Правда - яд, правда - лекарство
Понимание, себя, другого, взаимоотношений людей, при всех своих очевидных преимуществах, может оказать "медвежью услугу" творческому самовыражению этого понимающего. Творец слова, кисти, звука, стремящийся выразить свои мысли, поделиться впечатлением, чувством, когда стремится вызвать у зрителя, слушателя, читателя эмоциональный, душевный отклик, созвучные произведению состояния, умозаключения, может совершенно упускать из вида, насколько благотворно то, что он возбуждает посредством произведения, для психики, для самооценки, для настроения, для направления мыслей внимающего, для, возможно, не готового к предлагаемым творцом потрясениям ума...
Конечно, творец всемерно стремится к свободе творчества. Зачастую, его заботит не столько то, как это творчество будет воспринято, впитано, трансформировано в сознании - автор озадачен передачей своей правды. Творец мало что значит без "потребителя" своего творчества, но, выходит, ориентируется он на некую модель восприятия. Уважающий себя творец, видимо, ждет тонко чувствующего, культурно развитого, думающего, внутренне свободного, стабильного психикой - в значительной мере самодостаточного "потребителя". Но, спросим себя, много ли таких среди почитателей литературы и искусства, много ли вообще таких, кто полностью соответствует описанной "модели"? Какой-то процент. Психологи и психотерапевты могут рассказать, сколько нестабильных среди тех, кого все(и они сами себя) считают стабильными.
Выходит, творец, ни сном, ни духом не помышляющий принести вред своему почитателю, запросто может ему принести такой вред: посеять черные мысли, внушить подавленность, потерю почвы под ногами, разладить тот механизм жизни, который действовал до знакомства с творением, растворить в навеянном творением настроении веру в лучшее. Огромная внушающая сила может содержаться в текстах, картинах, музыке. И знак, и цвет этой силы в огромной степени зависит от психики творца, от его ума, от его внутренней свободы, от его умения любить жизнь, от осознаваемой или неосознаваемой им цели творчества...
Тянется автор за пером в порыве поделиться своим ярким, мощным(но далеко не всегда светлым), ведь переживаемые эмоции, чувства кажутся необыкновенно важными, невозможным кажется не поделиться ими, хочется непременно передать их, а одновременно, быть может,.. и нагрузить, и перегрузить других - не всегда это приходит в голову. И благо, если останавливаешься перед тем, как обнародовать свое "детище", вспомнив в какую многодневную темную и липкую пучину погружался после прочтения, например, "1984" Оруэлла или "Похороните меня за плинтусом" Санаева. (И ведь читаешь с открытой душой, по-другому не всегда и получается). Благо, если спрашиваешь себя, а кому от моей правды будет лучше? И радуешься, если вопрос вовремя возник. И радуешься, если в своём творчестве углядываешь свет, и еще более, если этот свет видится и впитывается читающим...
Думается, Творцом(с заглавной буквы) надо называть несущего доброе, светлое, кто пишет, создаёт так, будто творит для самой уязвимой души, самого впечатлительного ума, творит так, словно лечит своими творениями. Не вразумляет, не огорошивает, не шокирует пережитой или придуманной им правдой, а именно лечит, учит. И правда в творении тогда может быть любая, если подана доброй душой, как лекарство - доброй рукой. Сколь угодно тьмы может рассеяться тогда, если за тьмой видятся, явно чувствуются потоки света и тепла...Думаю, даже внушаемое яркое состояние беспомощности, страха, вины (вероятно, физиологическая картина этих состояний весьма похожа) можно принять за выразительное средство, если автором, его талантом, в творение "впечатана" еще более сильная отмашка маятника в противоположную сторону, в сторону осознания своей жизненной силы, в сторону выражения, осуществления своей любви к жизни. Однако, подобные "отмашки" непросто программировать автору. Поэтому, необыкновенно важную роль играет умение творить многопластно: в одном - разные слои для разных, чтобы на неопытный ум, неокрепшую психику не обрушилась сразу вся мощь авторской правды, приобретая неуправляемость психической лавины, автор может именно многослойностью смыслов управлять вниманием и глубиной постижения сути творения "потребителем".
Да, после "тяжелых" книг, фильмов, бывает, начинаешь ценить мельчайшие позитивные мелочи своей жизни - это, конечно, благо. Но, если, благодаря книге, фильму остается стойко существующий в душе страх, подавленность, это ошибка автора.
Свобода творческого слова(в широком смысле) - это не разнузданность слова (а с ним и эмоции, чувства), а выверенность каждой буквы на пути к лучшему в человеке, внимание к его жизнестойкости, это возбуждение в нём того, что делает его человеком разумным, сильным, высоким, а не просто человеком, обогащенным разнообразной правдой. Другими словами, можно совершенно обо всём сказать с совершенно разных точек зрения: или с обреченностью, или с надеждой, или с любовью к человеческому, или с восхвалением животного. И выбор не только за читателем, но, прежде всего, за творцом, за автором.
