Ещё о нашем консерватизме
С обострением международной обстановки российские консерваторы затеяли идеологическую кампанию в духе "новой холодной войны", изобличая в самых яростных выражениях "западных врагов". Однако они при этом забывают, или стараются заставить своих слушателей забыть принципиальное различие ситуации. СССР был государством идеологическим, которое предлагало всему миру свой путь развития. Именно этим обосновывалась его политика, его стратегия, его дипломатия. Сегодня задним числом историки разделяют действия, обусловленные идеологическими предпосылками, и действия, обусловленные объективными интересами Российского государства, независимо от того, какую форму оно принимало. Однако такое разделение не всегда возможно. Хотя бы потому что СССР нельзя представить себе без самоощущения десятков миллионов людей, которые превратились из людей второго и третьего сорта в полноценных граждан и начали ощущать государство как своё собственное. Утрата этого самоощущения стала предпосылкой распада Советского Союза.
Сегодня такого принципиального идеологического расхождения нет - и именно его отсутствие призваны замаскировать заявления о намерении взыскать с Германии дополнительные репарации, не признать аннексию ГДР, попытки уверить всех, что США позарез нужна мировая война, проклятия в адрес всех на свете революций со стороны людей, некоторые из которых успели побывать членами КПСС, наряду с совсем уж комичными кампаниями вроде страданий по копенгагенскому жирафу. Люди, перенявшие некоторые технологии управления (зачастую не лучшие), полагают, что незыблемость этих технологий есть гарантия существования государства.
В общем, к российским консерваторам и сегодня относятся слова, написанные Добролюбовым в 1860 году:
"Ей нужно, чтобы всегда нерушимо сохранялись именно те порядки, остались неприкосновенными именно те понятия, которые она признает хорошими. В узости и грубости своего эгоизма она не может возвыситься даже до того, чтобы помириться на торжестве принципа, хотя бы и с пожертвованием существующих форм; да и нельзя от нее ожидать этого, так как у нее собственно нет никакого принципа, нет никакого общего убеждения, которое бы управляло ее жизнью. Она в этом случае гораздо ниже того сорта людей, которых принято называть просвещенными консерваторами. Те расширили несколько свой эгоизм, сливши с ним требование порядка общего, так что для сохранения порядка они способны даже жертвовать некоторыми личными вкусами и выгодами. На месте Кабановой они бы, например, не стали предъявлять уродливых и унизительных требований земных поклонов и оскорбительных "наказов" от мужа жене, а озаботились бы только о сохранении общей идеи, - что жена должна бояться своего мужа и покорствовать свекрови. Невестка не испытывала бы таких тяжелых сцен, хотя и была, бы точно так же в полной зависимости от старухи. И результат был бы тот, что как бы ни плохо было молодой женщине, но терпение ее продолжалось бы несравненно дольше, будучи испытываемо медленным и ровным гнетом, нежели когда оно раздражалось резкими и жестокими выходками. Отсюда ясно, разумеется, что для самой Кабановой и для той старины, которую она защищает, гораздо выгоднее было бы отказаться от некоторых пустых форм и сделать частные уступки, чтобы удержать сущность дела. Но порода Кабановых не понимает этого: они не дошли даже до того, чтобы представлять или защищать какой-нибудь принцип вне себя, - они сами принцип, и потому все, касающееся их, они признают абсолютно важным. Им нужно не только, чтоб их уважали, но чтоб уважение это выражалось именно в известных формах: вот еще на какой степени стоят они! Оттого, разумеется, внешний вид всего, на что простирается их влияние, более сохраняет в себе старины и кажется более неподвижным, чем там, где люди, отказавшись от самодурства, стараются уже только о сохранении сущности своих интересов и значения; но в самом-то деле внутреннее значение самодуров гораздо ближе к своему концу, нежели влияние людей, умеющих поддерживать себя и свой принцип внешними уступками" ("Луч света в тёмном царстве", право же полезно помнить школьную программу!).
Впрочем, подобное отсутствие принципа всё же реалистичнее, чем лихорадочные попытки возродить православное царство или прописать патриотизм в качестве конституционной обязанности.
До ума таких людей не доходит, что реальная задача обеспечения национальной самостоятельности и национального развития предполагает не изобретение "альтернативной" идеологии, а развитие на национальной почве тех же принципов человеческого достоинства и равенства перед законом, свободы совести, мысли и слова. Нелепо считать, что эти принципы должны приниматься "на экспорт". Наоборот, чем более эти принципы укоренены в общественной жизни, тем более Российское государство может быть независимым от внешних веяний (хотя бы потому что может в этом опираться на общественное мнение). Нация - это союз людей, составляющих государство, площадка для обсуждения общенациональных проблем. Результат их обсуждения в России будет существенно отличаться от европейского, потому что иначе выглядит само общество (именно поэтому, а не по чьей-то злой воле, мы реально не образуем единого пространства с Европой). Само российское общество сегодня достаточно "консервативно" - и потому что до сих пор помнит последствия прошлых потрясений, и потому что с опасением относится ко многим новациям передовых обществ, чувствуя, что в некоторых случаях гуманизм здесь превращается в свою противоположность. И против этих тенденций европейского и американского развития есть серьёзные аргументы, основанные на европейских же традициях мышления. Нынешний "консерватизм" российского общества позволяет тормозить весьма опасные тенденции развития цивилизации (как, например, распространение наркотиков или "защиту" детей от родителей) - и в этом смысле до какой-то степени является благом. Ясно, однако, что в истории не может быть законсервировано ничто вообще, а многочисленные противоречия российской жизни - в особенности. Всё проходит, и этот "консерватизм" тоже пройдёт. Вот к тому времени и должны быть наработаны мирные, законные и понятные широкой общественности способы столкновения интересов и разрешения противоречий.
