Смерть демократии

[vseobislame]

В своём последнем эссе Ель Ингельс затрагивает спорную тему: современная западная демократия.
Смерть демократии - вопрос к одной из наших ведущих демократий.

Законодательная часть правительства США, как и многие подобные органы, разделена на верхнюю и нижнюю палаты. Нижняя палата, или палата представителей (Конгресс), на данный момент насчитывает 433 члена, при этом каждый штат выставляет количество членов, пропорциональное населению этого штата. Верхняя палата, Сенат, насчитывает 100 членов - по 2 сенатора от каждого штата. Интересный вопрос: почему места в палатах должны быть распределены по-разному? И ответ на него, на первых взгляд такой простой, очень важен.

То, что места в нижней палате распределены согласно количеству населения, кажется очевидным интуитивным регулированием - страна, у которой население в 10 раз больше, имеет в 10 раз большее влияние в Конгрессе. Здесь нет необходимости в специальных объяснениях. Что требует пояснений, так это структура Сената. Почему самый маленький штат должен иметь такое же влияние, как и большой? Если подумать о том, что структуры Конгресса и Сената были разработаны в одно и то же время и одними и теми же людьми, то почему же принцип, который подошёл для Конгресса, не был применён для Сената?

Фактически Конресс рассматривает людей как равнозначных, таким образом у каждого голоса одинаковый вес, в то время как Сенат рассматривает одинаковыми штаты и заверяет, что каждый штат имеет одинаковое влияние, независимо от своего населения. Это значит, что штаты с маленьким населением, такие как Мэриленд, в сумме имеют непропорционально большую политическую власть, а штаты с большим населением, такие как Калифорния - непропорционально маленькую. Совершенно ясно, что это не демократично по крайней мере с одной точки зрения. Как это вообще произошло?

Что такое демократия?

После некоторых размышлений автор вывел следующее определение демократии: демократия - это организаторский механизм, который позволяет группам, обладающим разными интересами, но желающими работать как часть одного целого, в определённой степени согласовать свои интересы таким образом, что становится возможной совместная жизнь.

После того, как я назвал демократию механизмом, я вынужден сделать вывод, что она является вспомогательным средством, а не целью, и, таким образом, демократии присуща не бОльшая моральная ценность, чем легковому автомобилю или ножницам: и то, и другое является средством для достижения определённой цели.

Это утверждение, которое, вероятно, многие бы оспорили, будет детально рассмотрено и объяснено в дальнейшем. Так же полезно посмотреть и на разнообразные учреждения, организованные недемократическим образом: армия, управленческая бюрократия, акционерные общества, неправительственные организации, семьи, спортивные объединения - список можно продолжать и дальше. Если демократия в своём принципе более моральна, то мы должны сделать вывод, что остальные принимающие решения системы не моральны, так как они её не используют.

Я не хочу унизить демократию. Дело лишь в том, что все механизмы, имеют ли они физическую или организаторскую природу, имеют лишь ограниченную возможность достигать своей цели. Также, они оказываются несостоятельными в том случае, когда задача слишком велика. Ещё более очевидно, что они неспособны выполнить те задачи, для которых они не были задуманы.

Представьте себе общество, в котором все со всем согласны, в котором нет никаких разногласий. Демократия в таком обществе не только не нужна, в данном случае она бессмысленна. Каждый, кто будет принимать решения, или группа таких людей, которая будет определена населением, по любому вопросу будут приходить к одному и тому же мнению.

Поэтому не будет разницы, каким образом выбираются те, кто принимает решения, и как они будут отвечать за свои действия (им этого и делать не придётся, так как все будут согласны с их с выбором). В таком обществе демократия не будет иметь моральных или каких-либо других приемуществ по сравнению с абсолютной диктатурой.

Что случится, если мы привнесём в такое общество разногласия? Сначала немногое. Если разногласия будут небольшими, то большинство стратегий будут близки тому, что уважают большинство людей, и население будет с ухмылкой переносить все законы, которые им не очень нравятся. Но если появятся глубокие разногласия по жизненно важным вопросам, тогда процесс принятия решений и выбор людей, принимающих решения получат решающее значение.

