Юбилей Булгакова
Всегда двойственно относился к этому писателю. С одной стороны, прочитав "Мастера и Маргариту" ещё в школе, восхищался буйной фантазией, блестящим чувством юмора и одновременно романтическим дыханием вечности. Особенно нравилось, что нечистая сила в романе не какая-то сомнительная, померещившаяся, а стопроцентно реальная. С другой стороны - удовольствие несколько омрачалось чувством, что обычные люди всё же не заслужили такого обращения, над которым нам предлагают весело смеяться.
С тех пор перечитывал роман много раз и опять же с искренним удовольствием. Открывал всё новые мысли, подробности, противоречия. Но всё-таки удовольствие это не того сорта, которое получаешь от чтения Толстого или даже какого-нибудь "традиционного" романа об обычных людях. Всё время на заднем плане маячит какое-то чувство протеста: нельзя так относиться к людям!
Литературоведы говорили, что все пострадавшие от Воланда наказаны за дело. Может быть, они объяснят, за что наказан профессор Кузьмин, к которому после визита Воланда явился буфетчик Андрей Фокич? За то, что не распознал рак печени? За то, что не подобрал котёнка? Наказание явно неадекватное. А таксист, у которого купюра превратилась в пчелу и укусила за палец, в чём провинился?
Воланд, конечно, не является "мудрым гуманистом", которым его назвал, если я не ошибаюсь, покойный Владимир Лакшин. Его поведение, в общем, вполне укладывается в формулу основателя американской церкви Сатаны Антона Ла Вея: "Сатана предписывает милость к тем, кто этого заслуживает, взамен любви, растрачиваемой на неблагодарных". Правда, по Ла Вею, "Сатана одобряет грехи, если они ведут к физическому, психическому или интеллектуальному удовольствию". Воланд ничего не одобряет, а просто констатирует. Он и не гётевский Мефистофель, к которому отсылает символика романа, а скорее "печальный Демон, дух изгнанья". Он завершает традицию классического романтизма и одновременно демонстрирует всю её моральную сомнительность. Многим приятно чувствовать себя людьми, заслуживающими милости, а остальных - "чернью" и "быдлом". Другим (мне в том числе) приятно чувствовать себя людьми среди людей, относиться к ним на равных и претензии им предъявлять как равным.
Многие говорили, что роман Булгакова "читали как Евангелие, когда настоящие Евангелия были недоступны". Я никогда не был религиозен, но всё же нахожу весьма парадоксальным, что христианство получали прямым путём от дьявола. Христианство для избранных, христианство для посвящённых, узнающих друг друга в низменной толпе, достойной лишь презрения - такое самоощущение очень пришлось по душе нашей интеллигенции.
Ещё больше пришлось ей по душе "Собачье сердце". "Совесть народа" радостно отождествила себя с профессором Преображенским, а большинство населения - с Шариковым. Такое самоощущение опять же оказалось для многих очень удобным. У меня же оно всегда вызывало протест. Не отрицая наличия в народе "шариковщины", всегда видел в нём стремление её преодолевать - и преодолевалась она именно на советской почве. То, что "Собачье сердце" - этот талантливый АНТИДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ памфлет - сделалось настоящим манифестом наших демократических реформ - с самого начала стало для них плохим предзнаменованием. Стало очевидным, что наша "соль земли и совесть народа" хочет быть не выразителем коллективных мыслей и чувств людей, желающих быть равными. Она хочет прежде всего признания своего особого статуса, восстановления "аристократии духа" и оценки других людей по служению этой аристократии. На самом деле, конечно, литераторы в аристократы не попали. Многие из них теперь стонут о разрушении того, что сами ломали, и без конца сетуют на засилье "шариковых". В "шариковы" попадают и простые люди, недостаточно удовлетворяющие изысканным вкусам, и буржуа, которые ломают дорогую культурной элите среду, чтобы выстроить на её месте что-то своё. Беда, однако, в том, что "шариковы" последнего сорта тоже Булгакова читали и считают себя не Шариковыми, а Воландами, которые красиво и изящно используют своё могущество, чтобы покарать ничтожество и осуществить великие замыслы.
Порой говорят, что Булгаков всю жизнь писал одну и ту же книгу. Ничего подобного! "Белую гвардию" писал человек, у которого, несмотря на опыт морфинизма, войны и террора ещё не изгладились сентиментальные воспоминания о родном доме, чувство тепла родного очага, желание понимать и людей, симпатизировать им, сходиться с ними, желание пробуждать в них добрые чувства. "Мастера и Маргариту" писал человек, ожесточённый необходимостью постоянно иметь дело с чуждыми и враждебными ему людьми. Человек озлобившийся и в литературе, и в жизни (то, что позднее произошло в более тяжёлой форме с Астафьевым и Нагибиным). Это сочетание романтического полёта фантазии с крайним презрением к "совкам" оказалось очень подходящим настроением для нашего нарождавшегося капитала. Наш капитализм зарождался не на "протестантской этике" (изначальное равенство, честность), а на воландовской.
Кто-то из критиков писал, что Мастер - герой, бесспорно, автобиографический - "не заслужил света", потому что не стал воевать до конца за белых, а примирился с красными. По-моему, он скорее не заслужил света, потому что встал в жизни на путь художественного творчества, на путь следования своим увлекательным и зловещим фантазиям. На балу у Воланда играют лучшие музыканты мира (за пультом - Вьетан, дирижирует Иоганн Штраус). В черновых редакциях на нём появляются Гёте и Гуно. Вряд ли они все с такой охотой откликаются на приглашения Сатаны, пребывая в райских кущах. Судя по всему, никто из них тоже "не заслужил света". Сидят, наверно, в таких же домиках, как Мастер, и радуются приглашениям, как перемене в своей однообразной жизни.
