(no subject)
В такую погоду сидеть бы где-нибудь в Антверпене.
Завтракать. В стареньком кафе с большими французскими окнами. Заказать огромный каппучино, в тяжелой белой чашке, больше напоминающей тазик, с сердечком нарисованным корицей на облаке бзбитого в упругую пену молока. Аккуратно расстелить на коленях белоснежную полотняную салфетку. Отламывать маленькие кусочки от горячего круасана, наблюдая, как шоколад оставляет тоненькие ниточки-следы на тарелке и пальцах. Смотреть поверх книжки на свинцовую Шельду. И вспоминать что-нибудь слегка грустное. Про любоффь.
А потом укутать шею длинным полосатым шарфом, надеть шапку с помпоном и смешные вязанные перчатки, и идти на каток. Неуклюже нарезать круги вместе с пенсионерами и их внуками. Надолго присаживаться на холодную, занесенную снегом скамейку, от расчистки которой варежки промокли и покрылись замерзшими острыми катышками. И пить глинтвейн, наблюдая такое одинаковое чувство счастья на лицах шестилетних и шестидесятилетних людей.
И никуда не спешить. И не помнить, где твой мобильный, и знать, что скоро будет ужин, в уютном ресторане, недалеко от Ратуши, с гостеприимным хозяином, радостно спешащим тебе навстречу с глинтвейном; со свежайшими мидиями в старом закопченом котелке и бокалом белого.
А потом идти три квартала пешком, ловя ртом снежинки, как в детстве. Подняться в мансарду, надеть старый растянутый свитер с большим горлом, длинные теплые носки, залезть на широкий подоконник с чашкой горячего какао и старой книжкой сказок, смотреть на соседние крыши и мечтать о чем-нибудь нежном и светлом, просто так, без конкретики и лиц, просто о том, что все обязательно будет хорошо...
Завтракать. В стареньком кафе с большими французскими окнами. Заказать огромный каппучино, в тяжелой белой чашке, больше напоминающей тазик, с сердечком нарисованным корицей на облаке бзбитого в упругую пену молока. Аккуратно расстелить на коленях белоснежную полотняную салфетку. Отламывать маленькие кусочки от горячего круасана, наблюдая, как шоколад оставляет тоненькие ниточки-следы на тарелке и пальцах. Смотреть поверх книжки на свинцовую Шельду. И вспоминать что-нибудь слегка грустное. Про любоффь.
А потом укутать шею длинным полосатым шарфом, надеть шапку с помпоном и смешные вязанные перчатки, и идти на каток. Неуклюже нарезать круги вместе с пенсионерами и их внуками. Надолго присаживаться на холодную, занесенную снегом скамейку, от расчистки которой варежки промокли и покрылись замерзшими острыми катышками. И пить глинтвейн, наблюдая такое одинаковое чувство счастья на лицах шестилетних и шестидесятилетних людей.
И никуда не спешить. И не помнить, где твой мобильный, и знать, что скоро будет ужин, в уютном ресторане, недалеко от Ратуши, с гостеприимным хозяином, радостно спешащим тебе навстречу с глинтвейном; со свежайшими мидиями в старом закопченом котелке и бокалом белого.
А потом идти три квартала пешком, ловя ртом снежинки, как в детстве. Подняться в мансарду, надеть старый растянутый свитер с большим горлом, длинные теплые носки, залезть на широкий подоконник с чашкой горячего какао и старой книжкой сказок, смотреть на соседние крыши и мечтать о чем-нибудь нежном и светлом, просто так, без конкретики и лиц, просто о том, что все обязательно будет хорошо...