Если при полном согласии абсолютный деспот ещё может властвовать, и люди будут его терпеть, то, как только в обществе появится намёк на раскол, его ждут сложности, и у его противников больше не будет причины уважать его непрошенную власть. Только тогда демократия проявит себя как принимающий решения механизм, который достоин времени и энергии, которые в него нужно вложить.

Фактически, демократия начинает казаться нам незаменимой только в этот момент, ведь как иначе люди будут жить с друг другом в мире и согласии, если у них будет чувство, что их интересам предпочли интересы других?

Мы видим, что демократия имеет смысл и приносит пользу в контексте разногласий. Польза демократии будет всё более очевидной, когда от полного согласия мы отправимся в неизвестные области со всё возрастающими разногласиями. К несчастью, эта взаимосвязь не линейна. Наоборот: когда разногласия возрастают, польза демократии возрастает до максимума, а затем начинает спускаться к нулю.

Эта кривая может даже опуститься в минус, что значит, что она а) не помогает людям жить в мире и согласии и б) она держит их в одном обществе в состоянии конфликта, несмотря на то, что для них было бы лучше идти разными путями. Конечно, если они действительно пойдут разными путями и будут независимы друг от друга, каждое новое общество может снова выбрать демократию со всей той пользой, которую она может дать.

Я хочу сказать о том, что демократия, которая держит вместе людей, нерасположенных к друг другу, бессмысленна. В принципе, можно было бы (говоря политическим языком) запихнуть все пять скандинавских стран в одно демократическое государство. Но чтобы из этого вышло? Статус этих пяти стран как отдельных государств, несмотря на их общие черты и исторические и культурные связи, говорит о том, что даже относительно небольшие различия в интересах лучше всего регулируются независимостью.

Подробный взгляд на то, как функционирует демократия.

Здесь я бы хотел обратить внимание на то, как действуют демократии с совершенно определённой точки зрения. Я говорю не об относительной слабости и силе делегатов по сравнению c прямой демократией, или об избирательном праве, основанном на принципе пропорционального правительства, по сравнению с мажоритарной системой выборов, как это например происходит в Великобритании. Меня больше интересует то, как создаются многочисленные игры (игра с нулевыми, позитивными и негативными суммами), в которых участвуют многочисленные игроки в каждой настоящей демократии.

Говоря проще: люди не прекращают участвовать в демократии, потому что это соответствует их интересам (или интересам их групп). Они делают это не из-за возвышенного морального долга перед “чудом” демократии. В хорошие времена они думают, что они делают это именно поэтому. Но они ошибаются.

Здоровая демократия выполняет два условия: позитивное взаимодействие в демократии всех избирателей в долгосрочной перспективе и согласованность разных избирателей внутри общества. Эти пункты имеют решающее значение в понимании демократии, поэтому я хочу объяснить их на конкретных примерах одной простой игры.

Представьте себе игру, в которой мистер А и мистер Б бросают монету. Если выпадает орёл, то мистер А выигрывает 10 фунтов, а мистер Б теряет 5 фунтов, если выпадает решка - наоборот. Как бы не упала монета каждый получает 5 фунтов чистого дохода, и это значит, что эта игра с позитивной суммой. Она выполняет первое из двух условий для здоровой демократии: а именно, позитивное взаимодействие в долговременной перспективе.

А что же со вторым условием? Являются ли взаимодействие позитивными в долговременной перспективе для всех игроков? Без сомнения это будет так, если игроки будут использовать нормальную монету. И игрок А, и игрок Б выиграют половину всех игр, при этом в среднем каждая первая игра будет выиграна, а каждая вторая - проиграна с чистым доходом в размере пяти фунтов. Если же мистеру Б удастся заменить монету на другую, у которой с двух сторон будет орёл, и у него всегда будет выпадать орёл, тогда игра, несмотря на то, что она всё ещё останется позитивной, станет непрерывным выигрышем для игрока Б и постоянным проигрышем для игрока А.