С тех пор перечитывал роман много раз и опять же с искренним удовольствием. Открывал всё новые мысли, подробности, противоречия. Но всё-таки удовольствие это не того сорта, которое получаешь от чтения Толстого или даже какого-нибудь "традиционного" романа об обычных людях. Всё время на заднем плане маячит какое-то чувство протеста: нельзя так относиться к людям!
Литературоведы говорили, что все пострадавшие от Воланда наказаны за дело. Может быть, они объяснят, за что наказан профессор Кузьмин, к которому после визита Воланда явился буфетчик Андрей Фокич? За то, что не распознал рак печени? За то, что не подобрал котёнка? Наказание явно неадекватное. А таксист, у которого купюра превратилась в пчелу и укусила за палец, в чём провинился?
Воланд, конечно, не является "мудрым гуманистом", которым его назвал, если я не ошибаюсь, покойный Владимир Лакшин. Его поведение, в общем, вполне укладывается в формулу основателя американской церкви Сатаны Антона Ла Вея: "Сатана предписывает милость к тем, кто этого заслуживает, взамен любви, растрачиваемой на неблагодарных". Правда, по Ла Вею, "Сатана одобряет грехи, если они ведут к физическому, психическому или интеллектуальному удовольствию". Воланд ничего не одобряет, а просто констатирует. Он и не гётевский Мефистофель, к которому отсылает символика романа, а скорее "печальный Демон, дух изгнанья". Он завершает традицию классического романтизма и одновременно демонстрирует всю её моральную сомнительность. Многим приятно чувствовать себя людьми, заслуживающими милости, а остальных - "чернью" и "быдлом". Другим (мне в том числе) приятно чувствовать себя людьми среди людей, относиться к ним на равных и претензии им предъявлять как равным.
Многие говорили, что роман Булгакова "читали как Евангелие, когда настоящие Евангелия были недоступны". Я никогда не был религиозен, но всё же нахожу весьма парадоксальным, что христианство получали прямым путём от дьявола. Христианство для избранных, христианство для посвящённых, узнающих друг друга в низменной толпе, достойной лишь презрения - такое самоощущение очень пришлось по душе нашей интеллигенции.
Ещё больше пришлось ей по душе "Собачье сердце". "Совесть народа" радостно отождествила себя с профессором Преображенским, а большинство населения - с Шариковым. Такое самоощущение опять же оказалось для многих очень удобным. У меня же оно всегда вызывало протест. Не отрицая наличия в народе "шариковщины", всегда видел в нём стремление её преодолевать - и преодолевалась она именно на советской почве. То, что "Собачье сердце" - этот талантливый АНТИДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ памфлет - сделалось настоящим манифестом наших демократических реформ - с самого начала стало для них плохим предзнаменованием. Стало очевидным, что наша "соль земли и совесть народа" хочет быть не выразителем коллективных мыслей и чувств людей, желающих быть равными. Она хочет прежде всего признания своего особого статуса, восстановления "аристократии духа" и оценки других людей по служению этой аристократии. На самом деле, конечно, литераторы в аристократы не попали. Многие из них теперь стонут о разрушении того, что сами ломали, и без конца сетуют на засилье "шариковых". В "шариковы" попадают и простые люди, недостаточно удовлетворяющие изысканным вкусам, и буржуа, которые ломают дорогую культурной элите среду, чтобы выстроить на её месте что-то своё. Беда, однако, в том, что "шариковы" последнего сорта тоже Булгакова читали и считают себя не Шариковыми, а Воландами, которые красиво и изящно используют своё могущество, чтобы покарать ничтожество и осуществить великие замыслы.
Порой говорят, что Булгаков всю жизнь писал одну и ту же книгу. Ничего подобного! "Белую гвардию" писал человек, у которого, несмотря на опыт морфинизма, войны и террора ещё не изгладились сентиментальные воспоминания о родном доме, чувство тепла родного очага, желание понимать и людей, симпатизировать им, сходиться с ними, желание пробуждать в них добрые чувства. "Мастера и Маргариту" писал человек, ожесточённый необходимостью постоянно иметь дело с чуждыми и враждебными ему людьми. Человек озлобившийся и в литературе, и в жизни (то, что позднее произошло в более тяжёлой форме с Астафьевым и Нагибиным). Это сочетание романтического полёта фантазии с крайним презрением к "совкам" оказалось очень подходящим настроением для нашего нарождавшегося капитала. Наш капитализм зарождался не на "протестантской этике" (изначальное равенство, честность), а на воландовской.
Кто-то из критиков писал, что Мастер - герой, бесспорно, автобиографический - "не заслужил света", потому что не стал воевать до конца за белых, а примирился с красными. По-моему, он скорее не заслужил света, потому что встал в жизни на путь художественного творчества, на путь следования своим увлекательным и зловещим фантазиям. На балу у Воланда играют лучшие музыканты мира (за пультом - Вьетан, дирижирует Иоганн Штраус). В черновых редакциях на нём появляются Гёте и Гуно. Вряд ли они все с такой охотой откликаются на приглашения Сатаны, пребывая в райских кущах. Судя по всему, никто из них тоже "не заслужил света". Сидят, наверно, в таких же домиках, как Мастер, и радуются приглашениям, как перемене в своей однообразной жизни.