ДЮКОВСКИЙ САД. ГОДОВЩИНА
Январь: облака-содомиты, наползая друг на
друга, неслышно пыхтят и делают профили
Герники, но в 3Д; идешь себе парком, чья старина
слиплась комками, как на блюде твои профитроли.
В январе было дважды снежно, авто урчали, народ,
с блюдцами расписными заместо лиц, курлычил и пил
везде, где не надувало в щеку, и игольчатый кислород
был бронхиально мягок, как твид, и голосил маяк-ревун - дебил.
Это год смены прстрации бытования, булочных, наливаек,
лиц соседней округи и тех, к кому адресом новым прибило,
это так получилось по смете судьбы; и я полюбил нахальное
содружество местных налапых, идущих вприсядку; всё так и было.
Но своё же прошлое у себя не отжать, а отписать разве себе же,
на долгую память в грядущем, в какие-то - ни уму и ни скрдцу - дни,
где я вообще как-то не представим как объект; и цвета беж
в Дюковском парке пижама дерев, и утки в пруду совершенно одни.
друга, неслышно пыхтят и делают профили
Герники, но в 3Д; идешь себе парком, чья старина
слиплась комками, как на блюде твои профитроли.
В январе было дважды снежно, авто урчали, народ,
с блюдцами расписными заместо лиц, курлычил и пил
везде, где не надувало в щеку, и игольчатый кислород
был бронхиально мягок, как твид, и голосил маяк-ревун - дебил.
Это год смены прстрации бытования, булочных, наливаек,
лиц соседней округи и тех, к кому адресом новым прибило,
это так получилось по смете судьбы; и я полюбил нахальное
содружество местных налапых, идущих вприсядку; всё так и было.
Но своё же прошлое у себя не отжать, а отписать разве себе же,
на долгую память в грядущем, в какие-то - ни уму и ни скрдцу - дни,
где я вообще как-то не представим как объект; и цвета беж
в Дюковском парке пижама дерев, и утки в пруду совершенно одни.