Предположим, что игрок А не глуп, и он заметил подмену монеты. Тогда он быстро примет одно из следующих решений: а) он снова введёт в игру нормальную монету или б) закончит игру. Почему он должен продолжать игру, если больше нет аргументов, которые его в этом могут убедить? Разве он раб, который должен жертвовать собой ради выгоды игрока Б?

Вот это демократия в сжатой форме. Демократический процесс, как он и проявил себя в этом примере, - это попытка заверить, что все участники игры находятся в демократически “оптимальной зоне”, где соблюдены оба вышеперечисленных условия. Если они будут реализованы в определённой демократической игре для всех игроков, то можно ожидать, что в тактичной манере это может продолжаться до тех пор, пока условия не изменятся. Пожалуйста, обратите внимание на то, что не обязательно все игроки будут извлекать одинаковую выгоду. Это момент, на которым мы остановимся позже, когда мы будем отвечать на прежде поставленный вопрос о структуре Сената США.

Итак, объединим две идеи: 1) демократия для того, чтобы привести в согласие различные интересы партий, которые хотят жить вместе и 2) демократия для сохранения позитивной суммы равновесия для всех участвующих партий.

Предположим следующее: когда я думаю, что средняя зарплата должна вырасти на 50 пенсов, а вы хотите, чтобы она упала на 50 пенсов, то у нас возникает конфликт интересов. Если мы используем возможность всенародного голосования, то мы урегулируем конфликт демократическими методами. Важно понять, что это значит. Всенародное голосование - это игра с нулевой суммой: если вы выигрываете, то я проигрываю.

Допустим я уверен, что всё прошло честно, и что в случае будущих разногласий я также иногда буду выигрывать. Предположим дальше, что я не завидую вашей победе, и что она не принесёт мне и моей будущей жизни катастрофического вреда. В будущем мы сможем решать проблемы миролюбивым образом, что обеспечит нам продуктивную и дружную совместную работу. Это для нас обоих будет очень благоприятно, независимо от результата голосования.

Таким образом, это выгодно нам обоим, причём моё поражение при голосовании будет уравновешено, и при этом возникает то, что в долгосрочной перспективе является игрой с позитовной суммой для всех участников. Голосовние - это игра с нулевой суммой, и я хочу назвать её локальной. А суммарная игра демократической политики, частью которой яавляется локальная игра, - обычно игра с позитивной суммой для всех участников. Её я хочу назвать глобальной.

Из этих примеров мы можем увидеть, что обе, с первого взгляда различные концепции, механизмом которых является демократия, это всего лишь два понятия, описывающих одно и тоже.

Компромисс Коннектикута.

До этого момента я оставил неотвеченым вопрос, почему верхняя и нижняя палаты законодательной власти правительсва США имеют такую структуру, которую они имеют. Теперь у нас есть возможность в этом разобраться. Ответ даёт “Компромисс Коннектикута”, который был выработан во время конгресса в Филадельфии в 1787 году, который должен был представлять более долговечную и более конституционную основу для США, чем та, что была до этого.

Компромисс Коннектикута состоял в следующем: компромисс между маленькими и большими штатами, зафиксированный в конституции США. Это не было попыткой создать теоретически чистое и незапятнанное демократическое общество, которое своим совершенством могло бы удивить внеземной супер-разум. Также, это не было попыткой воплотить идеальную демократию, что обычно пытаются сделать. Это была попытка, и в то время очень успешная, превратить демократию в механизм для совмещения различных интересов несовместимых избирателей, чтобы все находились в “оптимальной зоне”.

Проблема, перед которой оказались все государства в 1787 году, - ввести такую “чистую” демократическую систему, в которой количество мест в федеральном законодательстве будет распределено пропорционально населению, но, таким образом, маленькие штаты (такие как Делавэр), вероятно, вообще не имели бы влияния. Несмотря на то, что в техническом смысле это было бы демократично, не стоило бы ожидать, что получившаяся система будет привлекательна для Делавэра, ведь в целом у других стран, принимающих решения, не было бы особого повода учитывать интересы этого штата. И почему Делавэр должен соглашаться на такие условия?