Сегодня такого принципиального идеологического расхождения нет - и именно его отсутствие призваны замаскировать заявления о намерении взыскать с Германии дополнительные репарации, не признать аннексию ГДР, попытки уверить всех, что США позарез нужна мировая война, проклятия в адрес всех на свете революций со стороны людей, некоторые из которых успели побывать членами КПСС, наряду с совсем уж комичными кампаниями вроде страданий по копенгагенскому жирафу. Люди, перенявшие некоторые технологии управления (зачастую не лучшие), полагают, что незыблемость этих технологий есть гарантия существования государства.
В общем, к российским консерваторам и сегодня относятся слова, написанные Добролюбовым в 1860 году:
"Ей нужно, чтобы всегда нерушимо сохранялись именно те порядки, остались неприкосновенными именно те понятия, которые она признает хорошими. В узости и грубости своего эгоизма она не может возвыситься даже до того, чтобы помириться на торжестве принципа, хотя бы и с пожертвованием существующих форм; да и нельзя от нее ожидать этого, так как у нее собственно нет никакого принципа, нет никакого общего убеждения, которое бы управляло ее жизнью. Она в этом случае гораздо ниже того сорта людей, которых принято называть просвещенными консерваторами. Те расширили несколько свой эгоизм, сливши с ним требование порядка общего, так что для сохранения порядка они способны даже жертвовать некоторыми личными вкусами и выгодами. На месте Кабановой они бы, например, не стали предъявлять уродливых и унизительных требований земных поклонов и оскорбительных "наказов" от мужа жене, а озаботились бы только о сохранении общей идеи, - что жена должна бояться своего мужа и покорствовать свекрови. Невестка не испытывала бы таких тяжелых сцен, хотя и была, бы точно так же в полной зависимости от старухи. И результат был бы тот, что как бы ни плохо было молодой женщине, но терпение ее продолжалось бы несравненно дольше, будучи испытываемо медленным и ровным гнетом, нежели когда оно раздражалось резкими и жестокими выходками. Отсюда ясно, разумеется, что для самой Кабановой и для той старины, которую она защищает, гораздо выгоднее было бы отказаться от некоторых пустых форм и сделать частные уступки, чтобы удержать сущность дела. Но порода Кабановых не понимает этого: они не дошли даже до того, чтобы представлять или защищать какой-нибудь принцип вне себя, - они сами принцип, и потому все, касающееся их, они признают абсолютно важным. Им нужно не только, чтоб их уважали, но чтоб уважение это выражалось именно в известных формах: вот еще на какой степени стоят они! Оттого, разумеется, внешний вид всего, на что простирается их влияние, более сохраняет в себе старины и кажется более неподвижным, чем там, где люди, отказавшись от самодурства, стараются уже только о сохранении сущности своих интересов и значения; но в самом-то деле внутреннее значение самодуров гораздо ближе к своему концу, нежели влияние людей, умеющих поддерживать себя и свой принцип внешними уступками" ("Луч света в тёмном царстве", право же полезно помнить школьную программу!).
Впрочем, подобное отсутствие принципа всё же реалистичнее, чем лихорадочные попытки возродить православное царство или прописать патриотизм в качестве конституционной обязанности.
До ума таких людей не доходит, что реальная задача обеспечения национальной самостоятельности и национального развития предполагает не изобретение "альтернативной" идеологии, а развитие на национальной почве тех же принципов человеческого достоинства и равенства перед законом, свободы совести, мысли и слова. Нелепо считать, что эти принципы должны приниматься "на экспорт". Наоборот, чем более эти принципы укоренены в общественной жизни, тем более Российское государство может быть независимым от внешних веяний (хотя бы потому что может в этом опираться на общественное мнение). Нация - это союз людей, составляющих государство, площадка для обсуждения общенациональных проблем. Результат их обсуждения в России будет существенно отличаться от европейского, потому что иначе выглядит само общество (именно поэтому, а не по чьей-то злой воле, мы реально не образуем единого пространства с Европой). Само российское общество сегодня достаточно "консервативно" - и потому что до сих пор помнит последствия прошлых потрясений, и потому что с опасением относится ко многим новациям передовых обществ, чувствуя, что в некоторых случаях гуманизм здесь превращается в свою противоположность. И против этих тенденций европейского и американского развития есть серьёзные аргументы, основанные на европейских же традициях мышления. Нынешний "консерватизм" российского общества позволяет тормозить весьма опасные тенденции развития цивилизации (как, например, распространение наркотиков или "защиту" детей от родителей) - и в этом смысле до какой-то степени является благом. Ясно, однако, что в истории не может быть законсервировано ничто вообще, а многочисленные противоречия российской жизни - в особенности. Всё проходит, и этот "консерватизм" тоже пройдёт. Вот к тому времени и должны быть наработаны мирные, законные и понятные широкой общественности способы столкновения интересов и разрешения противоречий.