Перефразируя Парацельса, можно сказать: "Правда есть яд, и правда есть лекарство. Только свет и добро ума, дающего это знание, делает его лекарством, а не ядом".
Конечно, творец всемерно стремится к свободе творчества. Зачастую, его заботит не столько то, как это творчество будет воспринято, впитано, трансформировано в сознании - автор озадачен передачей своей правды. Творец мало что значит без "потребителя" своего творчества, но, выходит, ориентируется он на некую модель восприятия. Уважающий себя творец, видимо, ждет тонко чувствующего, культурно развитого, думающего, внутренне свободного, стабильного психикой - в значительной мере самодостаточного "потребителя". Но, спросим себя, много ли таких среди почитателей литературы и искусства, много ли вообще таких, кто полностью соответствует описанной "модели"? Какой-то процент. Психологи и психотерапевты могут рассказать, сколько нестабильных среди тех, кого все(и они сами себя) считают стабильными.
Выходит, творец, ни сном, ни духом не помышляющий принести вред своему почитателю, запросто может ему принести такой вред: посеять черные мысли, внушить подавленность, потерю почвы под ногами, разладить тот механизм жизни, который действовал до знакомства с творением, растворить в навеянном творением настроении веру в лучшее. Огромная внушающая сила может содержаться в текстах, картинах, музыке. И знак, и цвет этой силы в огромной степени зависит от психики творца, от его ума, от его внутренней свободы, от его умения любить жизнь, от осознаваемой или неосознаваемой им цели творчества...
Тянется автор за пером в порыве поделиться своим ярким, мощным(но далеко не всегда светлым), ведь переживаемые эмоции, чувства кажутся необыкновенно важными, невозможным кажется не поделиться ими, хочется непременно передать их, а одновременно, быть может,.. и нагрузить, и перегрузить других - не всегда это приходит в голову. И благо, если останавливаешься перед тем, как обнародовать свое "детище", вспомнив в какую многодневную темную и липкую пучину погружался после прочтения, например, "1984" Оруэлла или "Похороните меня за плинтусом" Санаева. (И ведь читаешь с открытой душой, по-другому не всегда и получается). Благо, если спрашиваешь себя, а кому от моей правды будет лучше? И радуешься, если вопрос вовремя возник. И радуешься, если в своём творчестве углядываешь свет, и еще более, если этот свет видится и впитывается читающим...
Думается, Творцом(с заглавной буквы) надо называть несущего доброе, светлое, кто пишет, создаёт так, будто творит для самой уязвимой души, самого впечатлительного ума, творит так, словно лечит своими творениями. Не вразумляет, не огорошивает, не шокирует пережитой или придуманной им правдой, а именно лечит, учит. И правда в творении тогда может быть любая, если подана доброй душой, как лекарство - доброй рукой. Сколь угодно тьмы может рассеяться тогда, если за тьмой видятся, явно чувствуются потоки света и тепла...Думаю, даже внушаемое яркое состояние беспомощности, страха, вины (вероятно, физиологическая картина этих состояний весьма похожа) можно принять за выразительное средство, если автором, его талантом, в творение "впечатана" еще более сильная отмашка маятника в противоположную сторону, в сторону осознания своей жизненной силы, в сторону выражения, осуществления своей любви к жизни. Однако, подобные "отмашки" непросто программировать автору. Поэтому, необыкновенно важную роль играет умение творить многопластно: в одном - разные слои для разных, чтобы на неопытный ум, неокрепшую психику не обрушилась сразу вся мощь авторской правды, приобретая неуправляемость психической лавины, автор может именно многослойностью смыслов управлять вниманием и глубиной постижения сути творения "потребителем".
Да, после "тяжелых" книг, фильмов, бывает, начинаешь ценить мельчайшие позитивные мелочи своей жизни - это, конечно, благо. Но, если, благодаря книге, фильму остается стойко существующий в душе страх, подавленность, это ошибка автора.
Свобода творческого слова(в широком смысле) - это не разнузданность слова (а с ним и эмоции, чувства), а выверенность каждой буквы на пути к лучшему в человеке, внимание к его жизнестойкости, это возбуждение в нём того, что делает его человеком разумным, сильным, высоким, а не просто человеком, обогащенным разнообразной правдой. Другими словами, можно совершенно обо всём сказать с совершенно разных точек зрения: или с обреченностью, или с надеждой, или с любовью к человеческому, или с восхвалением животного. И выбор не только за читателем, но, прежде всего, за творцом, за автором.
Перефразируя Парацельса, можно сказать: "Правда есть яд, и правда есть лекарство. Только свет и добро ума, дающего это знание, делает его лекарством, а не ядом".