Теоретическая чистота такой демократии не имела бы пользы с точки зрения Делавэра. К тому же можно предположить, что жители этого штата ощущали бы моральные обязательства до конца веков исполнять роль половика для ног. Понятно, что нет никаких оснований поддерживать такую систему. И, конечно, они этого не сделали.

Эта “чистая” система известна как “план Виргинии”. На конгрессе маленькие штаты ответили “планом Нью Джерси” и предложили создать свою собственную палату, в которой все штаты были бы представлены одинаково, то есть каждый штат имел бы одинаковое количество мест. Но большие штаты начали сопротивляться. Если население Виргинии в 20 раз больше, чем население Делавэра, то как она может удовлетвориться тем же количеством мест в законодательной палате? Тогда каждый избиратель Делавэра, если смотреть в пропорциональном отношении, имел бы влияние в 20 раз больше, чем избиратель из Виргинии, что вряд ли соответствовало бы интересам избирателей Виргинии. Такая система была бы просто нечестной.

В качестве ответа на это предложение возник Компромисс Коннектикута, и места от маленьких и больших штатов были разделены эффективно. Были предложены две палаты: нижняя, в которой места были разделены пропорционально населению штатов, и верхняя, в которой каждый штат имел одинаковое количество представителей. Таким образом обе палаты имели бы определённую власть.

Благодаря этому блестящему обману США может похвастаться самой долгой документацией демократического правления в мире (здесь мы не принимаем во внимание гражданскую войну из уважения к нашим американским родственникам). В итоге, при принятии решений в обоих законодательных палатах голос жителя Делавэра будет иметь большую ценность, чем голос жителя Виргинии. Не является ли это в каком-то смысле недемократичным?

Ответ ясен: конечно это недемократично, если воспринимать демократию в качестве идеала. Но, если рассматривать демократию как механизм, то это не так очевидно. В локальной игре между маленькими и большими государствами выигрывают маленькие. С точки зрения населения, Делавэр имеет адекватное влияние в Конгрессе, но несоразмеримо большое влияние в Сенате. Виргиния имеет сравнительно адекватное влияние в Конгрессе и непропорционально маленькое влияние в Сенате, и, таким образом, испытывает определённое поражение.

Но в глобальных играх оба штата наслаждаются мощной долговременной выгодой: быть частью сильного, политически единого государства с согласованной политикой, со всеми вытекающими из этого преимуществами. Таким образом, все страны оказываются в выигрыше. Может быть в определённом смысле “выигрывает” Делавар. Но Компромисс Коннектикута держит всех игроков в “оптимальной зоне”, и все они до сих пор там и находятся.

Сейчас мы начинаем понимать проблему, которая возникает, когда мы рассматриваем демократию в качестве идеальной системы. Просто нет никаких оснований верить в то, что в каждом заданном случае система создана для того, чтобы применить демократию как идеал (как бы это не было задумано), скорее можно объяснить демократию как механизм, который позволяет демократии функционировать.

В моральном отношении Делавар абсолютно не обязан приносить в жертву свои собственные интересы в пользу Виргинии. Если Виргиния хочет плыть в одной лодке вместе с Делавэром, ей придётся чем-то пожертвовать. Это настоящая демократия.

Я могу настаивать на том, что Дания и Пакистан должны объединиться в одно демократические государство, при этом пакистанцы будут выигрывать каждые выборы, а датчане окажутся злыми и недемократичными, если будут с этим не согласны. Но до тех пор, пока для пакистанцев датчане будут лишь собаками и рабами, то у датчан нет никакой причины уважать это, даже если кто-то со стороны считает, что из этого союза вышла бы прекрасная демократия.

Демократия как механизм и родовые конфликты.

Но, как утверждают специалисты, занимающиеся социологическими опросами, демократическая политика встречается с определёнными классическими проблемами: медленный процесс принятия решений, недальновидные мышление и влияние частных заинтересованных групп на политику.

Я игнорирую эти проблемы и продолжу описывать эту тему со своей собственной точки зрения. Я спрашиваю, насколько сильна демократия в качестве механизма для достижения целей, которые содержатся в наших двух (равноценных) формулировках: объединить различные интересы и держать всех избирателей в “оптимальной зоне”.

