), главное событие в том, что слово сообщающее становится словом риторическим, возвышающим реальность человеческой жизни.
А вот это-то, как мне кажется, в "инсценировке" и не учитывалось.
В "МД" Коляды много разных временнЫх зацепок, но это всё врЕменное, хотя иногда оригинально подмеченное и воплощённое. Тип художественного времени в спектакле не меняется, как это происходит в "МД".
А потому смотреть на мелькающие картинки надоедает - пейзаж за окном (брички или поезда - ваще не важно) не меняется. И ждёшь, когда наконец прибытие в пункт назначения.
P.S. А круто было бы, если бы Николай Васильич с бюстиком Николая Владимировича бы вышел.
"Публика на спектаклях Коляды невероятная. Нигде больше такой нет. Все наэлектризованы. При приближении коронных сцен начинают раскачиваться, сжимать и разжимать ягодичные мышцы. Замирают, играет, пылает одно лицо, пятнами ходят эмоции. Женщины смеются со слезами и буквально сползают с мест. Подскакивают. В зале все слои - от женщин только что из солярия в соболях до библиотекарш в застиранных серых кофтах. Взрослые мужчины, семейные пары, отдельные одинокие женщины и мужчины, мужчины парами. И ощущение сплоченного клуба, племени. Ничто этих людей больше не объединит в реальности, кроме Коляда-театра. И вот абсолютно оргиастическое состояние у многих. Эйфория. Ждали события весь год. ... хотел отдельно о публике. Она поразительна. Не вялая публика репертуарного театра, а какие-то взволнованные, "наркозависимые". Потрясающе, когда театр вызывает такие эмоции".
Почитаешь, и сразу
" Где возьму я кистей и красок, чтобы изобразить разнообразие съезда и великолепное пиршество? Возьмите часы, откройте их и посмотрите, что там делается! Не правда ли, чепуха страшная? Представьте же теперь себе, что почти столько же, если не больше, колес стояло среди двора городничего. Каких бричек и повозок там не было! Одна -- зад широкий, а перед узенький; другая -- зад узенький, а перед широкий. Одна была и бричка и повозка вместе; другая ни бричка, ни повозка; иная была похожа на огромную копну сена или на толстую купчиху; другая на растрепанного жида или на скелет, еще не совсем освободившийся от кожи; иная была в профиле совершенная трубка с чубуком; другая была ни на что не похожа, представляя какое-то странное существо, совершенно безобразное и чрезвычайно фантастическое. Из среды этого хаоса колес и козел возвышалось подобие кареты с комнатным окном, перекрещенным толстым переплетом. Кучера, в серых чекменях, свитках и серяках, в бараньих шапках и разнокалиберных фуражках, с трубками в руках, проводили по двору распряженных лошадей. ... Позвольте, я перечту всех, которые были там: Тарас Тарасович, Евпл Акинфович, Евтихий Евтихиевич, Иван Иванович -- не тот Иван Иванович, а другой, Савва Гаврилович, наш Иван Иванович, Елевферий Елевфериевич, Макар Назарьевич, Фома Григорьевич... Не могу далее! не в силах! Рука устает писать! А сколько было дам! смуглых и белолицых, длинных и коротеньких, толстых, как Иван Никифорович, и таких тонких, что казалось, каждую можно было упрятать в шпажные ножны городничего. Сколько чепцов! сколько платьев! красных, желтых, кофейных, зеленых, синих, новых, перелицованных, перекроенных; платков, лент, ридикулей! Прощайте, бедные глаза! вы никуда не будете годиться после этого спектакля. А какой длинный стол был вытянут! А как разговорилось все, какой шум подняли! Куда против этого мельница со всеми своими жерновами, колесами, шестерней, ступами!"
Не случайно меня на цитаты потянуло.
Надо отдать Коляде должное:каждый раз после новой его постановки - поднимается волна интереса к чтению. На Екатеринбурге это не очень заметно сказывается, а вот ежегодные гастроли его театра в Москве дают мощнейший толчок этому процессу. Читают противники и апологеты: а как иначе поспоришь с чужим, то есть неправильным мнением?
Я на "Мёртвые души" очень надеялась, можно сказать, ждала. Подвигало меня на это, во-первых, то, как потрясающе адекватно первоисточнику НВК до этого ставил русскую классику. Во-вторых, следя за процессом подготовки спектакля по редким постам в ЖЖ, обнаруживала там замечательные фрагменты гоголевского текста, которые должны были войти в пьесу. Так что "ждала и верила, сердцу вопреки".
не сложилось у нас. Я, наверное, должна причислить себя к "вялой публике репертуарного театра".
Вчера было как-то ещё забавно, а сегодня всё больше вспоминается финал Повести про двух Иванов: "Скучно на этом свете, господа!"
"У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, - словом, у всякого есть свое..."
И у НВК вроде всё на месте, к чему привык, а вот "задору"-то и нету. Того "задору", который позволял "вскрывать" гоголевский и чеховский текст или сшибаться с неравной борьбе с пушкинским.
Нет задору - нет пружины действия, нет ментального события. Есть - картинка, хотя вроде как яркая, местами очень красивая, и даже иногда 3D.
Потому что у Гоголя вся главность - в слове. А особость этого слова, кроме личности автора, ещё и жанром обусловлена. Не случайно - поэма. И главное событие у Гоголя не в сюжете надо искать (переставляя эпизоды и домысливая автором не описанное), главное событие в том, что слово сообщающее становится словом риторическим, возвышающим реальность человеческой жизни.
А вот это-то, как мне кажется, в "инсценировке" и не учитывалось.
В "МД" Коляды много разных временнЫх зацепок, но это всё врЕменное, хотя иногда оригинально подмеченное и воплощённое. Тип художественного времени в спектакле не меняется, как это происходит в "МД".
А потому смотреть на мелькающие картинки надоедает - пейзаж за окном (брички или поезда - ваще не важно) не меняется. И ждёшь, когда наконец прибытие в пункт назначения.
P.S. А круто было бы, если бы Николай Васильич с бюстиком Николая Владимировича бы вышел.