Давайте представим, что у нас есть два необитаемых острова в тропиках, которые нам нужно заселить двумя миллионами людей, чтобы создать две отдельные страны. Один миллион относится к группе X, другой - к группе Y.

У людей из групп X и Y отличная друг от друга раса, культура и религия, так же технологический, политический и экономический уровни их обществ находятся на разных стадиях развития. Мы хотим, чтобы оба этих будущих государства функционировали на базе дружественной демократической политики. Как же нам в таком случае распределить два миллиона людей? Смешав группы X и Y или поместив их на различные острова?

Если бы демократия была бы окончательно хороша в том, что она должна делать, то не было бы никакой разницы в том, как мы распределим людей. Но я не верю, что хоть один образованный человек может в это поверить. Мы можем быть уверены, что шансы создать успешно функционирующее общество сильно возрастают, если мы поместим группу X на один остров, а группу Y - на другой. Требует ли это ещё объяснений?

Из этого короткого мысленного эксперимента мы можем увидеть, насколько ограничена функция демократии как механизма. Очевидно, что объединить различные интересы тем более проблематично, чем больше различий, и чем больше групп избирателей. Демократия как механизм - это не волшебная палочка, и нет оснований верить, что все различия могут быть дружелюбно растворены или что все, или большинство избирателей всегда смогут находиться в “оптимальной зоне”. Поэтому наилучшим образом демократия функционирует в качестве механизма, когда конфликты интересов внутри одного общества незначительны, а “оптимальная зона”, соответственно, велика.

Лучшая возможность для того, чтобы произошло нечто подобное, это убедиться, что население одного общества является одной нацией, то есть группой людей, которые, благодаря одной национальной принадлежности, языку, культуре, фольклору и истории, чувствуют себя одним народом. Я не хочу выставлять эти группы в романтическом свете. Нет вообще никакой гарантии, что подобное общество будет процветать, жить мирно или вообще демократично.

Всегда имеющаяся возможность политической, экономической или классовой борьбы должна напоминать нам о том, что не существует панацеи против человеческой тенденции к разногласиям и конфликтам. Я хочу скзать о том, что в странах с развитым национальным сознанием (как например до недавнего времени в Дании) есть не так много причин для борьбы, которую очень часто можно встретиь в странах, не объединённых одной нацией (как это например в Индии), и что задача демократов в первом случае относительно проста по сравнению с задачей демократов во втором.

Обратите внимание на то, что этот момент возникает достаточно часто, и не воспринимается как спорный, когда, например, обсуждается наследие европейского империализма в Африке. К сожалению, наша досадная историческая привычка делить территории на большие части, проводя черту на карте, создаёт большие трудности для стран, которые в результате этого возникают.

Родовые группы оказываются случайно сведены вместе или разорваны, у образованных при этом обществ, несмотря на то, что они должны функционировать по демократическим принципам, нет никаких шансов реализовать их, потому что они не были народами. Абсурдно ожидать, что нерасположенные к друг другу люди, у которых нет особой гражданской идентичности, будут объединять свои различные интересы какой-либо формой стратегии. У политической теннисной ракетки, все мячи которой улетают за пределы поля, совершенно точно нет “оптимальной зоны”.

Я не могу сказать, до какой степени эта проблема является причиной сложностей Африки с демократической политикой, я также не уверен, достаточно ли близко и концентрированно живут африканские племена, для того, чтобы вообще иметь государство, но это уже другая тема. Очевидно, что для относительно молодых и хрупких государств это является проблемой. Это показывают и теоретические размышления, и экспериментальные данные.

Почему же не подвергающаяся сомнению и относительно справедливая точка зрения (что проблемы в Африке были вызваны белыми) становится политически такой актуальной, если приложить её к европейской политике? Почему большинство людей, которые уважают это мнение по отношению к Африке не делают этого в контексте Европы? А потому, что такая идея обнаруживает два табу абсолютно различного направления.

Для одних табуировано то, что проблемы африканцев - это ничто иное, как преступления (действия) белых людей, и таким людям свойственно ещё одно табу, утверждающее, что присутствие всё возрастающего количества населения из стран третьего мира в Европе, несоизмеримо большая часть которого криминальна, агрессивна и подрывает имеющуюся идеологию, может быть для Европы только большим благом. Это шизофренический вывод, объясняющий несчастье разума, не учащегося на своём опыте.

Что касается меня самого, я считаю, что обе политические тенденции - Европы и Африки - указывают на слабость демократии как механизма перед лицом действующих лиц, происходящих из разных родов, но находящихся в одном и том же обществе. Мы увидим, как эти проблемы будут возникать с той же исходной динамикой. Разве мы все не люди?

Родовые конфликты стран третьего мира в европейской демократии.

Если понаблюдать, то любому станет ясно, что наша раса склонна к раздорам и войнам. Я не намекаю на то, что человечество только и делает, что ссорится и воюет, также я осознаю, на какие огромные совместные усилия мы способны. Я просто говорю о том, что каждая большая группа людей думает, что она состоит из различных групп с различными интересами, которые нелегко объединить. Когда мы говорим о людях, то не всегда удаётся создать политическую стабильность и взаимодействие, позитивные в сумме.

К сожалению, при определённых обстоятельствах, которые сейчас можно наблюдать во всей Европе, их отсутствие может быть воспринято как данность. Когда технически и экономически развитое государство, чьи жители имеют доступ к финансовому и социальному капиталу (который они сами создали), начинает заселяться людьми другой расы, культуры, религии, говорящими на другом языке, пришедшими из разорившегося и опустившегося общества, в котором не так много цивилизаторских достижений, сразу же возникает ситуация, в которой демократия как механизм неспособна объединить интересы всех групп или держать всех партнёров в “оптимальной зоне”.

Для тех, кто страдает под бременем беспрепятственной иммиграции из стран третьего мира очевидно, что это так. Но важно ясно понять, почему. Очевидно, что ситуация касается мусульман. Посмотрим на приток сомалийцев в Швецию. Сначала я должен учесть предсказуемые опасения, что я игнорирую великое “культурное обогащение”, которым шведы наслаждаются в результате быстро растущего населения детей с увечьями и повышением налогов. Я хочу говорить на серьёзном уровне, и даже самый глупый фанатик мультикультуризма признает, что жертвы групповых изнасилований не чувствуют себя обогащёнными.

Каждое единичное взаимодействие между сомалийцами и шведами в лучшем случае - игра с нулевой суммой. Без исключений. Чудовищность ошибок, которые совершили шведы, разрешив сомалийцам приезжать в их страну, приобрела почти оглушающий рассудок масштаб. Это становится ясно, если рассмотреть этот вопрос подробнее. Если говорить языком экономики, то сомалийцы - это большая дыра, это касается и прямых пособий, и тех денег, которые нам приходится платить за их криминальность и неработоспособность.

Их ужасный вклад в криминальность - это часть игры, которая в лучшем случае является игрой с нулевой суммой, а в худшем - с отрицательной. Просто потому, что самалийцы находятся в Швеции, они в определённой степени пользуются доступом к социальному капиталу, переданному им шведами, которые теперь сами пользуются им не в полном размере из за преступлений, патологий и психопотологий, которые принесли с собой сомалийцы.

Уже это ужасно. Но ещё более пугающим является тот факт, что шведы постепенно отдают политическое влияние, давая самалийцам права на выборах. Без сомненья, многие сомалийцы слишком далеки от среднестатистического шведа, чтобы их голоса были учтены при выборах, другие же исключаются из-за прежних криминальных судимостей. Тем не менее они станут эффективнее использовать свои голоса, ведь сообщество самолийцев всё растет. За что будет голосовать сомалийское общество?

За те же вещи, за которые всегда будут голосовать все их племена и зависящие от них населения: за повышение социальных выплат, за увеличение иммиграции из их родных стран и за большие политические уступки и чуткость. Каждая из названных вещей представляет собой продолжение недавно упомянутой игры с нулевой суммой. Беспрерывная иммиграция и высокий коэффицент рождаемости поселенцев легко могут выступить гарантией того, что масштаб и степень сложности этой игры будут возрастать.

Важно обратить внимание на то, то все эти взаимодействия являются локальной игрой. Точнее говоря, такая ужасная ситуация могла бы удержать шведов в “оптимальной зоне”, если бы присутствовали некоторые глобальные взаимодействия, которые вновь дали бы шведам игру с позитивной суммой и принесли бы огромную пользу. Но происходит нечто противоположное.

Массивная иммиграция враждебных мусульманских народов по всей Европе подрывает доверие населения к выбранным ими депутатам и политической системе. Европейцам кажется, что они теряют контроль над своими историческими территориями, они полны оправданного страха перед будущим. Мусульмане и европейцы не очень похожи на пример Делавэра и Виргинии, которые поднимаются, вступая в великое историческое предприятие по совместному строительству Соединённых Штатов Америки. Для шведов все глобальные игры в долгосрочной перспективе - игры с нулевой суммой, они делают иммиграцию самалийцев абсолютной катастрофой.

Между шведами и сомалийцами нет демократического равновесия. И никогда не будет. Единственный оставшийся вопрос - насколько плохи будут дела. Демократия в качестве механизма, объединяющего различные интересы, в этой системе полезна не больше, чем молоток, которым собираются распилить кусок дерева. Если бы шведы приняли большое количество южных корейцев, которые доказали в США, что они являются образцово-показательными переселенцами, они имели бы большую, легко регулируемую “оптимальную зону”.

Но они решили быть сочувственными и приять самых опустившихся людей в мире, чем выбросили свою страну из окна десятого этажа. Они еще не достигли земли, но очень быстро к ней приближаются. Люди, которые наблюдают массовый приток сомалийцев, иракцев и других жителей стран третьего мира и считают, что всё это закончится хэппи эндом, должны пояснить свои выводы.

Смерть демократии.

Не стоит говорить о том, что в европейских странах право голоса было распространено на чужие и враждебные народы, потому, что сделать это было “правильно”. В целом, сегодня на Западе понимание общего избирательного права вывернуто на изнанку. Как обычно думают, это один из главных столпов демократии как идеала. Но, как мы только что детально обосновали, демократия как идеал - это не то, что делает демократические общества способными функционировать и расти. Это может сделать только демократия как механизм.

Общее избирательное право выполняло свою функцию на Западе до этого момента, потому что у него была важная роль в демократии как механизме, оно развилось на основе политических потребностей Запада. Теперь этот процесс размыт включённостью чужих недоброжелательных народов, и вследствии этого демократия как механизм вышла из строя. Политическое влияние нельзя распространить на людей, неспособных к цивилизации, которые высасывают спинной мозг из костей страны, а потом коротко всплакивают над высохшим скелетом. Само присутствие паразитарных мусульман в Европе - это экзестенциальная проблема. Расширение выборного права только ускорит смерть “статус-кво” и демократии. Когда нам следует ждать её смерти?

Важно понять, что несмотря на то, что “статус-кво” будет нарушен из-за присутствия мусульман, это не они забьют окончательный кол ему в сердце. Да, их присутствие разрушает “статус-кво”, но мусульмане извлекают выгоду из его постоянного существования и поэтому пытаются его сохранить. “Статус-кво” разрушит гнев европейцев, и, таким образом, он будет разрушен только тогда, когда гнев будет достаточно силён. Если “статус-кво” ещё существует, мы должны спросить себя: почему достаточно сильный гнев его ещё не стёр? На это есть несколько причин, которые мы рассмотрим по порядку.

1. Расходы на одного человека

Накопленный финансовый и социальный капитал на душу населения в европейских странах в целом такой огромный, что в системе скрывается большая часть халатности. Я имею в виду, что этот капитал может значительно сократиться до того, как это будет восприниматься неприятным на личностном уровне. Мы можем быть уверены, что даже в ужасной вышеописанной игре между сомалийцами и шведами, шведы всё еще пользуются очень высоким уровнем жизни, несмотря на случайное и необъяснимое для них “культурное обогащение”. Отмена общего избирательного права для воинственных мусульманских чужаков - это последнее, о чём они думают. Несмотря на то, что они могут проиграть ряд игр с нулевой суммой, они ещё недостаточно настрадались, чтобы захотеть изменить систему.

2. Расходы на перестройку системы.

Размер перелома, который был бы необходим, чтобы вытеснить непрошенных мусульманских гостей на периферию и разработать долгосрочное решение проблемы для того, чтобы их вообще удалить из Европы, так велик, что даже многие из тех, кто понимает природу теперешних трудностей, испугались бы. Неприемлемость данных условий не является гарантией того, что эти условия будут изменены. Так же как и неприемлемые расчёты за коммунальные услуги (воду, электричество и др.) из-за времени и усилий, необходимых для их изменения (применяя технический термин - расходы на перестройку системы) на какое-то время остаются прежними, так и неприемлемые политические тенденции не подвергаются сомнению из-за тех издержек, которые бы потребовались на реформирование системы. Но до того времени, как что-то изменится, расходы на поддержку сегодняшнего состояния будут более серьёзными, чем можно было бы ожидать.

3. Моральное запугивание

Реагируя на критику демократии как идеала те, кто а) действительно в неё верят и б) те, кто думал, что она будет им выгодна, в первую очередь заявляют, что право голоса - это основополагающее правило во всех здоровых демократиях, и что отнимать это право у части населения - это принципиально не морально. Как уже было объяснено - это выражения преимущественного положения демократии как идеала, которое в долгосрочной перспективе обеспечит отказ от демократии как механизма. Образованные серьёзные люди, предлагающие защитить свою страну от вторжения, уделяют данному моменту мало внимания. Но мы все обладаем разной способностью сопротивляться этому моральному запугиванию, и удивительно, как они любыми путями способны заставить молчать от страха обеспокоенных людей. Если нашу машину сожжёт араб, то мы очень разозлимся, но для многих гораздо хуже умереть расистом. Я не понимаю, почему такие упрёки вообще беспокоят людей, но это такая ноша, которую нельзя не заметить.

4. Вера в то, что всё изменится само по себе

И, наконец, у нас есть надежда, и она нас постоянно стимулирует. Может быть они (здесь подразумеваются правящие политики, которые породили эту проблему) сейчас решат эту проблему. Может быть сомалийцы не будут совершать свойственные им криминальные действия в Швеции и усовершенствуют технологии квантовой математики. Может быть иракцы перестанут приставать и насиловать шведских женщин и докажут (или оспорят) гипотезу Римана и внесут таким образом вклад в сохранение человечества. Ну может быть они это сделают. Но, кажется, они получают в Швеции всё, что хотят, несмотря на свою нецивилизованность и бесполезность. Зачем менять надёжный рецепт? Всё же маловероятно, что все изменится само по себе, но до тех пор, пока люди в это верят, демократия, такая, какой они является на данный момент, не будет отвергнута.

В заключение

Читатель может спросить, почему я решил написать такую пессимистичную статью. В общем-то я обозначил проблему, не имея возможности утверждать, что для её решения можно многое сделать.

Размеры катастрофы, которая ждёт нас в Европе настолько огромны, а меры, которые мы должны будем применить такие серьёзные, что мы сами себя должны спросить, сможем ли мы вообще спасти что-то от демократии.

Существующий кризис, который Европа собственноручно породила в виде ислама, нисколько не уменьшился благодаря демократии, в той форме, в которой она использовалась последние 60 лет. И это грустная правда. Просвящённая диктатура вряд ли была бы лучше.

Во время обострения кризиса вопрос, является ли демократия хорошим инструментом в долгосрочной перспективе или нет, всё чаще возникает в европейском обществе. Как известный демократ, я бы хотел заметить, что демократия жива настолько, насколько её понимают, а не изображают в розовом свете. Таким образом я пытался поспособствовать её пониманию, ведь романтическое представление о функционировании демократии и так преобладает.

Оригинал статьи на сайте http://europenews.dk